Как обычный человек устраивает «взрыв» на сцене
Ещё один молодой актёр труппы Новгородского театра драмы имени Ф.М. Достоевского Ян ЦЫБУЛЬСКИЙ приехал в Великий Новгород из забайкальского Краснокамска в 2013 году без каких-либо установок, но с большим желанием получить от нового места максимум пользы. При этом и отдать не меньше. В разговоре с «НВ» он рассказал, чем плохи на сцене белые носки, зачем актёру служить в армии и каким должен быть режиссёр.
— Ян, расскажите, пожалуйста: откуда желание стать актёром у выпускника средней школы в маленьком городе Забайкалья?
— Это долгая, непростая история. Я отучился девять классов в школе и никогда не был отличником. Более того, в какой-то момент понял, что или окажусь в местах не столь отдалённых, или нужно серьёзно брать себя в руки. В итоге собрался поступать в училище после девятого класса, зашёл в школу с мамой — попрощаться с учителями, а директор не отпустила. Оказывается, у неё на меня были планы: КВН, конкурсы чтецов, ведение творческих вечеров. Я всем этим увлекался, но не думал, что это может развиться во что-то серьёзное. В общем, остался учиться в школе, параллельно занимаясь в театральном кружке: им были очень нужны мальчики.
— А потом отправились на поиски подходящей профессии?
— Приехал в гости к родственникам в Красноярск. Мы ездили по городу, смотрели варианты, куда можно поступить со средней успеваемостью и результатом самого первого, пробного ЕГЭ. Ну и, проезжая мимо какого-то очередного заведения, спросил у дяди, что это такое. Он мне в ответ: да это ерунда, актёры, музыканты — ни о чём… Тут нужно сказать, что в моей семье мужчины — в основном военные. Порядок, строгость. Когда все собирались на даче, то и разговоры были соответствующие. И тут я с творчеством… В общем, когда приехал домой и открыл справочник, оказалось, что это театральный институт и до поступления у меня есть ещё неделя.
— Было сложно?
— Неочевидно. Я записался на коллоквиум, а сам ни сном ни духом, что это такое. Прихожу, мне предлагают: читай. Что читать? Оказывается, надо было приносить свой материал, показать, чтобы получить советы: два стиха, две басни и так далее. А я пришёл с пустыми руками. У собеседующих — изумлённые глаза: как можно прийти без заготовок? Но за неделю я всё же подготовился, и ещё время осталось.
— Всё же как удалось поступить?
— Сам не могу сказать. Конкурс нам обещали 10 человек на место. Ну и я, провинциальный мальчик, который сценки там какие-то играл. Пока читал свой материал на поступлении, все хохотали. Я думал, что это круто. А, оказывается, вышла промашка. Я на экзамен оделся классически: чёрный костюм, белая рубашка. Но решил выпендриться. Думаю, надену белые носки. А в институте это — такой признак верха безвкусицы и недалёкости, даже устойчивое выражение есть «Пришёл в белых носках». В общем, меня всё-таки взяли, я отучился, влился во всю эту жизнь, а потом отправил письмо с резюме в Великий Новгород. И главный режиссёр Сергей Гришанин позвал поработать.
— С тех пор всё стало как надо?
— Процесс не сразу, но пошёл — у меня случилось много вводов, что-то около 10. Но сравнивать было не с чем, и я считал, что всё в порядке. За это время, с 2013 года, поработал с множеством режиссёров. Успел послужить в армии. Снова вернуться в театр.
— Как стыкуются армия и театр, театр и армия?
— К счастью, в театре у меня были отличные, просто замечательные наставники Геннадий Алексеев и Сергей Ефимов. Оба стремительно ушли из жизни. Я, конечно, сильно переживал. Но они дали мне совет: использовать всякое время на себя. Военной службой я занялся тоже серьёзно, потому что быстро понял: если ничем не заниматься — время тянется бесконечно. В итоге стал командиром. И почувствовал, что такое ответственность. С тех пор слова «власть» и «ответственность» — для меня почти синонимы.
— Для работы в труппе это пригодилось?
— Здесь может пригодиться всё! И любой опыт будет кстати. Например, режиссёр Искандер Сакаев... С ним я работал дважды. Один раз сразу после института над спектаклем «НФБ», где играл Мышкина, второй — над «Братьями Карамазовыми». А Сакаев… Он яркий, властный мейерхольдовец, до мозга костей.
