или Хорошо там, где нас нет
Который год не был на родине. Всё как-то не складывалось и откладывалось. И тут сама она возьми да напомни. Письмом от разыскавшей меня двоюродной сестры.
Кристина всегда была как нянька нам, младшим. Только в маленьком литовском местечке под названием Турмантас, бог весть когда облюбованном староверами, у меня было шестнадцать двоюродных братьев и сестер. Страшно любил каникулы, на которые отец привозил меня сюда из нашей латвийской Краславы.
Мы вырастали, обзаводились семьями, разъезжались, встречались реже и реже. Чего бередить душу? Еду. Из Троицы (живу я там, под Новгородом) на Троицу. В такой день кто может из наших, тот будет. А ждать, пока рубль вернет свои «доукраинские» позиции по отношению к евро и все станет необыкновенно хорошо, — жизни не хватит.
* * *
В Генконсульстве Латвии в Санкт-Петербурге — четко и быстро. Неделя — и шенгенские визы нам с женой готовы. Хотя приступаю к этим ностальгическим заметкам, памятуя: я же бумагу подписал — обязался не заниматься профессиональной деятельностью. Так, вроде, и не занимался.
На границе тоже все прошло гладко. Даже не пришлось экстренно съедать припасенные бутерброды, хотя в Евросоюз продукты ввозить нельзя.
От Великого Новгорода до пункта пропуска Убылинка-Гребнево — 360 километров. Поехал через Сольцы на Порхов. Отличная росавтодоровская трасса. На Остров рискнул двинуть кратчайшим путем. 80 километров грунтовки, местами подпорченной асфальтом, — как правило, близ и через деревни. У некоторых — любопытные такие названия. Как вам: Погибалово? Не помню, то ли перед, то ли за этой деревней дорогу перебежал кабан. Мелькнул черной молнией — уф!
От Острова до границы — само собой асфальт. Платный, но в заплатах. На 300 рублях не разоришься, но если брать, надо что-то и давать, не так ли?
Пошли европейские километры. В приграничье примерно такие же. Но за так. Движение тише, народ правила соблюдает, полиции не видать. Сотни полторы километров по латвийским дорогам — и вот он, мой городок. Всего-то девять часов пути.
* * *
Он тихий, уютный, почти курортный. Раньше здесь любили отдыхать ленинградцы. «Да у вас тут Сан-Ремо!» — это Александр Серов. Было дело, заезжал в 1990-е. Причем под выборы.
.jpg)
Мой городок — бывшая огуречная столица Латвии. Возили куда только. Когда уезжал в Россию, знакомые интересовались, куда именно. «Да? А мы были в Новгороде. С огурцами».
Теперь ни с огурцами, ни без. Надеюсь, мой одноклассник Саша Кузьмин пробьет окно в Россию. Ждем в гости. Саня нам здорово помог. Памятник сестренке на краславском православном кладбище сильно накренился — сосна корнями подперла. «Надо посмотреть», — сказал Саня, узнав о нашей беде. Взял домкрат, лопату, цемент — всё, что надо. День работы — гора с плеч. Денег Саня не взял.
Мой городок не пустое место для историка. Еще более — для любителей легенд. Уху славянина приятно будет услышать, что на Театральной горке в древности стоял замок полоцкой княжны Рогнеды. Той самой, которую умыкнул будущий креститель Руси.
* * *
Краславу не узнать: благоустройство на евросубсидии сделано шикарное. Центр, парк графа Платера (исторический хозяин Креславки — дореволюционное название), да весь город выглядит иначе. Еще до поездки, разглядывая фото в Интернете, никак не мог сообразить, откуда тут «мини-Арбат». Оказалось, снесли ограждение перед бывшими райповскими складами, отреставрировали здания, и открылась симпатичная тихая улочка.
.jpg)
Открываю местную прессу и читаю про фестиваль «Двина — Дзвiна — Даугава» в белорусском Верхнедвинске. Идея красивая: река, берущая начало на Валдайской возвышенности, объединяет народы, живущие по ее берегам. Здорово, что это продолжается.
По последним данным, русских и белорусов в Краславе по-прежнему не меньше, чем латышей. Немало поляков. А вот евреев почти не осталось. Очередной виток истории. При царе эти земли входили в Витебскую губернию. Черта оседлости. Краслава гордится своим уроженцем — скульптором Наумом Аронсоном.
Улицы Николая Лосского нет. Помнится, я купил книжку Лосского и открыл для себя, что он родился в Креславке. Поделился этим с директором местного музея. Он интереса не проявил. Из таких эпизодов рождается ощущение собственной чужести у себя на родине.
