Язык до Сталинграда доведёт. Но не дальше
«Вообще-то, моя тема — культура средневекового Новгорода», — говорит Владимир Варнаев о себе. Он — старший научный сотрудник Новгородского музея-заповедника, экскурсовод. Прекрасный рассказчик, мастер перевоплощений. Статский советник — такой должности в музее нет, но Варнаеву она идёт. У него много разных амплуа. И его научный интерес не ограничивается Средневековьем. Так, Варнаев исследует историю Великой Отечественной войны. Конкретно — трагедию 2-й Ударной армии. Как принято говорить, плотно занялся этим вопросом.
— Владимир Николаевич, откуда у вас этот боевой настрой?
— Человек я не воинственный, но в армии служил. Наш полк бывал в командировках в Афгане. Потом я — новгородец. Мне глубоко небезразлично, что здесь у нас было. Что будет, кстати, тоже. Когда пришел на работу в музей, а это царство преимущественно женское, то как-то само собою вышло, что я включился в подготовку военных выставок. Александр Невский, битвы... Известный период, но всё равно интересно. Уже и книгу пишу по военной культуре средневекового Новгорода. Надеюсь, закончу в этом году.
— История и немцы?
— А как нам без них? Просто повязаны по жизни.
— Но ведь 2-я Ударная — тоже довольно известная тема.
— Это в общих чертах. Мне как раз всегда хотелось разговора о войне не общего, не официального, что ли. Для тех, кто придет после нас, Великая Отечественная будет почти как война с Наполеоном. Уже нынешняя молодежь воспринимает события 1941–1945 годов совсем не так, как мы, тоже ее не видевшие, но знавшие тех, кто воевал. Так вот, надо дать молодым представление, как они воевали, как обычные люди чувствовали себя на войне. Из этой простой идеи появились тематические экскурсии. Мы едем в сторону Питера, а на пути — война. Вот в том леске был аэродром, а вот там стоял банно-прачечный батальон. Не боевая единица? Ну да, в атаку не ходили. Но представьте эти костры, эти жуткие кипящие котлы, эти обваренные руки наших девчат. А вот в той низинке, где всегда если не вода, то лед, наши солдаты лежали, заняв оборону. Немцам-то получше было, они высотку заняли, хотя и там не особо комфортно себя чувствовали. Они наши леса называли «проклятыми коричневыми волховскими джунглями». У них не было нормальной санитарной службы. Они же пришли побеждать.
— А у нас тут вши не кормлены.
— Кроме шуток, в их 18-й армии до 40 процентов личного состава переболело тифом.
А мы едем дальше и говорим про партизан, про связистов. Кстати, первым Героем Советского Союза на Волховском фронте стал именно связист.
— Итак подъезжаем к теме недавнего вашего исследования, я имею в виду «Ванделевский язык». Или «палец»?
— Чаще — «язык». Немцы называли этот выступ «рукавом». Километров 15 в длину и 4–10 — в ширину. Примерно по центру — Спасская Полисть со штабом генерала Ванделя. Три дивизии, целый корпус немцев завис на этом небольшом пространстве между частями наших 2-й Ударной и 59-й армий. С моей точки зрения, этот «язык», или «рукав», сыграл немаловажную, если не решающую роль в провале Любанской операции и в трагедии 2-й Ударной. В начале 1942 года там сложилась ситуация «или — или». Могли ведь и наши в случае успеха сомкнуть кольцо вокруг группировки Ванделя. А вышло наоборот.
— Почему?
— Недожали. Возможно, отчасти по причине недооценки. Красная Армия вступила в войну с врагом, уступая ему не только в техническом оснащении, но и в стратегии ведения боевых действий. Отсекать, брать в клещи и методично уничтожать — немцы это умели. И дрались они отчаянно за эту полоску земли, тянувшуюся вдоль дороги на Ленинград. Наладили снабжение, подтянули свежие части и устранили угрозу нашего прорыва с последующим окружением. Кажется, Наполеон сказал, что ему не интересно, какая у другого государства армия, его интересует, какая служба тыла у этой армии. В свое время в Центральном архиве Министерства обороны в Подольске я нашел документ касаемо подготовки 2-й Ударной к наступлению: каждый боец получил урезанный сухой паек и двойной боекомплект. Это полбуханки хлеба и десять патронов к винтовке. Наверное, предполагалось в дальнейшем в случае успеха, так сказать, довезти.
— Это ваша рабочая гипотеза — о роли «Ванделевского языка» в судьбе 2-й Ударной армии? Кто-нибудь вас поддерживает?