— А что вы вкладываете в понятие «яркий мейерхольдовец»?
— Это жёсткая система, в которой нельзя сделать шаг вправо или влево. На постановку «НФБ» у нас был месяц. Три недели режиссёр работал с нами, как с куклами. Движения, жесты, слова, точность. Никаких эмоций и интонаций. Проработка всего до мелочей. А за неделю, когда мы могли во сне свою роль отчитать, начали подключать эмоции.
— Вас устроил такой подход?
— Мне было интересно, я был очень молодой. И мне тогда показалось, что Сакаеву ничего нельзя было предложить. У него всё продумано. Он был горячий и увлекающийся — бери и делай, как я сказал, и не надо мне тут твоих идей. А ещё у Сакаева особая манера выражать свои эмоции здесь и сейчас: очень жёстко. То есть ты играешь на сцене, а он что-то кричит из зала, потому что сам весь в процессе и кайфует. Сначала меня это сбивало и ставило в тупик, потом понял, что это нормальная практика в театре. И работа пошла активно. Мне кажется, я получил от него много полезного для профессии.
— А как вам режиссёры, которые дают актёру возможность заниматься сотворчеством, проявлять себя?
— Если к нам приходит режиссёр и начинает работу с предложений, вроде «покажите этюдик на тему…», у меня возникает вопрос: а режиссёр-то тогда что будет делать, пока мы будем фантазировать и показывать этюдики?
— То есть вы как участник творческого процесса предпочитаете получить техзадание, над которым будете работать?
— Да, мне кажется в этом и заключается театр. Потому что, помимо творчества, это ещё и производство.
— Во второй работе с Искандером Сакаевым вы сыграли Чёрта. Мышкин и Чёрт — две полярные роли. Какая из них была ближе вам?
— И там и там мне было тяжело. Потому что режиссёр очень скрупулёзно относился к тому, что должно происходить на сцене. Это, во-первых. А во-вторых, — мне и коллеги об этом говорят, — я человек с невероятно подвижной психикой. У меня это выражается в том, что я могу заплакать на ровном месте. Могу истерить, если это нужно. В спектаклях я люблю моменты, когда всё взрывается. Но это даётся непросто.
— В разговоре при этом вы производите впечатление мягкого, спокойного человека.
— Потому что сейчас я с вами общаюсь как нормальный, обычный человек, а когда выхожу на сцену, нужно стараться что-то делать. Я на сцене и я дома — это два разных человека. Я даже говорю по-разному. Дома ты можешь быть каким угодно. А на сцене ты работаешь. После спектакля, повесив костюм на вешалку и выходя из гримёрки, я хочу быть просто собой.
Говорят, что Армен Джигарханян весь день проживал в той роли, которую должен был играть вечером. В этом образе приходил в театр, здоровался со встречными людьми. Это классно и прикольно. Но я так не могу, да, в общем-то, и не хочу.
— Сейчас вы работаете над спектаклем «Двенадцать стульев»?
— Да. Это очень насыщенная, интересная работа. И именно тот случай, когда режиссёр (Ярослав Шевалдов. — Прим. ред.) точно знает, чего хочет от себя и от нас. Это молодой профессионал со своим видением. У него готово художественное решение. Есть музыка. Мне отрадно, что сейчас встречаются такие режиссёры и что наш театр приглашает их для постановок.
— А вообще, каким должен быть режиссёр?
— Я считаю, что сначала любому режиссёру нужно научиться делать классические вещи. Уметь показать то, что хотел сказать автор. А уже потом искать себя в этом. А сейчас часто получается, что уже на старте смысл первоисточника переиначен. Для осовременивания льётся грязь. Я этого не люблю.
— А актёр? Каким должен быть актёр?
— У актёра должна быть профессиональная подготовка, должен быть голос. Поэтому я не очень люблю микрофоны на сцене. А ещё я не очень понимаю творческую установку людей-гастролёров: тут посмотрел, поработал год, на тебя сделали ставку, включили в план, а ты дальше поехал.
Мне кажется, что на каждом месте себя нужно дожать до максимума. То есть получить весь опыт, при этом отдать всё, что можешь. И только после этого, если необходимо, идти дальше. В общем, нужно быть надёжным человеком.
Теги: Ян Цыбульский, театр драмы, Великий Новгород, спектакли, культура
