«Новгородские ведомости» представляют новую рубрику «Семейный альбом»
Коротко представить этого человека не получится. Хотя можно попробовать. К примеру, так: Виктор Григорьевич Смирнов — писатель. Но тогда следует добавить — автор полутора десятка книг, среди которых «История Великого Новгорода», «Россия в бронзе», «Лица новгородской истории»...
Дальше — больше. Лауреат международной литературной премии имени В.С.Пикуля «За романы и публицистические произведения, продолжающие традиции русской исторической прозы». Лауреат одной из самых престижных литературно-исторических премий России — «Александр Невский». Сценарист. Автор известных документальных фильмов: «Кресты и звезды», «Первая республика», «Новгородский характер», «Гнездо кукушки» — победителей международных фестивалей и конкурсов. И еще. Кандидат исторических наук. Кавалер ордена Дружбы народов. Обладатель почетного знака «За заслуги перед Великим Новгородом».А вот без чего вообще никак не обойтись, так без свидетельства, что в 90-х годах прошлого века именно Виктор Григорьевич стал основателем и первым руководителем новгородского телевидения, которому сам дал и имя — «Славия».
В этом году Виктору Смирнову присвоено звание «Почетный гражданин Великого Новгорода».
— Виктор Григорьевич, вы родились в августе 45-го. Только закончилась война. Народ празднует победу. Помните у Высоцкого: «И отплакали те, кто дождались, недождавшиеся отревели». Вас, наверное, и Виктором назвали не случайно?
— Да, в сорок пятом новорожденным мальчишкам в честь Победы часто давали это имя.
— А считаете вы себя коренным новгородцем, хотя и родились далеко отсюда?
— Я всю жизнь прожил на новгородской земле. Моя мама родом из Старой Руссы. Из этих краев все ее ближайшие родственники. Только во время войны она была эвакуирована в Горьковскую область, где работала на лесокомбинате. Там, кстати, и познакомилась с моим отцом.
— Рассказывала, как?
— Говорила, что сначала он ей не нравился. Сам из казаков, хромал после ранения, много курил и был гораздо старше ее. Долго ухаживал, но ответных чувств не было. И вот как-то попросил ее постирать свою фронтовую шинель. Мама вспоминала: начала стирать, а вода красно-черная от крови и окопной земли стала. Вот тут-то ее сердце и дрогнуло. А потом появился я. Случилось это в деревне Малое Непряхино Уренского района Горьковской области. Но прожили мы там совсем недолго, так что вспомнить особо нечего. Разве что забавную историю с моим крещением.
— Расскажете?
— Мать с бабушкой решили меня крестить. А как? В округе ни одной церкви, коренное население староверы-беспоповцы. Но жила поблизости одна старуха, которая совершала церковные обряды, в том числе и крещение. И вот пришла к нам эта бабка, притащила с собой утварь, надела епитрахиль. Только представьте — женщина-священник. Где это видано? Мать мне это все так живописно повествовала: и как нашли какую-то лоханку, и как меня туда еле запихнули, потому что уже большенький был. Но, в общем, так или иначе крестили. Я даже у владыки Льва спрашивал: « А это считается — ведь женщина крестила?» Он успокоил, говорит: «Не переживайте, считается!». Ну, после крестин стол накрыли, а тут и отец пришел. Видит закуска, бутылка, интересуется, что за праздник такой? Ему и говорят: мол, Витеньку крестили. А отец, надо сказать, идейный был, взглядов самых что ни на есть коммунистических и атеистических. Короче, вылетела бабка из хаты, да еще и костылем получила вдогонку. Долго потом он не мог простить матери, что она, комсомолка, могла себе это позволить.
— Он и вас в таком же духе воспитывал?
— Отца я не помню совсем. В сорок шестом году он уехал в Ростов, сказал, что, как только устроится, заберет нас к себе. Но тяжело заболел, открылись фронтовые раны, и вскоре он умер.
