Театр «Малый» устроил зрителям шоковую терапию поэзией
Театральный сезон в «Малом» закрыли премьерой — спектаклем «Вдребезги» о поэзии Серебряного века.
Последнее, что стоит искать зрителю в спектакле, — простроенный, логичный сюжет, доступный пересказу, а также томных дам с жемчугами на запястьях. Впрочем, название и не обещает.
В основе спектакля — стихи классиков ХХ века — Марины Цветаевой, Николая Гумилева, Осипа Мандельштама, Игоря Северянина, Тэффи. Фоном служит «Чёрный квадрат» Малевича (задник сцены). Умеренная виолончель даёт сопровождение; птичий язык, на котором говорит Марина Вихрова, всегда звучит не вовремя, но всякий раз отзывается Велимиром Хлебниковым.
На просмотре «Вдребезги» можно внимательно анализировать спектакль, раскладывая по полочкам искусно перемешанные пазлы стихов, можно слушать, как зазвучал двадцатый век в смелой интерпретации режиссёра Надежды Алексеевой, можно не слушать вовсе. Отключи собственное рациональное Я и отдайся тому, что происходит на чёрно-белой сцене. Единственное, чего, пожалуй, нельзя — идти на премьеру с чётким представлением, как это должно выглядеть. Разрыв шаблона гарантирован.
Мария КЛАПАТНЮК (М.К.) До дня премьеры мне всё время хотелось назвать спектакль не «Вдребезги», а «Осколки». Вроде бы логично: революция разбила эпоху, поэты острыми осколками разлетелись кто куда. Предложенное режиссёром «Вдребезги» никак не укладывалось в голове. Впрочем, сразу после просмотра всё встало на свои места: столько звонких и резких, диссонирующих звуков я давненько не слышала. Мои личные ассоциации с поэзией Серебряного века разбились как раз вдребезги. Более того, долгое время понадобилось на то, чтобы, сидя в зрительском кресле, умерить пыл негодования и перейти на новые рельсы.
Вариант, предложенный Надеждой Алексеевой, где всё — чересчур, истерично и на разрыв, а самое баюкающее — это режущие звуки виолончели, это не просто возможность с комфортом провести вечер в театре, это — работа. Во второй половине постановки я, кстати, проводила эксперимент — оказалось, что на премьере вполне можно сидеть с закрытыми глазами. По мне так любопытный случай — мощный радиоспектакль на сцене.
Алина БЕРИАШВИЛИ (А.Б.) Значит, мы с тобой сразу же расходимся в своих впечатлениях. Мне «Вдребезги» и сейчас кажутся похожими на что угодно, но только не на радиоспектакль. Впрочем, закрывать глаза на премьере я не пробовала. Первая мысль, которая пришла даже не после спектакля, а в первые его минут 10, — слишком истерично. Я всегда стараюсь идти в «Малый», настроившись на что-то неординарное, не на классическую постановку, и это понятно, у театра давно сложилось такое амплуа. Но в случае с «Вдребезги» даже такая установка не помогла. Мне было неуютно, было не по себе, мне казалось, что многие из этих стихов надо читать не так, в конечном итоге мне не понравилось, но... Потом я стала возвращаться в памяти к голосам, интонациям, мимике актёров, и у меня наконец появилось ощущение не неправильного, а нового прочтения. В конце концов, между нами и Серебряным веком — отнюдь не век XX, а всего-то годы или десятилетия, прошедшие с тех пор, как всех этих символистов и акмеистов мы изучали в школе. Так что спектакль — ещё и повод ощутить, как ты изменился сам за эти годы, не находишь?
М.К. В смысле — сначала «на оценку» изучал, зазубривал, вникал, потом незаметно влюбился, сжился и ещё незаметнее взял да и забыл? Была и у меня такая мысль. За что «Малому» большое спасибо — приятнейшее возвращение в прошлое. Но! Тут уж, как с первой любовью, «Не возвращайтесь к былым возлюбленным, былых возлюбленных на свете нет. Есть дубликаты...» — писал Андрей Вознесенский и, в общем-то, был прав. Надежда Алексеева и труппа театра продемонстрировали это прекрасно. Всё течёт, всё изменяется. Сама режиссёр признавалась, что её поэзия — это тема изгнанности из «бытового» утилитарного мира, где поэзия становится из необходимости выражения чувств необходимостью молчания, ухода из реальности. Для меня здесь ключевое — «уход из реальности». Потому что ничего реального, в жизни применимого на сцене не произошло. Зато было ощущение, что выговориться смогли герои, молчавшие десятилетия до этого. Слова из них будто вырывались, вылетали. Стало быть, в современности место истерзавшейся, нервной поэзии — только на сцене. А камерной, домашней и нежной она не может быть в принципе? Или за камерность отвечают, к примеру, баллады Жуковского, лирика Фета.
