Но причудливы или даже нелепы они только на человеческий взгляд. На деле, как бы фантастически ни смотрелось живое существо со стороны, каждый его орган и каждая часть тела целесообразны и служат главной задаче: выживанию вида в условиях ежедневной борьбы за существование. Звери, с которыми мне посчастливилось тесно пообщаться минувшим летом, как раз из таких «невообразимых» творений эволюции.
Существо «из конструктора»
Впервые увидев его, белые колонисты, прибывшие из Голландии на освоение благодатных просторов Южной Африки, были до того поражены, что не смогли сообразить, к какой группе млекопитающих отнести это чудо-юдо, словно бы составленное из частей разных животных. Впрочем, религиозные пионеры быстро нашли логичное объяснение феномену: да просто у Бога оставались детали от разных созданий, вот он и слепил новое из того, что было, — не пропадать же добру! Взял тело свиньи, лапы барсука, уши осла, хвост кенгуру и из этого «конструктора» собрал основу. Только голову приладил оригинальную, не похожую ни на кого, ну разве что на ту же свинью — чем-то вроде пятачка на конце рыла. В общем, над наименованием диковины особо долго не раздумывали. Раз живет в норе — так пускай и будет земляной свиньей. Или земляным поросёнком. Оба названия оказались стойкими и до сих пор в ходу на большой части планеты Земля, не только в Африке. Хотя ни с какими свиньями чудо-зверь не имеет ничего общего.
Работавший в Голландии молодой немецкий зоолог Пётр Симон Паллас понял это, рассмотрев доставленный ему экземпляр «земляного поросёнка» с точки зрения ученого мужа, а не фермера. На дворе стоял 1766 год. Зоологические открытия следовали одно за другим, различные экспедиции то и дело привозили из дальних стран не известных науке животных, и большинство из них довольно быстро занимали свое место в зоологической системе. Однако этот зверь из Африки оказался настолько своеобразным, что потребовал совершенно особой классификации.
Имея свидетельства очевидцев о том, как ловко «поросенок» роет землю (быстрее, чем землекоп лопатой), Паллас дал ему научное греко-латинское название Orycteropus afer — в буквальном переводе «лопатоног африканский». Ориктеропом зовут его и французы. Что же касается русского языка, то в нем «крестник» Палласа именуется трубкозубом.
Гроза муравьёв и джипов
Трубкозуб — единственный представитель отдельного отряда трубкозубых, названного так за оригинальное строение зубов этих зверей. Покрытые цементом, постоянно растущие, они лишены эмали и корней и состоят из огромного количества дентиновых трубочек, настолько узких, что в одном зубе их может быть более тысячи. Всего таких зубов у трубкозуба 20. Но что он ими жует и кто он вообще такой?
Вот это — самое интересное. Трубкозуб — единственное в мире насекомоядное копытное. Нет, конечно, и корова может проглотить вместе с травинкой муху или комара, но трубкозуб исключительно насекомояден. День он проводит в вырытой им трехметровой длины норе с просторной спальной камерой, а ночью идет на охоту. Тонкий нюх ведет его по муравьиным и термитным тропам к муравейникам и термитникам. Сильными лапами с подобными копытам когтями трубкозуб разламывает прочные строения и 30-сантиметровым языком слизывает кишащих насекомых, пока не насытится. И самые сильные укусы разъяренных стражников подземного царства ему нипочем: толстая шкура спасает.
Трубкозуба долго считали родней южноамериканского муравьеда, и в романах, скажем, Жюля Верна или Райдера Хаггарда, действие которых происходит в Африке, вы так и прочтете: «нора муравьеда». Однако сходство это — чисто внешнее, обусловленное одинаковым питанием. Но копытный зверь трубкозуб далек и от копытных оленей, лошадей и быков. Сегодня его ближайшими родичами принято считать таких не похожих на него и друг друга млекопитающих, как... слоны и морские коровы.
В доисторические времена трубкозубы жили и в Европе, и в Северной Америке. Но потом вымерли, сохранившись только на Черном континенте. Скудно одетым, сегодня им лишь здесь по климату. А вот влажность и рыхлая почва для них не обязательны. Трубкозуб молниеносно выроет нору в самом твердом грунте. Наверняка он стал бы хорошим учителем для солдат на предмет быстрого и надежного окапывания. Однако за эту способность его только проклинают уже больше 200 лет: бесчисленное количество лошадей поломало ноги в трубкозубовых норах, да и число джипов, угодивших в нору колесом с фатальными последствиями для себя (а иногда и водителей с пассажирами), не поддается учету...
«Грабачи» под ногами
Встречаясь в саваннах и редколесьях по всей Африке к югу от Сахары, на родине трубкозуб еще довольно обычен. Чего не скажешь о зоопарках. Пока далеко не многие из них могут позволить себе иметь «земляного поросёнка». Однако те, которые имеют, держат трубкозубов даже не по одному. И даже получают потомство, которое затем едет в другие зоопарки. Были бы условия да уход подходящие: тепло, нора или ее подобие и правильно составленное меню.
