Или почему машиностроение должно стать национальной идеей
Вместе с Рудольфом МЕРДИАНОМ смотрим на географическую карту в конференц-зале фирмы «Новтрак». Странная карта. В единое пространство по государственным границам черным маркером объединены не только Россия и Крым, неизвестные авторы включили в него Казахстан, Украину, Белоруссию и даже Финляндию. Правда, тем же приемом отсекли от РФ Восточную Сибирь и Дальний Восток. Генеральный директор не может объяснить смысловое значение этого наглядного пособия: «Не знаю, что это значит. До меня висела. Сейчас с Казахстаном работаем, с Украиной нет». Немец Рудольф Мердиан руководит «Новтраком» уже семь лет. Он почти без акцента говорит по-русски и любит использовать непривычные для иностранца наши речевые обороты. Ему не интересна политика и старая карта в зале для совещаний, ему важно, что у него происходит в производственных цехах и конструкторском бюро завода, который он не без удовольствия и гордости называет машиностроительным. Последним в Великом Новгороде. А еще точнее — единственным.
— Да, так оно и есть. Вымерло все. Здесь есть заводы, которые выпускают определённые комплектующие для машиностроения, для других отраслей. Но никто не делает окончательный продукт. Никто! Все от кого-то зависят как поставщики.
Рудольф родился в Советском Союзе, в Кировской области, в семье военнопленных немцев, попавших в СССР под аденауэровскую амнистию только после 1955 года. Из Казахстана в 1969-м переехали в Эстонию, где будущий инженер Мердиан поступил в Таллинский политехнический институт. В 1974-м его семья вернулась в Германию, где Рудольфу пришлось учиться заново — советскую «вышку» там не признали.
— Я сам не знаю, откуда я. Сейчас говорю — просто европеец.
— А что в Россию опять заставило вернуться?
— Долгая история. Немецкий Билефельд и русский Новгород — города-побратимы. Вот сюда в 1992 году из Восточной Вестфалии и приехал господин Герберт ЗОММЕР — немецкий бизнесмен. Переговоры провёл, посмотрел и решил здесь фирму открыть по производству полуприцепов для седельных тягачей. Купил старую площадку еще советской автобазы.
В Европе у него было два завода в Германии: в Билефельде и в Бремене. Был завод во Франции, и вот четвертый здесь решил открыть. Так появился «Зоммер Новтрак».
— Только сейчас завод называется «Мойсбургер Новтрак».
— Не знаю, что тут творилось, кто что крутил и делал. В общем, науправлялись до банкротства. Зоммер производство продал. После него здесь хозяйничала какая-то английская финансовая группа: за пару лет вытащили всё, что возможно было, и продали. Уже семье Мойсбург.
— Что у Зоммера пошло не так?
— Да, на русском рынке у «Новтрака» имя уже было — неплохую технику делали. Но они занимались только производством магистральной техники: это тентовики, бортовики и контейнеровозы. А такую технику делали самые крупные производители в Европе, преимущественно немецкие фирмы: Шмитц, Кроне, Когель. То есть конкуренция очень большая была. И, видимо, они не выдержали, зажали их немцы. К примеру, если взять самого крупного производителя такой техники в Европе — Шмитц. Они в состоянии делать до 400 прицепов в день. Представляете себе? А «Новтракт» если делал 100–120 в месяц — это рекорд был. Ну, естественно, ценовая политика совсем другая, здесь и расходы были другие.
— С Зоммером понятно, вы-то как в Новгороде оказались?
— Я работал на немецком заводе BPW по выпуску осей к прицепам и полуприцепам. На предприятии и вырос: с производства через технический отдел вышел на сбыт и потом руководил отделом сбыта всех стран СНГ. Был знаком с Мойсбургом. Он, зная мою «русскость», предложил возглавить завод в Новгороде. Без языка как в наше время? Тяжело. Ну и контакты — это очень большое преимущество. У меня их очень много в Европе. Мне вот трубку телефона поднять, в Германию поставщику позвонить — и все закрутится. Русскому — уже тяжелее. Если немец из России звонит — сразу доверие есть, там быстро договариваешься по условиям, по поставкам, по ценовой политике.
— Вы сейчас думаете, занимаясь своим бизнесом, как немецкий бизнесмен или уже как российский?
— Как российский не могу думать.
— Почему?
— Потому что это не соответствует требованиям бизнеса. Если я этим путём пойду — я тоже не выживу. Я сюда приехал не для того, чтобы повторять ошибки других. Я успеха хочу. И пока время показывает, что всё вроде бы правильно идёт. У нас, конечно, хорошая поддержка из Германии, но себя тоже не надо забывать.
— В чём заключается поддержка?
— Самое главное — техника, станки. А еще у нас сейчас в своем конструкторском бюро 10 человек, все наши ребята, все местные, все закончили Новгородский университет.
— Говорите — «наши» ребята!
— Некоторые уже больше 10 лет здесь. Готовых конструкторов нет.