Не люблю обобщений тех, кто не жил, а только побывал. Типа ездил(а) в Ригу — все мило, доброжелательно, никакого национализма. Это мне напоминает старую шутку из серии «кстати, о птичках»: вчера видел бегемота — ни одного перышка! Интересно, будь вы гражданином Латвии русского происхождения, вам понравилась бы нынешняя идея Сейма о сносе мемориала Победы?
Между тем Лосский очень даже краславского происхождения. Сын обрусевшего поляка. Его мать — полька-католичка. А Николай Онуфриевич — русский религиозный философ.
И вот старший товарищ, немало облегчивший мне когда-то первые шаги в журналистике, Алексей Гончаров дарит фотоальбом «два в одном» — там Краслава и Зарасай, райцентр в Литве, близ которого находится мой Турмантас. Там классные фото, не только Гончарова (Леша в свои 75 держит марку). Там же, в аннотации про Краславский край, читаю несколько строк про выдающихся земляков, и что же? Первым назван Лосский. Праздник души.
* * *
Еще никогда Латвия не жила так плохо, как при Путине, — шутка такая. Насмешка дня. Если сугубо меркантильно, то вряд ли они живут хуже. Не уверен, что лучше. У моей знакомой зарплата — 240 евро. Плата за коммуналку — 140. Другой знакомый, пенсионер, имеет почти вдвое больше. Это уже что-то. В рублях даже респектабельно. Но живет он в евро. Это дороже. Как «латышский бензин» — где-то 1, 2 евро за литр.
Местные ворчат: «Белим, красим, пляшем, а работать где?».
Промышленность? Показательна судьба фирмы «Кребсар». В 1990-е предприниматель Янис Кривинь сделал из разоренной и брошенной строительной организации современное деревообрабатывающее предприятие. Конфетка. Что теперь? Фантик.
Туризм? Были такие надежды у «латгальской Швейцарии». Да как-то не наблюдается в красивом месте массового паломничества красивых, а главное обеспеченных иностранцев.
В городе не видать домостроя. Зато «Краславас вестис» (орган краевой Думы) радостно сообщает о начале строительства скейтпарка по идее... 11-летнего Раймонда, подавшего в электронном формате детализированное обоснование. В Краславе подрастает крупный деятель? В этом будущем скейтпарке я когда-то жил. Там стояла пятиэтажка, малосемейное общежитие. После развала Союза новое кирпичное здание, 78 квартир (однушек и двушек), превратилось в отстойник для должников, группы риска. Его угробили и уже в 2000-е снесли.
Так больше не будет, наверное. Независимость, капитализм — все устаканилось.
Много уехавших, очень много. Город насчитывал 12 тысяч жителей, сейчас официальная статистика показывает 7, но сами краславчане в это не верят, мол, да тут и 5 не наберется. Поговаривают об объединении краев (эта административная единица меньше советского района). Скукоживается здравоохранение: закрыто родильное отделение. У Вадима, моего двоюродного брата, прихватило сердце — сел за руль и отвез себя в кардиологию в соседнем Даугавпилсе, что в 45 километрах.
В латвийском правительстве дискутируют, как обеспечить экономический рост при дефиците трудовых ресурсов. Премьер-министр Кришьянис Кариньш недавно рассуждал, что, возможно, следует позволить жить и работать людям из других стран. И привел в пример некоего Хосам Абу Мери, молодого человека, работающего врачом, интегрированного, принявшего Латвию как второй дом.
А я даже не Хосам Абу. Сам здесь себя не вижу. Хотя по-прежнему часто слышна русская речь. Несмотря на то, что в русской школе почти не осталось чего-то русского. Где эти ребята окажутся через год, другой, третий?
Моя даугавпилсская родня — в Европе. Частично и литовская. Кто-то маханул аж в Штаты. Пара семей, правда, обосновались в Белоруссии. Ой, не надо России в Евросоюз.
* * *
На Троицу был в Литве. Как договаривались: «Встретимся на кладбище!». Оно на высоком холме. Там кругом горки. И озера. Очень живописно. Только никто из наших в Турмантасе больше не живет. Остались дома — в них другие люди. Осталось кладбище — куда оно денется?
Обнялись у могил. Стали вспоминать, сколько не виделись. Посидели, помянули. Хорошо бы не в последний раз.
Чуть не забыл: моя «Vesta» вызывала интерес. Большая редкость на тамошних дорогах наш отечественный автопром. Вплоть до последнего дня у меня было ощущение, что я один на нем и езжу. Но новую «Ладу» воспринимали позитивно. Подходили, один товарищ попросил: «Извините, салон можно посмотреть?». Как-то не верилось ему, что вот это может быть русской машиной.
Обратный путь почему-то удался быстрее. «Куда едем?» — спросили на российской границе. Как куда? Домой!
