Иногда, чтобы понять современников, нужно перечитать классиков
Выходные дни на минувшей неделе замкнули два совершенно непохожих друг на друга окололитературных события: спектакль Евгения Гришковца «+1» в драмтеатре и журфикс, посвящённый чеховской «Даме с собачкой», в областной библиотеке.
Пусть особо рафинированным читателям не покажется кощунственным сравнение Чехова и Гришковца. Я тоже первого люблю значительно больше, чем второго. Но речь-то сейчас пойдёт не о них, а о нас.
Дело было в Ялте
В день оглашения результатов референдума о вхождении теперь уже независимого государства Крым в состав России читальный зал в областной библиотеке превращён в ялтинское кафе, и в этом нет политического подтекста. Столы накрыты светлыми скатертями, на них — соки, сладости и тюльпаны, в которых не сразу разглядишь искусственность.
За окном, конечно, купола Софии и снега. Но о любви поёт Nino Rota, и смотреть хочется не на снег, а на голубое море, которое плещется совсем рядом — на таком же голубом телевизионном экране. Дамы в удлиненных платьях, как того и требует этикет и пригласительный билет в сумочке, рассаживаются за столики. Ряды кавалеров малочисленны, но и среди них есть те, кто не поленился прийти в галстуке и пиджаке.
Как только я сажусь за один из крайних столиков, плеча мягко касается чья-то рука:
— Извините, но это места для приглашенных с собачками.
Это не удивительно и удивительно одновременно — собачка в библиотеке. Но именно маленький шпиц послужил поводом к знакомству главных героев повести «Дама с собачкой». Так почему бы шпицу не оказаться и здесь?
Слово журфикс переводится с французского языка как фиксированный день. Но в России в употребление вошло в качестве обозначения вечера без танцев, на который гостей приглашали скрасить досуг хорошей музыкой, стихами и приятной беседой. Новгородская библиотека с недавних пор принимает по понедельникам. Правда, не столь часто, как хотелось бы, потому что подготовка к таким литературно-музыкальным вечерам требует больших усилий.
Впрочем, вернёмся в Ялту. Кафе постепенно заполняется. Одна из организаторов журфикса Екатерина Лигус в чёрном платье и шляпке рассаживает всё прибывающих гостей по свободным местам. В зале шумно, и расслышать, о чём говорят гости, не представляется возможным. Разве что двух моих ближайших соседок — о причёсках. Флейтистки за соседним столиком активно жестикулируют, затем в зале появляется дама в платье в пол цвета спелой вишни и такой же шляпке, отороченной чёрным кружевом. Все оборачиваются на неё, ведущий вечера, сотрудник новгородского музея-заповедника Андрей Ефимов, открывает журфикс.
М плюс Ж
Ведущий шутит: «Многие из вас здесь либо с собачкой, либо в шляпе, либо просто дама».
И правда, по признанию библиотечных сотрудников, активным большинством среди посетителей кремлёвки были и остаются женщины. Для них прежде всего и организовано это событие, о них, по преимуществу, и идёт разговор. И в такой тонкой материи, как слабый пол, конечно, не разобраться без учёных. Профессор НовГУ Александра СЕМЁНОВА рассказывает о чеховских образах в XXI веке, и Елена ЛУКОВИЦКАЯ, опять же профессор, о том, чем женщина XXI века отличается от женщины века XIX.
Елена Геннадьевна, и докладывая, пребывает в роли социолога:
— Я не так давно среди своих студентов проводила опрос, для кого из них любовь является абсолютной ценностью в жизни. И сейчас его же задам вам. Поднимите руки! — зал отвечает лесом рук. Социолог кивает: «Для всех. А студенты мне ответили немного иначе. Девушки, конечно, все подняли руки, для них любовь — безусловная ценность. А юноши — не все. Да и те, что подняли, сделали это как-то кривенько, прижав руку к себе. Стесняются говорить о чувствах. Но внутри они у них есть».
Это всё из разряда психологии. Что касается классической литературы, там герои нередко оказываются недостойны своих героинь. Первыми можно вспомнить Обломова и Ольгу, Рудина и Наталью и того же Гурова и Анну Сергеевну, даму с собачкой. Но это ещё полбеды. Потому что в современной литературе героя, и прежде всего героя-мужчины, вообще нет. Так говорят критики. Нет его, типического, нет воплощения своего времени и эпохи. Кроме разве что... Евгения Гришковца собственной персоной.
