Игорь КУЗЬМИН, секретарь Ленинского райкома КПСС, — о времени и о себе
С Игорем Виссарионовичем меня познакомил сборник «А которыми реками суда ходят...». Вообще, книг у него несколько. Про «Свирьстрой» — это же юность! Про «Планету» — 20 лет жизни, не шутки. Про «коридоры власти» — он же был партийным работником. И на тему истории новгородской есть размышления. Но в моей библиотеке из Кузьмина есть только его письмо в редакцию. В нём Игорь Виссарионович высказывает свои замечания к публикации в «НВ», затрагивающей Волго-Балт, а заодно и по вопросу реставрации, мол, газета чуть ли не с гордостью сообщает, что будет работать фирма из Питера. Где знаменитая новгородская школа, почему не пишем об этом?!
— Игорь Виссарионович, давно хочу спросить вас как критика: что вы думаете о нас, журналистах?
— Журналисткой была моя сестра. Она окончила философский факультет МГУ, а тут страна принялась осваивать целину. Отправили на Алтай в районную газету. Когда вернулась, сама пришла в «Новгородский комсомолец». Потом там вышла публикация, которая очень не понравилась кому-то в обкоме, и редакцию разогнали. Уехала в Рязань, но жизнь её уже была связана со СМИ.
Журналистом был мой тесть — Николай Кузьмич Кулепётов. В войну он редактировал «Волховстрой», в 1944 году его направили в Новгород завсектором печати в обкоме. Когда до Новгорода дошла волна, поднятая «Ленинградским делом», Николаю Кузьмичу пришлось оставить должность. На нём тоже висело обвинение, якобы он украл 20 тысяч. Не представляю, как вообще в то время ответственному работнику можно было что-то украсть. Вернулся в печать, работал в «Новгородской правде». Так что к прессе у меня отношение почти родственное. Но дочь от поступления на журналистику я всё-таки отговорил.
Есть у меня, технократа, некоторый скепсис к сугубо гуманитарному образованию. Когда неподготовленный человек вторгается в область специального знания, это всегда заметно. В своё время я ввязался в полемику после статьи известного журналиста, представившего Волховскую ГЭС виновницей наводнений в Новгороде. Послушайте, напора этой станции хватает максимум на 100 километров, а от нас до неё — 200. А люди копья ломают!
— Как вы познакомились с Нинель Николаевной, вашей будущей супругой?
— Мы были одноклассниками. Потом наши пути временно разошлись, хотя оба учились в Ленинграде: она — на архитектурном, а я — в речном училище. Водником был мой отец, в марте 1941 года его отправили руководить Новгородской пристанью. В послевоенные годы жизнь была тяжёлой, а у родителей, кроме меня, ещё двое детей. Вот и отправили меня на казённый харч. Это было училище закрытого типа. Ходили строем. Кубрик на 60 человек — вечером в лабиринте коек ищешь свою. Но нас кормили и одевали.
Помню, как проходил практику на «Свирьстрое». Нам поставили задачу покрасить шлюзовые ворота. Зима, мороз под 30. Лёд — как камень. Жгли какое-то масло, отогревали. Сбив лёд, красили ворота кузбасским лаком — чёрным, как ночь. Окончив училище, вернулся в Новгород, к концу навигации поставили командиром земснаряда. 19 лет, с людьми работать не умел. Но я был единственным на техучастке со средним специальным образованием. Работал, учился заочно в Институте водного транспорта. Недавно прочёл, что будет восстановлен Гребной канал. А ведь я его копал.
— Кстати, про скепсис. К заочной форме он всегда был.
— Когда дело касается технических дисциплин, тут без труда до диплома не доберёшься.
— Почему вы ушли из водников?
— Обиделся. Обещанную квартиру так и не дали. А у нас с Нинель уже двое детей было. И тут ещё знакомые зовут: давай к нам на РТИ, работа интересная, тебе понравится. Работа действительно интересная, только поначалу было очень непросто: какое я имел отношение к радиотехнике? Ничего, освоился. Замначцеха уже был.
— А что с квартирой?
— Неожиданно подвернулся более скорый вариант: меня пригласили инструктором в горком. Я не жалею, что согласился. Это тоже школа, 12 лет жизни. Что-то иногда раздражало — чинопочитание, невозможность оспорить решение, которое ты лично считаешь ошибочным. Например, мне пришлось организовывать в городе райкомы. Съездив в Петрозаводск за опытом, я пришёл в ужас, поняв, что небольшим городам это абсолютно ни к чему. Но с большинством коллег, включая первых секретарей, у меня остались хорошие отношения. Оппозиционером я не был.