В нашей стране трубкозубов никогда не заводили. По крайней мере на моей памяти. Да и не было условий для их содержания. А увидеть невероятного зверя очень хотелось. Мечта сбылась 12 лет назад, когда мне наконец-то удалось вырваться в Европу не самым традиционным способом — на велосипеде. В зоопарках Берлина и Франкфурта-на-Майне трубкозубы обитали в специальных ночных павильонах со смещенным световым режимом: ночью там горит яркий электрический свет, а днем — слабый синий или красный, «под Луну», так что все животные, на воле активные в темное время суток, становятся доступны глазам зоопарковских посетителей. И вот ты стоишь в ожидании перед большим стеклом и вдруг видишь, как из густого сумрака проявляется светло-розовая туша, покрытая редкой щетиной, рысцой пробегает мимо тебя и снова скрывается в неосвещенном углу вольера. Ошарашенный, ты даже не успеваешь внимательно рассмотреть зверя и продолжаешь ожидать его очередного явления публике.
В Пражском зоопарке ночного павильона не было. Смотреть на трубкозубов меня повели специально — с той стороны, где не бывают посетители. Открылась дверь, и мы ступили на густо усыпанный древесной стружкой кафельный пол комнаты, вдоль стены которой стояли сваренные из толстых прутьев клетки и в них сладко спали три «земляных поросёнка» — кто свернувшись на боку, а кто — полуоткинувшись на спину с блаженно приоткрытым ртом. Как объяснили мне, папа, мама и их ребенок, родившийся здесь два года назад и размерами давно не отличавшийся от родителей.
Служитель разбил в миску куриное яйцо и по очереди просунул лакомство под нос каждому из «грабачей» (так называют трубкозубов чехи). Запах пересилил сон. Звери заворочались, открыли глаза и, окончательно проснувшись, выбрались из своих логовищ наружу. Три самых настоящих живых трубкозуба расхаживали у меня под ногами, один даже мусолил шнурки на моих кроссовках, явно приняв их за червей, а я мог не только разглядывать африканские диковины во всех деталях, но и похлопывать их по пыльным горбатым спинам, находясь на седьмом небе зоологического счастья!
Реванш в полумраке
Одно печалило: в тесной, плохо освещенной комнате о фотосъемке не могло быть и речи. Да и могло бы — приличного кадра в ней не сделать. Правда, на следующий день Фортуна дала мне шанс. Пробегая мимо всегда пустовавшего уличного выгула «грабачей», я увидел их расхаживающими на солнышке и роющими песок. Но злая ирония судьбы заключалась в том, что фотоаппарат не болтался, как обычно, на моей шее, а смирно лежал вместе с сумкой в здании дирекции, около которого уже стояла приехавшая за мной «Шкода» из Подкрушногорского зоопарка...
Двенадцать лет спустя, вооруженный сразу двумя цифровыми фотокамерами, я был уверен, что уж теперь-то сфотографирую пражских трубкозубов, и сфотографирую удачно. А как иначе? Сам куратор зоопарковских млекопитающих пан Павел Брандл пошел со мной на эту «акцию». Но... судьба в очередной раз сложила мне фигуру из трех пальцев. Был уже конец рабочего дня, и служители из павильона разбежались по домам. А тот, которого удалось найти, не смог добыть ключи от служебной двери в павильон, хотя и звонил кому-то по мобильнику, уныло сообщая: какому-то «русаку» приспичило фотографировать «грабачей». Павел только руками развел.
После Праги оставалась надежда на Берлинский Zoo с его уже помянутым мною ночным павильоном. Ровно через неделю меня сопроводил туда зоопарковский ветеринар Андреас Шюле. Вместе с ним и служителем павильона мы вошли в полумрак застекленного вольера, и первые, кого я увидел, были посетители, разглядывающие нас с той стороны стекла. Трубкозуба я почувствовал раньше, чем увидел: он почесался о мою ногу, и тут же к нему подошел второй. Поодаль скакали похожие на длиннохвостых зайчат капские долгоноги, соседи «земляных поросят» в природе и в этом вольере.
Герр служитель протянул мне коробку, кишащую «мучными червями», предложив зачерпнуть горсть лакомых личинок и покормить трубкозубов. А в это время Андреас взял у меня одну из камер, чтобы сделать историческое фото. Самое любопытное, что кормить каждого зверя следовало по-разному. Одному я протягивал ладонь, и он губами сметал с нее «мучников». А вот для второго зажимал угощение в кулаке, и трубкозуб с силой проталкивал туда язык, словно поршнем выкачивая личинок, как термитов из хода в термитнике.
Кормить оказалось легче, чем фотографировать. Трубкозубы ни секунды не стояли на месте, а свет никто включать не собирался: порядок есть порядок. Спасибо, вспышку разрешили. И то, что среди двух десятков сделанных в вольере кадров удалось выбрать пару сравнительно неплохих, можно смело считать удачей. Еще одна цель фотосафари выполнена, еще один мини-реванш у жизни отыгран.
А буквально через минуту в одном из соседних «ночных» вольеров меня ждала фантастическая встреча, на которую я даже и не надеялся. Впечатлениями о ней тоже обязательно поделюсь, но уже в другом материале.
* * *
...Кстати, через год после описания трубкозуба 26-летний Пётр Симон Паллас по приглашению Екатерины II прибыл в Санкт-Петербург, в Академию наук. В сложнейших экспедициях по бескрайним просторам Российской Империи и описании их результатов он провел более 40 лет. Впрочем, это совсем другая история, не имеющая никакого отношения к «земляному поросёнку».
Андрей КОТКИН