— Вы их учите?
— Да. Их надо еще 2–3 года учить, пока самостоятельно начнут работать. Вот идут дискуссии: нет образования, нет конструкторов, механиков. Но в университете не готовят по такой профессии. Эти молодые ребята учиться начинают на предприятии — для этого надо пару лет терпения. А сейчас они — профессионалы. Естественно, они очень многому учатся у немцев, ездят стажироваться. Но первое время по чертежам была большая поддержка из Германии. Вот сейчас у нас каждый день 10 человек практикантов учатся.
— Ваши будущие кадры?
— У них практика от техникума. Я присматриваюсь, если толковые, после учёбы я их приглашу. Если из 100 процентов сюда придут 20–30, мне этого хватит.
— В России подход к инженерной специальности другой?
— Да. В Германии многое надо делать самостоятельно. Чем больше ты делаешь самостоятельно определённую работу, тем лучше ты учишься и быстрее, то есть они развивают собственное мышление, частное мышление — это очень важно.
— Я не могу судить, как сейчас обучают в институтах и университетах — понятия не имею. В советские времена с нас требовали, и как требовали! Теоретически специалисты были на высшем уровне, но практически тоже учились на заводах.
— Как вы оцениваете качество русского бизнеса?
— Трудно сказать.
— Не только в отрасли, а вообще? Вы много ездите на выставки, общаетесь с клиентами. У нас грамотная бизнес-прослойка есть?
— Появляется. Это надо честно признать. Есть новое поколение бизнесменов 30–35 лет, до 40. Они уже мыслят по-другому. Уже совсем другой, такой профессиональный подход. И это радует. Предпринимательство — это тяжелое дело. Оно должно быть врождённым, например, потомственным. Надо с детства своего ребёнка готовить к бизнесу. Родиться бизнесменом нельзя.
— А научить можно?
— Научить можно. Но это долгий процесс. Если ребёнок с детства воспитывается — всё проще, он уже с пониманием идет в бизнес. Нужно терпение, и в России все это появится. А машиностроение надо развивать всей нацией. Страна, которая летает в космос, должна все уметь. Есть же головы, все возможности есть.
— Сегодня «Мойсбургер Новтрак» — успешное предприятие?
— Я доволен ходом дела. В этом году хотим выйти на оборот в 30 млн. евро. Наше головное немецкое предприятие для себя хочет добиться показателя в 50 млн. Подшучиваю над хозяином фирмы, что скоро его обгоню.
— В чем секрет успеха?
— В широкой линейке продукции. Мы выпускаем не только наши традиционные тентовики и бортовики, контейнеровозы. Делаем тралы, карьерные самосвалы, лесовозы длинномерные, зерновозы, шторники — их никто не выпускает, панелевозы. Нет ничего, что мы не сделаем. Клиент приходит, говорит: я хочу это и это, делали? Нет? Вот они с нашими конструкторами сидят, думают, как лучше сделать. Нарисуют, согласуют. Мы только приехали с главной московской выставки спецтехники «СТТ-2017». К нашей продукции большой интерес. Есть портфель заказов.
— Самое главное ваше преимущество — это мобильность?
— Не только. Вот посмотрите на карту России, какая страна большая. На такие расстояния хочется перевозить больше грузов, чтобы деньги зарабатывать. В России разрешена сцепка длиннее, чем в Европе. Поэтому мы сам прицеп или полуприцеп можем делать длиннее, чтобы перевозить больше. Мы делаем 16,5 метра. А в Германии или Европе разрешены только 13,7. У немецких производителей стандартизировано производство — у них такую длинную раму, как у нас, даже в покрасочную ванну окунуть не смогут, потому что нестандартный размер. А нам тут никто и ничто не мешает. Мы специально вышли на спецтехнику, чтобы делать вещи, которые все эти крупные немецкие производители не могут делать или не хотят. На нее всегда спрос есть.
— Прямо импортозамещение какое-то.
— Тут все долго говорят про импортозамещение, которого всё ещё нет. Оси и химию всю я вожу из Германии, металл — шведский, финский или немецкий. Вот только резина сейчас стала сносная появляться в России: из Ярославля и Набережных Челнов. По желанию клиента ставим.
— А с нашим металлом что не так?
— Хрупкий, нагрузок не выдерживает, трескается, лопается. Используем только в качестве перегородок. Мне важно качество моего продукта. А еще русские производители металла все работают через дилерскую сеть — это еще один посредник, что увеличивает цену продукта. В Европе я покупаю прямо с завода, там никто так не подрабатывает. Я думаю, здесь со временем тоже вымрет эта система, она бесперспективная.
— Почему всё-таки иностранный бизнес остерегается России?
— Я думаю, из-за того, что на русском рынке нет вот этой законодательной надёжности, что касается предпринимательства. Они боятся, они привыкли работать по-другому. Пока эти законы не создадутся — тяжело их будет сюда затянуть.
Фото Владимира Малыгина
