Новгородские добровольцы-психологи помогают родным бойцов СВО вернуться в стабильное состояние
Родные и близкие военнослужащих, участвующих в специальной военной операции, находятся в состоянии повышенной тревоги. По словам новгородского психолога Елены ВАСИЛЬЕВОЙ, помимо этой проблемы они испытывают стресс, невозможность принять ситуацию.
Уже три месяца Елена бесплатно консультирует родственников бойцов СВО. «НВ» поговорили со специалистом о том, как проходят её встречи, какими переживаниями с ней делятся и почему надо противостоять негативным эмоциям.
— Елена, в какой момент вы решили, что будете психологически помогать людям, родные которых оказались в зоне боевых действий?
— В ноябре в одном из популярных новгородских пабликов появился пост о том, что молодые женщины, чьи мужья были призваны в рамках частичной мобилизации, нуждаются в помощи психологов. И не у всех есть деньги. Я оставила под этим постом сообщение, где предложила свои услуги. По промокоду сообщества ко мне практически сразу обратились за консультацией пять человек. И количество людей быстро увеличилось, поэтому пришлось организовывать очередь. У меня ведь есть ещё и основная работа, а на одну консультацию уходит не меньше полутора часов. Работала и до одиннадцати часов вечера.
— Вы единственный новгородский психолог, к которому могут обратиться родственники военнослужащих?
— Сейчас в нашей команде девять специалистов. Дело в том, что после того, как мою запись под постом увидели в региональном отделении Красного Креста, ко мне обратилась его координатор Ассоль Никольская и предложила присоединиться к группе добровольцев-психологов. Новгородский Красный Крест запустил удобный чат-бот, где оставляются заявки от клиентов с указанием их возраста, описанием состояния и проблемы, а мы, психологи, разбираем эти запросы, конкретные случаи и работаем по ним. Иногда проходит меньше часа, а мы уже устраиваем консультации. В настоящее время у меня 18 человек, которых я регулярно консультирую. В моей практике психологическая поддержка не заканчивается одной встречей.
— И где проходят эти встречи?
— Я их провожу только в онлайн-режиме. Но если кому-то из людей требуется живая встреча, то я перенаправлю его к другому специалисту. Помещение предоставляет Красный Крест у себя в офисе.
— Почему вы выбрали онлайн?
— Я так работаю со всеми своими клиентами: и с теми, с кого беру плату, и с теми, кого консультирую без неё. В период ограничений, связанных с распространением ковида, я вынужденно перевела встречи в онлайн. А когда запреты были сняты, выяснилось, что почти все мои клиенты начали говорить, что онлайн-режим их очень устраивает: они не тратят время на дорогу. Кроме того, ко мне стали обращаться люди из других городов и регионов. Я в профессии 10 лет и могу сказать, что эффективность онлайн-консультаций нисколько не снижается. Напротив, человеку общаться со мной из собственного дома намного комфортнее. Ему не надо думать о том, как он, расплакавшись во время беседы, поедет в автобусе с красными глазами. Встреча закончится, и он может сразу полежать, успокоиться.
Одно из первых обращений ко мне было от молодой мамы-студентки. Она находилась в нестабильном состоянии. Супруга призвали, на руках остался маленький ребёнок. Ни отца, ни матери у неё не было. Она испытывала тревогу из-за того, что не понимала, что с ней будет, как ей вообще дальше жить в этом мире. Как правило, это первые переживания близких военнослужащих. Они признаются, что словно остались без защиты. Некоторые попадают в такой стресс, что во время диалога со мной удивляются, почему я, например, не выдаю его. Говорю, что и я периодически посещаю своего психолога.
— Что особенно беспокоит родных бойцов, проходящих службу на территории СВО?
— Людей тревожит, что когда их родные-военнослужащие выходят на связь, то не всё рассказывают. Некоторые мои клиенты такое поведение близкого человека считают проявлением его недоверия к ним. Паника подступает, когда перестают звонить. И мне приходится объяснять, что правила безопасности никто не отменял. Бывает, что к беседе присоединяется старшее поколение семьи — прабабушки, прадедушки, которые помнят испытания Великой Отечественной войны. И на эти их переживания, связанные со страхом потери, накладывается ещё и страх смерти. В результате получается крепкий узелок эмоций, который мне необходимо распутать.
— К какому результату в процессе консультации вы стремитесь?
— Стерильности в эмоциях не будет никогда. И идеально чистыми, с нимбами, мы никогда не станем. Моя основная задача — чтобы человеку стало легче, чтобы он почувствовал, что может твёрдо стоять на ногах и двигаться вперёд. Он готов поддержать своего мужа, сына, брата, находящегося в зоне СВО, а не плакать ему в трубку и жаловаться, как тяжело. Военнослужащие должны быть спокойны за свои семьи. Для меня важно, когда родители осознают, что их сын исполняет воинский долг, что это необходимость. И они сами начинают беречь своё здоровье. Важно, чтобы в подобных ситуациях родные наших бойцов начали ориентироваться на себя, создавать что-то для того будущего, когда из зоны СВО вернутся домой их близкие. Для меня победа — когда клиенты видят свою конкретную цель, отвечают за себя, за своего ребёнка, работу, то есть за то, на что могут повлиять. Они не изменят ход СВО, но они могут сами строить свою жизнь.
— А мужчины к вам обращаются за психологической помощью? И кому вы в ней отказываете?
— Я не работаю с детьми. Направляю их к коллегам, которые компетентны в вопросах детской психологии. Консультирую подростков, которым исполнилось 16 лет. Они испытывают беспокойство по поводу того, что папы нет, а мама плачет. На данный момент я веду пять мужчин. Меня особенно поразила история одного из них. Он несколько смущенно написал мне в соцсети о том, что он взрослый человек, ему сорок лет, но его не отпускает тревога по поводу старшего брата-военнослужащего. Так получилось, что они остались без родителей и воспитывал его старший брат. Другой мужчина-пенсионер поделился переживаниями о единственном сыне, бойце СВО.
— А работаете ли вы с теми, кто вернулся из зоны СВО? Известно, что у тех, кто побывал на фронте, может развиться посттравматическое стрессовое расстройство.
— Пока непонятно, какая помощь будет оказываться ребятам, которые принимали участие в боевых действиях. Я больше чем уверена, что на салюты они вряд ли будут спокойно реагировать. Снять тотальный страх у них не так-то просто. Это как идти по лезвию ножа, один неверный шаг, действие, слово — и человек может закрыться. К нам уже поступает информация, что военнослужащие попадают к непрофессионалам. Я не консультирую людей с развившимся посттравматическим расстройством. Для этого мне не хватает знаний, но я ищу возможности, чтобы получить их и перенять опыт у тех коллег, кто знаком с такой работой. В любом случае необходимо выстраивать систему оказания подобной психологической помощи, где обязательно должна присутствовать медицина. Психосоматические заболевания наверняка проявят себя. Страхи, сдержанность, желание «делать через не могу» не смогут не отразиться на состоянии организма.
— А почему вас заинтересовала безвозмездная работа психолога?
— Вопрос «Зачем тебе это надо?» мне задают многие. Некоторые даже считают, что добровольцы-психологи — это те, у кого нет клиентов, кто только начинает свой профессиональный путь. На самом деле в нашем сообществе много известных в городе психологов. А для себя я определила так: я вышла на такой уровень — возможно, это прозвучит несколько нескромно, когда могу позволить себе работать бесплатно и в очередной раз услышать от своих клиентов, что теперь они знают, как наладить свою жизнь.