— Вы сказали, что ваши корни здесь, на новгородской земле. А как далеко знаете своих предков? Кто они были, кем? Родословную составлять не пробовали? Сейчас многие так делают.
— К моему глубокому сожалению, я мало знаю о своих предках. Это особая черта, метина всего моего поколения, наших родителей, тех, кто рос и жил в советской системе. Люди просто боялись: а вдруг, не дай Бог, вскроется, что в твоем роду был священник, помещик, царский офицер или репрессированный. Мы заполняли анкеты, в которых надо было указать свою национальность, проживают ли родственники за границей и был ли кто из близких на оккупированной территории. Вот поэтому-то, оберегая своих детей, наши родители предпочитали особо не распространяться на эту тему. Знаю точно, что в нашем роду не было ни дворян, ни купцов, ни помещиков. Зато в нем, как в капле воды, отразилась вся история страны с ее трагедиями и потрясениями. Это и революция, и раскулачивание, и индустриализация, и репрессии. Я уже не говорю о войне, которая, как паровым катком, по всему роду прошла, обрывая жизни, коверкая судьбы...
— Прямо как у Ахматовой: «Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был».
— Тут как раз уместно вспомнить и другие ее стихи: «Спокойной и уверенной любови//Не превозмочь мне к этой стороне/Ведь капелька новогородской крови/Во мне — как льдинка в пенистом вине». Сама великая Анна Ахматова признавалась в любви к новгородской земле — родине своих и моих предков.
— Кстати, а ведь она бывала в Старой Руссе. И даже стихи по этому поводу писала. А может, с кем-то из ваших многочисленных родственников ей и встречаться доводилось.
— Не исключено. И почти наверняка, если Анна Андреевна, гуляя по старорусскому курорту, вдруг бы решила заглянуть в бильярдную и посмотреть на игру. Дело в том, что родной брат деда был здесь маркёром, профессиональным бильярдистом. И, как гласит семейная легенда, выставлял шары и великим князьям, и Максиму Горькому, и очень многим знаменитым людям того времени. В качестве реликвии у нас долго хранился его клетчатый пиджак, перепачканный мелом. В Старой Руссе жили мои деды, прадеды. Но происхождения они в основном крестьянского или мастерового. Трудяги, у всех большие семьи. У моей мамы было еще две сестры, и по жизни они держались всегда вместе, друг за дружку.
— А это, пожалуй, характерная черта больших семей того времени. Я вспоминаю своего отца, его многочисленных братьев и сестер. Были они так дружны, что на протяжении всей жизни и в печали, и в радости всегда рядом...
— Просто иначе бы не выжить. И я для маминых сестер все равно что сын, хотя у самих по двое детей. После войны мы все вместе в Волот перебрались — небольшой рабочий поселок в Новгородской области. Тяжелое время, голодное, ничуть не легче военного. За хлебом в очередях, под присмотром милиционера с наганом, люди ночи простаивали. И вот, пожалуй, самое первое и яркое воспоминание из детства. Лет в пять меня каким-то образом удалось устроить в детский сад. Это действительно казалось большой удачей, потому что там — кормили. А мои двоюродные братья и сестры постоянно хотели есть и придумали такую штуку. Отправляя в садик, на меня надевали широченные шаровары. И, так как выносить оттуда что-либо съедобное категорически запрещалось, во время обеда я забрасывал в свои просторные штаны все, что можно было съесть — кусочки хлеба, печенье, пряники. А когда вечером возвращался домой, брат ставил меня на стол, стягивал с меня шаровары, выгребал из них все, что там было, и это тут же делилось между всеми и съедалось.
Там, в этом поселке, я и вырос. Мама работала библиотекарем, и меня с юных лет окружали книжные полки. Много читал. Здесь, в Волоте, и первые уроки журналистики получил. Причем в профессию пришел совершенно случайно.
— И как же?
