Чернобыль даёт о себе знать и 30 лет спустя
В ночь на 26 апреля 1986 года на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС произошёл взрыв, который полностью разрушил реактор. В помещениях и на крыше машинного зала начался пожар. В воздух одновременно было выброшено огромное количество смертельно опасных радиоактивных веществ — изотопов урана, плутония, йода, цезия, стронция.
Более 600 тыс. человек в течение шести лет ликвидировали последствия аварии. В их числе был и кандидат технических наук полковник Юрий ВАСИЛЬЕВ.
— Юрий Анатольевич, в те годы вы преподавали в военном училище. По какой причине были отправлены в Чернобыль?
— Мой профиль деятельности был напрямую связан с эксплуатацией АЭС, я преподавал курс «Дезактивация в атомной энергетике». Но в Чернобыль был командирован через два года после катастрофы — в 1988-м. Руководил работами полков химической защиты Белорусской зоны ответственности по дезактивации загрязнённых территорий вне 30-километровой зоны отчуждения и по захоронению населенных пунктов в ее пределах.
— Что значит — захоронить деревню?
— Спецтехника в вырытые котлованы сталкивала избы, и сверху все засыпалось землей. Хотя уже тогда в селах много было «возвращенцев». Да, людей в первые дни после аварии вывезли в безопасные места, расселив временно на базах отдыха, в детских лагерях, санаториях. Но домов, квартир для постоянного проживания большинство из них не получили. И семьи, в основном — пожилые люди, стали возвращаться назад. За пределами 30-километровой зоны проводились интенсивные работы по снижению уровня загрязнения территорий населенных пунктов: ставили новые колодцы, заменяли кровлю домов на новую шиферную. И верхний плодородный слой на приусадебных сотках снимали, меняя на другой — чистый, не радиоактивный. Хотя это приносило кратковременный эффект. И я людям объяснял, что достаточно машине проехать по дороге, и вот она, зараженная пыль — опять на домах и участках. Чтобы уменьшить вредное воздействие, по сути, нужно было постоянно закреплять обочины. К слову, в самом Чернобыле улицы мыли. И, кроме того, поливали латексной смесью, образовывающей пленку, которая не давала пыли подниматься. Но и годы спустя уровень загрязнения по всей зоне отчуждения был высокий. В окружающую среду во время аварии попали цезий и стронций, период полураспада которых 31 год и 29 лет соответственно. То есть, по сути, только сейчас наполовину уменьшилась величина загрязнения местности радиоактивными веществами.
— Но ведь не все имущество, сооружения, технику в Чернобыле и Припяти уничтожили. Говорили, что в конце 80-х предприимчивые людишки целые состояния делали на торговле автомобилями оттуда...
— Такое на самом деле было. Технику, радиоактивное излучение которой зашкаливало, ликвидаторы закапывали в могильниках. Другую же технику, с меньшим уровнем загрязнения, складировали на открытых площадках. Я ездил внутри 30-километровой зоны на «уазике», который, как мы ни обрабатывали специальными средствами, как ни мыли, все равно показывал радиацию выше допустимой нормы. И если из самого Чернобыля, который хорошо охранялся, вывезти машины на продажу было сложно, то из окрестных населенных пунктов — куда проще.
В последние годы в СМИ иногда появляется информация, что с площадок хранения чернобыльской зоны исчезла почти вся техника. Могу предположить, что ее теперь уже украинские предприниматели на металлолом продают.
— Невольно возникает вопрос о том, как и с помощью чего от облучения защищались сами ликвидаторы?
— Первые партии ликвидаторов по два месяца находились в зоне, потом — по полгода. У меня в подчинении было более 4000 человек, ежедневно работающих в особо опасных условиях. Поэтому ни о каком красном вине, которое помогает выводить радионуклиды из организма, речи не шло. Действовал сухой закон. Но пили — бутилированной воды — мы действительно много. Это требование медиков. Командиры следили за тем, чтобы подчиненные работали посменно и больше положенного времени не находились на зараженной местности. По прибытии в части все проходили санитарную обработку: снимали загрязнённую одежду, мылись под душем и получали новое бельё. После работ фиксировались показания дозиметров. Такой контроль облучения солдат и сержантов проводился групповым методом, а офицеров — индивидуальным. В первые месяцы была установлена максимальная доза облучения 25 рентген. Но в реальности ликвидаторы, работавшие на территории станции, куда большие дозы получали — за один день работы могли 25 рентген схватить.
— По поводу аварии до сих пор ведутся разговоры, что при строительстве сэкономили на защитных устройствах, и потому рвануло, что рабочие смены нарушили все возможные инструкции эксплуатации. Так что же все-таки случилось на АЭС в ночь на 26 апреля 1986 года?
— По моему убеждению, сработал пресловутый человеческий фактор. Надо сказать, что госкомиссия к единому мнению о причинах катастрофы не сразу пришла — разные варианты рассматривались.
