На этой неделе медийное пространство Великого Новгорода таранили журналисты столичной «Новой газеты». Поскольку заданность позиции этого издания специалистам известна: «Мы против!», - тема «круглого стола», к которому позвали представителей новгородской прессы, была соответствующая - «Свобода слова в региональных СМИ».
Сразу оговорюсь, сам я за тем столом не сидел (сахарная косточка возражателям), но выслушал подробный рассказ одного из участников и посмотрел телесюжет. Полагаю, достаточно, чтобы составить частное мнение по вопросу.
Проблемно у нас со свободой слова! Об этом земляки взахлеб говорили на застолье, а в качестве примера часто (так следует из телесюжета) приводили «Новгородские ведомости». Причем один персонаж признался, что мы кажемся ему «крепостными».
Можно, конечно, возмутиться, но боюсь, тут же получу ярлык душителя словесного прононса (от франц. prononcer - произносить). Поэтому крепостной так крепостной. Странно только, что определение дает человек, ни дня не проработавший в нашей газете и «ярмо барщины старинной» на себе не тащивший. Может, понравилось бы.
Но что такое «свобода слова», господа? На мой взгляд, как и другой популярный термин - «любовь», этот не имеет точного определения. Писать о чем хочешь? Одна правополузащитница (поскольку много времени отдает и атаке) тоже выдала перл: четыре года она ходила в «Ведомости» и просила написать про беспорядки на одном крупном предприятии, в том числе главного редактора Рявкина. Не написали!
Таких ходоков у нас достает. Когда в этом качестве выступают журналисты, ответ (мой, во всяком случае) тривиален: «Напишите, мы рассмотрим». Не пишут! И это очень удобно. Ты приходишь со своим смелым, непричесанным мнением, высказываешь его главному редактору и речёшь: «Пишите!». А он трусливо упирается, предлагает тебе твое мнение высказать самому.
А самому-то хочется остаться теоретиком, наблюдателем. А использовать право на свободу слова можно пред лицом московских журналистов, дескать, мы еще есть, мы еще верим, что «оковы тяжкие спадут, и свобода нас встретит радостно у входа». У входа в музей, где по комичному стечению обстоятельств и заседали свободолюбцы.
Но правильно сказал один из них: ты свободен настолько, насколько себе это разрешаешь. Ты свободен, если выбрал быть крепостным, и свободен, если встал к кому-то в оппозицию. Но ты не свободен, когда навязываешь свое мнение другим. Пришел и говори, не прося, чтоб за тобой повторяли.
P.S. Недавно мне довелось быть ответчиком в суде. За то, что «НВ» напечатали комментарий одного профсоюзного руководителя о поведении другого. В комментарии он, в частности, сказал, что коллега был несдержан. Судья потребовал, чтобы «НВ» опровергли это утверждение, так как оно «не соответствует действительности». Вот только критерии замера, где кончается сдержанность, не указал...
А говорим про свободу слова. Бог есть. Но по другую сторону баррикад.
Проблемно у нас со свободой слова! Об этом земляки взахлеб говорили на застолье, а в качестве примера часто (так следует из телесюжета) приводили «Новгородские ведомости». Причем один персонаж признался, что мы кажемся ему «крепостными».
Можно, конечно, возмутиться, но боюсь, тут же получу ярлык душителя словесного прононса (от франц. prononcer - произносить). Поэтому крепостной так крепостной. Странно только, что определение дает человек, ни дня не проработавший в нашей газете и «ярмо барщины старинной» на себе не тащивший. Может, понравилось бы.
Но что такое «свобода слова», господа? На мой взгляд, как и другой популярный термин - «любовь», этот не имеет точного определения. Писать о чем хочешь? Одна правополузащитница (поскольку много времени отдает и атаке) тоже выдала перл: четыре года она ходила в «Ведомости» и просила написать про беспорядки на одном крупном предприятии, в том числе главного редактора Рявкина. Не написали!
Таких ходоков у нас достает. Когда в этом качестве выступают журналисты, ответ (мой, во всяком случае) тривиален: «Напишите, мы рассмотрим». Не пишут! И это очень удобно. Ты приходишь со своим смелым, непричесанным мнением, высказываешь его главному редактору и речёшь: «Пишите!». А он трусливо упирается, предлагает тебе твое мнение высказать самому.
А самому-то хочется остаться теоретиком, наблюдателем. А использовать право на свободу слова можно пред лицом московских журналистов, дескать, мы еще есть, мы еще верим, что «оковы тяжкие спадут, и свобода нас встретит радостно у входа». У входа в музей, где по комичному стечению обстоятельств и заседали свободолюбцы.
Но правильно сказал один из них: ты свободен настолько, насколько себе это разрешаешь. Ты свободен, если выбрал быть крепостным, и свободен, если встал к кому-то в оппозицию. Но ты не свободен, когда навязываешь свое мнение другим. Пришел и говори, не прося, чтоб за тобой повторяли.
P.S. Недавно мне довелось быть ответчиком в суде. За то, что «НВ» напечатали комментарий одного профсоюзного руководителя о поведении другого. В комментарии он, в частности, сказал, что коллега был несдержан. Судья потребовал, чтобы «НВ» опровергли это утверждение, так как оно «не соответствует действительности». Вот только критерии замера, где кончается сдержанность, не указал...
А говорим про свободу слова. Бог есть. Но по другую сторону баррикад.
Геннадий РЯВКИН