— Классе в девятом, наверное, учился. И как-то летом, на каникулах, встретил своего учителя географии. Он тогда из школы перешел работать редактором районной газеты. Ну и предложил мне попробовать себя. Помню, свою первую заметку, прежде чем отнести в редакцию, показал маме. Она почитала и сказала, что такое вряд ли напечатают, и полностью ее переписала. Вот и выходит, что своей первой публикацией я ей обязан.
— Так и затянуло в профессию?
— Журналистикой я тогда заболел раз и навсегда. А с какими людьми довелось работать! Сколько они со мной возились, учили, натаскивали. Вообще, районные журналисты того времени — люди особенные. Настоящие провинциальные интеллигенты. Тогда пройти в командировке километров двадцать пешком считалось в порядке вещей. А сколько всего узнал, увидел, сколько сюжетов жизнь подбрасывала. Помню, задержался как-то в одной деревне, а дело к ночи. Постучался в избу. Открыл пожилой мужичок мрачного вида, покормил, чем Бог послал, на сеновале спать уложил. Утром вместе по селу идем, а с ним люди не здороваются, взгляд отводят. Я потом у местных женщин спрашиваю: что так? А они говорят: он при немцах старостой был. Отсидел десять лет и вернулся. Жена к тому времени умерла, дети от него отвернулись, а идти некуда. Так и живет бирюком. Такая вот человеческая история. Чем не сюжет для киносценария или для повести? Я, кстати, присутствовал на судебном процессе над карателями батальона «Шелонь», которые в 42-м расстреливали на льду Полисти жителей деревень Бычково и Починок. И ни тогда, ни теперь не могу объяснить, что могло произойти с этими людьми, деревенскими мужиками, положившими из пулеметов больше двухсот женщин, детей и стариков...
В общем, районной газете я многим обязан. Оттуда пошла и тяга к творчеству, к писательскому ремеслу. Когда в профессиональном плане подрос, предложили перейти в «Новгородский комсомолец». А уже отсюда (то ли случай вмешался, то ли судьба) меня избрали вторым секретарем Новгородского горкома комсомола. Кстати, о комсомоле вспоминаю тепло. Да, было много формального, чрезмерно идеологизированного, но хорошего больше. Те же стройотряды, песенные фестивали, клубы творческой молодежи, поисковое движение, да и много еще чего...
— Знаете, как говорят: в случайности верит тот, кто в Бога не верит. И много в вашей биографии таких судьбоносных случаев значится?
— Могу вспомнить, как поступил в Псковский педагогический институт.
— А почему в Псковский, а не Новгородский?
— Просто из Волота в Псков тогда было удобно добираться поездом. Так вот, поступил я на историко-филологический факультет. Год проучился, и вдруг нас собирают в актовом зале и объявляют: факультет делится на исторический и филологический. Историки садятся налево, филологи — направо. Я, не задумываясь, сел на правую сторону, а потом смотрю: всего парней нас тут трое, остальные — сплошь девицы! Короче, дрогнул и пересел к историкам. Вот так, можно сказать, выбрал судьбу!
Или вот еще случай, причем драматичный в прямом смысле этого слова. Молодой режиссер поставил в новгородском театре пьесу знаменитого тогда драматурга Михаила Рощина «Валентин и Валентина». Трогательная история любви двух молодых людей, чьи родители не хотят считаться с их чувствами и противятся браку. Но кто-то из старых актеров углядел в постановке антисоветчину, подрыв, как тогда говорили, устоев. Написали письма в обком партии, даже в КГБ. И на прогон спектакля в полном составе приходят члены бюро Новгородского обкома КПСС, представители общественных организаций и компетентных органов. Как тогда актеры смогли пьесу отыграть, для меня до сих пор загадка. И вот — занавес. Встает директор театра и дрожащим голосом просит высказать присутствующих свое мнение. Все молчат, смотрят на первого секретаря обкома партии Николая Афанасьевича Антонова. Но он тоже молчит с каменным лицом. Тогда директор театра обращается ко мне: «Может быть, вы, Виктор, как секретарь горкома комсомола выскажетесь?». А я искренне не понимаю, из-за чего сыр-бор? Ну, встал и высказался: мол, пьеса отличная, актеры — молодцы, постановка замечательная. И где тут антисоветчина, убейте, не пойму! Тут и Антонов сказал свое веское слово: «Прекрасный спектакль. И нечего здесь тень на плетень наводить! Побольше бы нашему театру таких постановок!» Словом, все закончилось благополучно, а меня уже на следующий день перевели на работу в обком партии. Правда, задержался я там недолго — душа не лежала к аппаратной работе, хотелось назад, в журналистику. И когда мне предложили стать председателем комитета по телевидению и радиовещанию, согласился, не раздумывая.