Не верьте тем, кто говорит, что не существовало защитных механизмов. Просто в ту ночь практически все они были отключены или заблокированы. Дело в том, что работники проводили эксперимент. Причем пытались сделать его в третий раз — в двух первых случаях происходили сбои. Задачей было установить, можно ли получить энергопитание для главных циркуляционных насосов, систем жизнеобеспечения и безопасности в период свободного выбега турбины, если перестать подавать на нее пар. Уменьшили мощность реактора до десяти процентов, прекратили подачу пара. Турбина вращалась на остаточной инерционной мощности, генератор вырабатывал электроэнергию. Но не учли, что активность реактора при понижении мощности будет все равно высокой. Начался неуправляемый процесс. Сработали защитные стержни, которые снизу и сверху должны были заглушить реактор, но их заклинило, а прочие системы безопасности, срабатывающие в экстренных случаях, были отключены. Еще несколько неверных действий состава смены — и произошел перегрев зоны, реактор этого не выдержал, сорвало его верхнюю часть, разрушился и сам энергоблок.
Нужно понимать, что случился не ядерный, а тепловой взрыв. В результате которого выбросило около 10% от всего количества топлива и других радиационно опасных продуктов на большую высоту. Начался пожар. Облака смертоносной пыли поднялись на несколько километров. И потом выпали осадками на огромную часть СССР, Восточную Европу и Скандинавские страны.
— Можно ли считать надежной защитой возведенный над четвертым реактором саркофаг?
— Со своей задачей — предотвратить выброс радиоактивных веществ в атмосферу — он справился. Другой вопрос, что возводилась коробка в спешном порядке в считанные месяцы. И спустя некоторое время пошли трещины, через которые шло испарение. Их заделывали. В последние годы идет процесс разрушения саркофага. Но насколько я знаю, Европейский банк реконструкции и развития провел тендер на возведение дополнительного — над саркофагом — защитного сооружения. Конкурс выиграла совместная франко-украинская компания. Но работы пока не ведутся.
— А какова вообще судьба Чернобыльской АЭС?
— После катастрофы работу трёх оставшихся реакторов приостановили. Но потом их вновь запустили. Для обслуживающего персонала на территории Белоруссии в 60 километрах от Чернобыля за рекой Припять построили город-спутник примерно на 50 тыс. жителей, но в реальности поселились там порядка 20 тыс. человек. И до начала 2000-х станция работала. В настоящее время она законсервирована.
— Но в четвертом реакторе процесс радиоактивного распада продолжается. Не зря ведь снизу под саркофаг была подведена система охлаждения. А куда после использования девается загрязнённая вода?
— Вы намекаете на то, что ее спускают в ту же реку Припять или в землю?
— Но ведь в Японии, когда на станции Фукусима-1 произошла похожая катастрофа, радиоактивную воду просто в океан слили.
— Действительно, японцы приняли такое решение. Но у них, возможно, не было другого выхода. Если в Чернобыле рвануло на одном блоке, то на Фукусиме — на четырех. Для охлаждения им пришлось в больших объемах брать морскую воду, которую после некуда было деть. И они сливали ее назад в Тихий океан. России тогда повезло, так как течения уносили загрязнённые массы в центральную часть океана, а не к нашим берегам.
На территории бывшего Советского Союза действует другой способ: отработанную воду помещают в емкости, выпаривают, затем стеклуют. Проще говоря, содержимому придают твердый вид. И захоранивают в специальных могильниках для твердых радиоактивных отходов. В России таковых несколько.
— Несмотря на страшные катастрофы в Чернобыле и в Японии страны мира не отказываются от использования АЭС. Неужели нет достойной альтернативы атомным станциям?
— Я как научный работник объездил значительную часть АЭС нашей страны. Исследовательская группа с моим участием и специалистов Атомнадзора России отслеживала динамику выбросов радиоактивных веществ со станций и прорабатывала возможность применения военных разработок для регулярного мониторинга ситуации с целью предупреждения возможных аварий. Так вот, зоны атомных станций, при штатной их работе, — самые чистые с точки зрения воздействия на окружающую среду. Например, на ближайшей к нам Калининской АЭС уровень загрязнения территории станции радиоактивными веществами — 5—10 микрорентген в час. В то время как для городской среды нормой считаются 10—20 единиц в час. Уровень промзон в разы превышает показания выбросов АЭС. Так что с точки зрения экологии атомная энергетика выгодна. Как, впрочем, и с экономической позиции: электроэнергия, вырабатываемая АЭС, — самая дешевая. КПД атомных реакторов — 30—35%. Это очень много.
Конечно, никто не запрещает строить гидроэлектростанции, и они возводятся и успешно эксплуатируются. Однако их появление всегда связано с нарушением природного баланса, затоплением большой части территории. И себестоимость данного вида энергопродукта куда выше производимого на АЭС.
И потому державы не торопятся отказываться от атомных блоков. В настоящее время в России действуют 16 АЭС и дают 17% всей электроэнергии страны. Для сравнения: в США — 85, в Японии — 21, во Франции — 23.
И 66 государств заявляют о том, что уже ведут или планируют приступить к строительству новых станций.