— Скажите: в новейшее время вам не аукнулось партийное прошлое?
— Я вполне допускал, что при случае кто-нибудь с удовольствием наступит на ногу. У меня сын в 1990-е уехал в Америку. Химик, окончил с отличием МГУ. И никому не нужен. Американцы же тогда охотились за нашими молодыми и перспективными специалистами. Пожил он там, получил учёную степень и вернулся. Пошли оформлять регистрацию, нас отправили в милицию, а там выписали штраф: «Ах, вы не зарегистрированы!..» Обратился в мэрию. Мы же законопослушные люди, у сына доля в квартире, мама — почётный гражданин Великого Новгорода. Письменный ответ чиновника гласил: «У нас все равны». Может, дело было не в моём прошлом, а в нашем общем настоящем — какое уж построили. Не знаю. Сам себя я считаю не партократом, а производственником.
— В чём принципиальное отличие?
— На заводе даже на партсобрании общие фразы не проходят. «Давайте, товарищи, усилим работу на данном направлении!..» Ну фальшиво же. Нет уж, товарищ, давай по существу. Там конкретные и деятельные люди. Что такое «Планета»? По меркам своего времени это было высокотехнологичное производство. Все операции — под микроскопом. На одном квадратном миллиметре проводниковой структуры — до миллиона элементов. Производство — лучшая школа для управленца. Когда первый секретарь обкома Антонов присмотрел на «Планете» градоначальника, мы могли бы ему ещё с десяток кандидатур назвать.
— Можно ли ваш интерес к истории, к реставрации объяснить семейным положением? Ваша супруга была человеком с именем — лауреат Государственной премии, заслуженный работник культуры…
— Интерес у меня был собственный, а с женой мне просто повезло. Конечно, мы были знакомы с корифеями реставрации. Нинель с ними познакомилась ещё 18-летней девочкой. Шуляк, Штендер, Красноречьев, Гладенко — они её подтягивали. Это было дружное сообщество, среди них не чувствовалось конкуренции. Все — с какой-то своей особинкой. Штендер чувствовал себя представителем всей новгородской реставрации, с удовольствием сопровождал гостей, выступал. А Красноречьева я, между прочим, и сам знал по работе. Он же был секретарём парторганизации в реставрационных мастерских! Многие из той замечательной плеяды новгородской интеллигенции бывали у нас дома. Бывал и Янин. Есть фото с ним — сидим на моём любимом диване.
— Извините за такой вопрос: вам знакома проблема одиночества? Как вы поддерживаете тонус?
— Я привык быть в команде. Любил спорт — играл в волейбол на первенстве города. Последнюю партию с такими же любителями, как сам, сыграл в этом году.
— А сколько вам уже?
— 87. Поэтому сейчас только настольный теннис. Ну, зарядка, конечно. Ходьба — четыре километра каждое утро. От бассейна не откажусь. Я же водник! Ещё в училище плаванием увлёкся. Хожу на хор.
— Да?
— А чего это вас удивляет? Под чутким руководством Нины Игоревны Каберовой, дочери Героя Советского Союза. Там, правда, немного не хватает мужчин — я в единственном числе. А так всё замечательно. У меня почти каждый день какое-нибудь мероприятие. Важное или не важное — я занят. Недавно вместе с другими «планетовцами» готовили сценарий к юбилею завода. Его нет, а люди остались — такие же сплочённые, как раньше. Всех прекрасно знаю, я же был зам по кадрам. Горжусь, что хорошо приняли мою книгу о «Планете».
— Любимая песня?
— Их много, и они советские. Любовь к песне — она ведь и начиналась с военного и послевоенного. Вот и «Песня о Ладоге» — с детства на слуху. Взял на себя смелость дописать несколько куплетов, а то Новгород там не звучал. А ведь наши водники, отправившись в эвакуацию, дальше Новой Ладоги не дошли и оказались там очень нужны — работали для водной части Дороги жизни. Вернулись уже после снятия блокады и освобождения Новгорода. В 1944-м я, первоклассник, стоял на митинге, посвящённом открытию восстановленного памятника «Тысячелетие России». Очень много написано про ледовую дорогу, но лёд-то на Ладоге стоит четыре месяца в году. Конечно, на судах было доставлено больше грузов, чем на грузовиках. Вы про журналистику спрашивали? Так вот, жду, когда вы, журналисты, вспомните, что у нас бывает ещё и лето…