— Обком партии вроде как трамплин получился. Тогда к подбору руководящих кадров, а тем более на идеологическом фронте очень тщательно подходили. И, не будь партийной работы в вашей биографии, это назначение вряд ли бы состоялось.
— Да, тогда с этим строго было. Если определенную школу не прошел, в кадровый резерв не поставят. Значит, вел кто-то меня на телевизионные просторы. Правда, тогда своего телевидения в нашей области, в отличие от многих других регионов, не было. И тот же Антонов, встречая меня, говорил: «Ну, здравствуй, радио без телевидения!». Хотя, надо отдать должное, именно он дал отмашку на создание областного телевидения и даже предложил мне на выбор несколько зданий, например, ДК Васильева и даже Новгородской филармонии. Но потом Антонова отправили на пенсию, и вопрос до поры до времени сам по себе отпал...
— И все-таки...
— И все- таки мы сделали это!
— Об истории создания новгородского телевидения можно писать книгу, что вы, наверное, когда-нибудь и сделаете. Но сегодня об одном не могу вас как его основателя и первого руководителя не спросить. Как родилось название «Славия»?
— Да никакой особой истории нет. Опять-таки случай. Тогда у волховской пристани, недалеко от радиокомитета, стояла яхта Клуба юных моряков и называлась «Славия» Мы и позаимствовали. Надеюсь, Николай Геннадьевич Варухин на нас не в обиде...
— Это интервью выходит под рубрикой «Семейный альбом». А он, согласитесь, будет неполным, если не расскажете о своей семье.
— У меня замечательная семья. Жена Людмила, когда мы с ней познакомились, работала в бюро молодежного туризма «Спутник». Поженились в 70-м году, так что до золотой свадьбы осталось совсем немного. Дочь Ксения пошла не в нас, в том смысле, что мы с женой типичные гуманитарии, а она увлеклась математикой. И заслуга в этом удивительного новгородского педагога Ивана Васильевича Маслова, учителя, как говорят, от Бога. Во многом благодаря ему дочь поступила в Московский физико-технический институт, хотя конкурс там всегда был запредельный, а девчонок брали только в виде исключения. Закончила факультет квантовой электроники, а работы по специальности нет. Время такое было в стране, не нужны оказались народному хозяйству высококвалифицированные специалисты. Почти весь курс, на котором училась Ксения, уехал работать в... Америку, где их встретили с распростертыми объятиями. А моя патриотичная дочь осталась в России и пошла работать бухгалтером в какую-то строительную фирму. Кстати, ее будущий муж, Павел, тоже выпускник МФТИ, устроиться на работу смог только в валютный обменник — тогда таких будочек в Москве было пруд пруди. Но сейчас у них все хорошо. Паша — один из ведущих специалистов крупного российского банка. Ксения нашла себя в преподавании.
— И у них растут двое детей. Ваши две внучки...
— Двойняшки — Варвара и София.
— В вашем роду тоже где-то были двойни?
— Да нет, кажется, не было.
— Значит, особый случай?
— Счастливый случай!
— Вы их балуете?
— Я их обожаю!
Владимира ДМИТРИЕВ
Фото Александра КОЧЕВНИКА