А.Б. А как же прочитанное Андреем Даниловым стихотворение Мандельштама «Мороженно! Солнце. Воздушный бисквит…» или Любовью Злобиной — цветаевское «С большою нежностью — потому…»? Вот ведь на сцене, а всё равно камерно, потрясающе нежно. Здесь, видимо, все зависит от личного настроя. Ты уже упомянула о задумке режиссёра, и мне кажется, что она заслуживает отдельного внимания. «Поэт в России — больше, чем поэт» — это уже навязло, совершенно невыносимо это всё слышать, особенно когда речь идёт о поэтах XX века, бурного в политическом плане. Мне ужасно понравилось, что режиссёр не стала политизировать образы поэтов (хотя какой огромный простор — расстрелянный Гумилёв, эмигрантка Тэффи!), у Надежды Алексеевой поэт — это не только гражданин. И за это ей спасибо, потому что эпизоды биографии всегда лежат на поверхности, и иногда они оказываются настолько яркими, что за их блеском и треском не удаётся заглянуть в глубины души носителя этой биографии. В университете меня пугало, а теперь очень нравится, что комментарии к «Поэме без героя» Анны Ахматовой занимают больше места, чем сама поэма. И вся поэзия Серебряного века представляется такой же глыбой, с которой нам ещё разбираться и разбираться.
М.К. Но всерьёз ли ты говоришь о «разбираться и разбираться»? Я имею в виду, кто займётся этим, кроме увлечённых филологов? Как-то с трудом себе представляю. Несмотря на визит в Великий Новгород Евгения Евтушенко, «Нелитературный вечер» по творчеству Цветаевой, прошедший в Новгородской филармонии, и многие другие всполохи, поэзия всё-таки кончилась сама собой во второй половине прошлого века. Терпеть не могу слово «пропаганда», скажу иначе, «Вдребезги» — мощный толчок зрителя как раз в сторону поэзии Серебряного века. Может быть, сегодня вот только такой звонкий, колкий, раздражающий, как звук свистка со сцены, нервы спектакль способен заинтересовать зрителя, заставить его задуматься и разобраться в том, что такое провизжали, пропели, речитативом наговорили ему в уши со сцены. Хотя сознаюсь, что мне было бы куда приятнее провести этот вечер с чем-то более нежным. Но также сознаюсь, что устроиться дома с книгой стихов Ахматовой или Гумилёва я после нежности вряд ли бы собралась, а тут — потянуло....
А.Б. Перефразируя поэта: для поэзии планета наша мало оборудована, да? Вернее, даже не планета, а время наше. Меня твоё замечание о том, что поэзия кончилась в середине прошлого века, больно кольнуло, но, не заглядывая в интернет, я не смогу, увы, назвать ни одного общеизвестного поэта из современных, кроме Дмитрия Быкова и Веры Полозковой. Но как тут спишешь со счетов какое-то совершенно немыслимое (более 500 тысяч!) число пользователей, зарегистрированных на сайте стихи.ру, как спишешь то, что в Новгороде сейчас где только не читают стихи — в музее, в нескольких библиотеках, в кафе?! При этом я не уверена, что многие из тех, кто приходит на эти мероприятия читать стихи собственного сочинения, могут помимо Дмитрия Быкова перечислить ещё хотя бы 5 современных поэтов.
М.К. Я знаю, как и куда их списать. Кто же отменит юношеский период графоманства в период весенней влюблённости? Раньше все эти потуги терпела бумага, а теперь вот — многомиллионное население рунета.
А.Б. С одной стороны, колоссальное незнание поэзии, с другой — колоссальное к ней стремление. Так что я думаю, пациент скорее жив, чем мёртв. А «Вдребезги» для такого пациента — что-то вроде шоковой терапии, электрического разряда. Не слишком-то приятно, зато полезно.
Алина БЕРИАШВИЛИ
Мария КЛАПАТНЮК
Фото из архива театра «Малый»