Я вряд ли вспомнила бы о нелюбимом драматурге на журфиксе, посвящённом драматургу любимому. Но Елена Луковицкая с этой мужской стыдливостью! Но Александра Семёнова, перечислившая в числе основных образов чеховского рассказа одиночество, скуку, страх да ещё любовь как несчастье!
И сразу в голове зазвучало хрипловатое, чуть наигранное: «Меня никто не знает».
Наше всё
«И что же хорошего в том, что тогда этого поцелуя не случилось? Его же не было! А если этого первого моего поцелуя с той девочкой не было, то его уже не будет. Не будет никогда. (...) Кто виноват? Да сам же и виноват. Не решился, забоялся, не знал, как это сделать, не смог быть независимым от школьных интриг и кодексов поведения. И никто тогда не узнал моего поцелуя. И сам я его не узнал… Никто меня не знает».
Это, безусловно, уже не Чехов и даже не его герой, а Гришковец страдает. Сто лет прошло с тех пор, как ловелас Гуров переживал о том, что ради Анны Сергеевны не может рискнуть и пойти на что-то большее, чем тайная любовная связь, а современные мужчины по-прежнему о том же: не решился, забоялся, не смог быть независимым.
Фрагменты из «Дамы с собачкой» и социологические изыскания по гендерным вопросам дамы в библиотеке принимают одобрительными аплодисментами. Зрители, слушающие Гришковца, срываются на овации. А Гришковец опять о чём говорит? Да о том же, о чём и Чехов, только сто лет спустя. Скука, страх, неслучившаяся любовь да над этим всем одиночество — «меня никто не знает». Зал неистовствует. У Гришковца аншлаг. И в библиотеке тоже.
Возможно, именно из-за этих повторяющихся тем первой мыслью после двухчасового концерта Евгения Гришковца приходит обидная: скучно, надоело, ну ничего же нового не сказал. Вот и про одиночество до него кто только не распинался, и про то, как непросто Родину любить, если хочется любить её сознательно, и про то, что годы идут, и... да про всё.
Но Евгений Валерьевич, судя по всему, на лавры классика и не претендует. В одном из своих интервью он честно признаётся: «Сколько будут читать мои книги? Вряд ли они проживут 100 лет. Даже 50 лет вряд ли проживут. (...) Что тогда в моих книгах? Это же так просто! Есть стремление разобраться с этой жизнью и в ней разобраться, понять, что это такое. Понятно, что никогда не разберемся, но можно пытаться это делать особым образом». И зрители вслед за многоликим автором, который вроде бы и актёр, а вроде — литератор, пытаются разбираться. Успешно или нет — не так уж и важно, но с удовольствием, это уж точно. Иногда над собой посмеиваясь, а иногда — страшно жалея себя, такого одинокого, кого никто, в том числе и он сам, не знает.
Одиночество, будь оно в Сети, на необитаемом острове или среди родных и близких людей, — тема остро популярная во все времена. Каким бы языком — классической литературы или масскультуры — о ней ни говорили, она всё равно соберёт аншлаг и бурные аплодисменты. Впрочем, раз уж мы заговорили о двух конкретных произведениях, то тема одиночества — не единственное, что объединяет «Даму с собачкой» и «+1». Объединяет их ещё и открытый финал. Получается всё как в жизни: сложно и совершенно непонятно, чем всё это кончится. Но в этой сложности и есть красота, и зрители покидают читальный и зрительный залы с чувством удовлетворения.
P.S. А всё-таки тянет меня Гришковца отнести к масскультуре не только из-за узнаваемости его приёмов, но и из-за зрителей, приходящих его послушать. Евгений Валерьевич настоятельно просил отключить мобильные телефоны. Однако они назойливо звенели в течение спектакля трижды. И трижды их владельцы под общее одобрение зала были осмеяны драматургом. А на журфиксе телефоны не пели. Возможно, это — крохотная деталь, но кое о чём всё-таки говорит.
Александр КОЧЕВНИК (фото)