— У меня есть помощница — коллега из музея Анна Темешева.
— Мужская же тема, как вы сказали.
— Аня — племянница Светланы Орловой, командира поискового отряда «Шкраб».
— Тогда понятно.
— Мы не претендуем на открытие. Просто есть поле, надо сеять. Надо искать и анализировать новые источники. Непочатый край работы. Как ни странно, по моему личному впечатлению, никто всерьез этим не занимается. Ну, был такой генерал...
— …который повесил возле деревни Трегубово табличку с надписью, гласившей, что здесь начинается «ж..а мира».
— Якобы это были его слова, точно не известно. Так или иначе, генерала-юмориста ждал бесславный конец: по некоторым данным, его убили союзники-итальянцы.
— По всей видимости, Вандель действительно был невоздержан на язык.
— Думается, что под Сталинградом, где он погиб, ему уже было не до шуток. Это сражение не зря называют коренным переломом. После Сталинграда стратегическая инициатива была уже у Красной Армии. Это совершенно другое ощущение, другой психологический настрой, что очень важно на войне. Вы знаете, у нас в музее есть довольно много писем с Восточного фронта. Как исследователь я могу только порадоваться, что эти письма так и не дошли до адресатов в Германии. Смотрите, что у этих вояк было на уме. Остановили их уже под Новгородом, зима, война, совсем не праздник, словом. Но обычный немецкий солдат пишет домой, что присмотрел тут себе деревеньку. Неказистую, заброшенную — пусть. Зато она будет принадлежать его семье. И они будут держать славянских рабов. Он преисполнен чувства превосходства, как же, представитель германской расы. Но я думаю, что летом 1942 года, если этот будущий рабовладелец до него дожил, он уже соображал: что-то пошло не так! Локальный военный успех не всегда поднимает дух. Ведь если русские и дальше будут так драться... Немцы, чтобы ликвидировать 2-ю Ударную, за полгода отправили сюда 16 новых дивизий, причем несколько из них были переброшены из-под Ленинграда. А ведь они собирались взять Ленинград еще в 1941-м. Половина европейской части СССР была за ними. Русские не успели снять урожай. Полная катастрофа. Но время идет, и вот уже командующий 18-й армией генерал-полковник фон Линдеман пишет в своем дневнике, что если мы удержим оборону по Волхову, то имеем шансы выиграть 2-ю мировую войну. Удержать бы — вот в чем задача уже. Плох тот генерал, который не считает свое направление главным? Но это — стратег, воспитанник немецкого Генштаба.
— Почему нас лучше всего мобилизует, когда на пороге — беда, причем такая, что преодолевать ее надо с чрезвычайным напряжением сил?
— А повседневную нормальную жизнь часто не можем организовать. Менталитет, наверное, такой. Еще историк Василий Ключевский говорил о влиянии на народ географии, места проживания. У нас — громадная территория. Не пустыня, но слабо населенная. Мы друг с другом контачим, конечно, но сеть связей на территории нашей — редкая и не очень прочная. Может, сплетем покрепче когда-нибудь.
— Всё будет хорошо. Ведь наш народ этого заслуживает, не так ли? Надо только чаще это повторять.
— Почему нет? Мы вот живем в замечательном городе. Я считаю, что Новгород — везунчик.
— Относительно кого?
— Многих других русских и европейских городов, время от времени терпевших разорение и уничтожение. Чаще нашего. Новгород пострадал дважды: в Смутное время — от шведской оккупации, в 1941–1944 годах — от немецкой. Но восставал, как птица Феникс. Академик Дмитрий Лихачев как-то сказал, что Петербург — столица с провинциальным духом, а Новгород — провинция со столичным.
— Всякое сравнение хромает.
— Это не просто красивая фраза, мне думается. Вспомним подчинение Новгорода Москве, вывоз местной знати. И что? Через какое-то время уже привезенные сюда чужаки били себя в грудь: мы — новгородцы. И в наше время видим нечто подобное. Вы спросите, почему это не материализуется в успех и процветание? Личностный фактор, наверное. Нет соответствующей высокопрофессиональной и патриотической элиты. Нет понимания, как наилучшим образом обратить на пользу наш главный капитал. У нас 37 памятников ЮНЕСКО. В Риме — 32. В Риме! Во всей Швеции — 7. Туризм и логистика — это наш ресурс, как мне представляется.
— Как вам перспектива — всё это заработало, настало процветание, но тут опять пришел Вандель?
— Не верю. Убежден, что никакой другой Вандель у нас больше невозможен, кроме как в качестве туриста.
