Музей-заповедник приобрёл рукописные и старопечатные книги из библиотеки Дмитрия Балашова
Коллекция, состоящая из 38 книг XVII — начала XX века, уже с прошлого года по просьбе бывшей супруги писателя Ольги Синицыной (Балашовой) хранилась в НГОМЗ. Поэтому новость — именно в приобретении, состоявшемся при поддержке попечителя музея ОАО «РЖД». Ну и, конечно же, — в самих книгах, представляющих большую редкость.
При этом, по словам хранителя фонда рукописных и старопечатных книг Любови ЕРЫШЕВОЙ, ни одна из приобретенных книг не имеет аналога в собрании музея. Среди них — книга с пометой известного российского купца-мецената Феопента Попова из Кижской церкви Преображения Господня, первое издание труда св. Дмитрия Ростовского «Розыск о брынской вере» 1745 года (сохранилось 14 экземпляров данного издания), старообрядческие рукописные книги поморской традиции.
Самые древние — Евангелие с вкладной записью первого в династии Романовых царя и Псалтирь, датируемые, соответственно, 1633 и 1636 годами. Запись гласит, что сию книгу вложил царь Михаил Фёдорович на Ваганькове.
— Ваганьково тогда было урочищем, где охотились цари, — поясняет Любовь Ивановна. — Кроме того, указана церковь Николы Чудотворца, в которую в 1638 году и был сделан царский вклад. Этот храм сохранился по сию пору.
Запись о вкладе выполнена личным писцом Михаила Фёдоровича по «прозвищу» Любим Османов. Кстати, в музее есть ещё две книги «от царя», подписанные Османовым.
Во спасение
Псалтирь же, как отмечает Любовь Ерышева, отличается хорошей сохранностью. Дело в том, что эти книги использовались для учёбы. И то, что вот эта дошла до наших дней спустя без малого четыре столетия, — само по себе удивительно.
Киевский патерик 1777 года интересен техникой, использовавшейся при его печатании, а именно — деревянными формами для гравюр. Возможно, это последнее издание патерика на дереве, поскольку с середины XVIII века уже использовался металл.
Старообрядческий сборник чтийно-полемического характера посвящает в христианскую служебную символику. Допустим, что такое кадило? Это чрево Богоматери. Пылающий огонь — это Иисус Христос. А цепи, которые держат кадило, — Бог Отец, Бог Сын и Святой Дух. Что-что, а такие азбучные истины веры тогда полагалось знать.
Историю бытования большинства этих книг выяснить в подробностях едва ли возможно. Понятно лишь, что сам Дмитрий Балашов выявил их во время экспедиций по русскому Северу.
— Он не был коллекционером и позиционировал себя как спасатель, — говорит Любовь Ерышева. — И результат этого спасения — книги, которые теперь принадлежат музею.
Продать грешно…
В 1960 году Балашов написал очерк «В поисках древних книг», где с горечью констатировал: «Часто древние книги, забытые, гибнущие, гниющие в погребах, исчезают бесследно…» В том году вместе с филологом-славистом Юрием Бегуновым он ездил по деревням Средней Печоры.
«Были даже найдены старообрядческие скиты в лесах, — вспоминал впоследствии Юрий Константинович. — В лесах жили русские старообрядцы, которых гоняла местная милиция...» Они же молятся! Они же читают запрещённые книги! В этих деревнях и скитах продолжалась «письменная традиция старообрядческая, святоотеческая, византийская». Бегунов с Балашовым ходили по этим людям, уговаривая отдать им такие книги. Помогало, что оба владели древнерусским языком. «Продавать книгу было грешно. То есть надо было уговаривать, и Дмитрий Михайлович уговаривал».
— Я помню рассказ Дмитрия Михайловича, — рассказывает Ольга Синицына, — как они с Юрием Константиновичем зашли в одну избу, где Бегунов увидел книгу, без которой он просто не мог уже уйти. Но бабушка ни в какую не хотела её отдавать. Просидели весь вечер. В итоге хозяйка смилостивилась и подала книгу. Бегунов тут же прижал её к груди. Балашов говорил, что счастливее человека он не видал.
Как фольклорист Балашов часто обращал внимание коллеги на песни и сказки. Там всё было красиво — люди, наряды, песни. Но он тогда не записывал — времени не хватало. «Работай для археографической экспедиции. Тебя сюда назначили! Работай для Пушкинского дома, пожалуйста», — говорил ему Бегунов. Кажется, ему самому было жаль, что надо вот так и только так. Ведь «от всего вот этого нельзя было оторваться, как от всего русского, понимаете». Они тогда собрали более 60 книг, и это был успех.
Как в эвакуацию
Потом были Архангельская область, Карелия. 1960-е годы — это уже время укрупнения, переселения людей на так называемые центральные усадьбы.
— Дмитрий Михайлович, побывав в этих брошенных деревнях, говорил: «Такое впечатление, будто люди пришли, сели за стол, расставили тарели, и вдруг их как ветром сдуло», — рассказывает Ольга Синицына. — Сравнивал это с эвакуацией, когда брали самое необходимое, а что не унести и не увезти — бросали.
Разный люд хаживал по этим местам. Городские рыбачки могли прямо в старой избе развести костёр. Где уж тут до сохранности старых книг? Но что-то ещё оставалось, что-то можно было спасти. Пока не хлынули на Север столичные охотники за антиквариатом. Какое им дело, что за каждой их находкой могут быть столетия молитв и бог весть сколько поколений?
А Ольга Николаевна теперь вот не знает, как ей быть с поминальными записками, находившимися в Евангелии — в том самом, что было подарено царём. Это не музейная ценность. И не семейная реликвия — кто знает, из каких мест и от кого были те поминовения. Но как взять вот это и…
Слово о Новгороде
Среди книг, найденных ещё в печорской экспедиции, было «Сказание о дающих сребра в лихву» — повесть о новгородском посаднике Щиле. В бывших новгородских землях тогда ещё много чего можно было обрести.
В старинных переплётах, стоявших дома у Балашова, не может не быть переплетения с его литературным творчеством. Не прямого, так косвенного. Абзацем, строчкой, хотя бы словом.
— Иногда я видела эти книги у него на рабочем столе, — вспоминает Ольга Николаевна. — Так или иначе он с ними сверялся, наверное. Он ведь не просто так брал книги.
Например, как подсказывает нам Любовь Ерышева, вышеупомянутый Киевский патерик содержит житие Никиты Затворника, мощи которого хранятся в Софийском соборе. Есть в коллекции и книга с записями крестьян из Виремской волости, принадлежавшая Марфе-посаднице.
Возможно, эти книги могли и раньше оказаться в музее. Николай Гринёв, бывший директор ГОМЗ, не раз бывал в гостях дома у Дмитрия Балашова. Но кто теперь расскажет о содержании этих бесед? Возможно, Дмитрий Михайлович просто не успел распорядиться о судьбе книг. Он же собирался жить и творить, и сил ещё хватало…
В будущем эти книги (сейчас они находятся в разной степени сохранности, часть их нуждается в реставрации) вполне могут быть представлены в экспозиции — на темы как старопечатные, так и связанные с именем самого Дмитрия Михайловича Балашова, почётного гражданина Великого Новгорода.
Теги: Новгоросдкая область, Музей-заповедник, Дмитрий Балашов
