Военкор «КП» приехал на самый западный край России, чтобы вдохнуть пряный воздух Победы. Он пах балтийской килькой, копчённой на ольховой стружке, строго по советскому ГОСТу…
И «Родина» щедро качала меня
В недобрый утренний час нас понесло в Балтийское море, но выбора не было: на следующие дни прогноз был совершенно ужасающий — шторм, волна от двух метров, трал в такую погоду не опускают. Впрочем, у капитана ещё теплилась надежда, что мы попадем в тихое «окно», погодную аномалию, опустим трал, наловим рыбки… Ведь у пирса калининградского рыбколхоза «За Родину» вода была неподвижной, стеклянной, ни ветерка.
— Как далеко пойдем? — спросил меня капитан Сергей ЩЕРБИЧ.
Я бодро отрапортовал:
— Пока корреспондента не вырвет!
Ответ морякам понравился. И суровая Балтика, кажется, тоже услышала мои дерзкие слова. На выходе в Калининградский залив наш МРТК (малый рыболовный траулер с кормовым тралением. — Прим. авт.) вдруг подпрыгнул, и волна от души обдала стёкла рубки. Траулер со стороны похож на поплавок и вёл себя точно так же. Я крепко держался за перильца, смотрел на горизонт (успокаивая вестибулярный аппарат) и думал с тоской: «Когда же это кончится?» Внутренний сарказм отвечал: «Закончится? Только началось!» Капитан в утешение рассказал, как 10 дней штормовал на подобном суденышке в Индийском океане. В рубку заглянул кок, уточнить насчет обеда, и, увидев мое жалкое состояние, подбодрил:
— Я год привыкал.
Меня не рвало, просто по мне тёк пот в таком количестве, что всё термобелье стало мокрым. Но пить не хотелось, даже при такой лютой потере влаги, хотя перед моими глазами и перекатывалась бутылка с минералкой. Я нашел в себе силы задать капитану идиотический вопрос:
— Почему труд рыбака считается самым тяжелым?
Капитан в ответ заметил, что я «неплохо держусь». И начал полегоньку разворачивать траулер на обратный курс. Чтоб выйти на лов в первое же тихое «окно». Крупнейший в России шпротный завод ждал рыбу для миллионов пустых банок…
Месть патриотов
После того как шпротная битва с прибалтами была разгромно выиграна колхозом «За Родину», мне было просто необходимо увидеть материальное воплощение этой победы. Благо я поучаствовал в этом сражении ещё в те дремучие времена, когда доллар был по 15 рублей, а в магазинах продавались только рижские шпроты. Других просто не было в природе. Рынок был полностью оккупирован латышами — в год в Россию уходило 130 миллионов банок. В такой ситуации, как говорят рыбаки и бизнесмены, «ловить нечего», невозможно конкурировать с такими объемами. Тем более качество этих шпрот было отличное и привычное, почти советское, а цены — вменяемые.
Но Бог, как обычно, помог России: лишил латвийских политиков разума. Синие паспорта «неграждан» и гонения на русский язык мы как-то перетерпели, но суды над нашими ветеранами стали последней каплей. Последним осужденным стал партизан Василий Кононов, человек, пустивший под откос 14 фашистских эшелонов. Для начала ему дали шесть лет. Потом перебили на 12 лет, было понятно, что 80-летний ветеран живым из тюрьмы не выйдет.
И тогда «Комсомолка» в ответ умудрилась найти самую болевую точку у потомков эсэсовцев — шпроты. Весной 2006 года я вышел на Ленинградский проспект Москвы с плакатом «Купил латвийские шпроты — помог ветеранам СС!» Беседовал с прохожими, написал статью в газету. В редакцию пошли письма от сограждан. От латвийских шпрот отказывались целыми трудовыми коллективами! Мне писали: «Я, ветеран Афгана, отказался от фашистских шпрот и убедил всех близких поступить так же». Разумеется, в Латвии заметили, как стал проседать экспорт, и забили тревогу. Но их политики не обратили на крики рыбопромышленников внимания. А зря.
Летом того же года, на учениях Северного флота, я рассказал Владимиру Путину про антишпротную акцию «Комсомолки» и предложил государству присоединиться. Меня в этом разговоре внезапно поддержал министр обороны Сергей Иванов. Благо по всем каналам уже показали, как министр, инспектируя гарнизон на Камчатке, спрашивает у продавщицы магазинчика: «Чьи шпроты? Почему латвийские?», а продавщица: «Так других нет!» Путина, чувствовалось, тема тоже зацепила. Спустя три месяца главный санврач Геннадий Онищенко вдруг находит в латвийских шпротах бензопирен в космической концентрации.
С этого момента кучерявая жизнь латышского рыбного бизнеса неумолимо покатилась под откос. Антимонопольному комитету России не понравилось оформление банок, потом Ростест придрался к самим банкам, а санинспекция опять нашла канцерогены… Фашистские шпроты погнали по кругу земных мытарств.
Что удивительно — ветеранов в Латвии судить перестали практически сразу! Но уже не помогло — поздно спохватились. Василий Кононов умер в 2011 году, в возрасте 89 лет. Европейский суд снял с него все обвинения. Спи, старый солдат, мы за тебя отомстили как смогли.
В колхозе будущего
Какие образы рождают слова «рыбколхоз «За Родину»? Старик на берегу штопает сети у дырявой лодки, старуха мешает палкой от швабры тузлук в мятом баке. Верно? Сердце подсказывало, что всё будет по-другому, и оно не ошиблось. В главный зал завода, где фасовались и закатывались банки с рыбой, я даже не пошел — дезинфекция занимает 30 минут. Мы с директором колхоза Сергеем Лютаревичем лишь обозревали из окошек второго этажа приятную глазу суету: мельтешение банок, кильку, купающуюся в муке перед обжаркой, огромное табло, ведущее счёт…
— Пятнадцать фур консервов выпускаем в сутки, — с гордостью заметил директор и показал на некое фантастическое устройство. С потолка цеха по направляющим в него скользили пустые банки:
— Это датская мультиголова (дозатор продукции. — Прим. авт.), второй такой в мире нет! У китайцев есть что-то похожее для куриных крылышек, но крылышки упругие. А салака нежная, её нельзя сжимать, она укладывается в банку под тяжестью своего веса, точность — до грамма. Мультиголова заменяет 62 человека!
Директор рассказывает совершенно фантастическую историю про эту мультиголову:
— Прямо перед СВО датчане начали её настраивать, а запустить должны были 26 февраля. Но 22-го числа в пять утра датские наладчики уже пересекли госграницу — сбежали. Они даже инструменты здесь оставили…
Прислали красивое письмо: «Мы вас очень любим, у вас шикарный завод… но… мы уезжаем, пока ваш Путин не закончит войну».
— И как выкрутились?
— Нашли своих умных мужиков и запустили. И сразу же отключили мультиголову от компьютерной связи с Данией: была опасность, что дистанционно заблокируют…
Я замечаю, что расхожее определение «вашингтонский обком» не так наивно, как кажется. Его приказы адептами «свободного рынка» выполняются неукоснительно, даже им же в убыток. Но мы его всё равно переиграли. Как? Системно.
Что в бою взято — свято
Мой собеседник говорит, что пришел в рыбный бизнес в самые безнадежные времена. Вспоминая те годы, Лютаревич горько говорит:
— Мы смотрели на латышей и завидовали. Море одно на всех, килька такая же, люди — не хуже. Но у нас не получалось! Даже на свой, на российский, рынок нас никто не пускал, там не было места для нас — он был весь забит латвийскими шпротами. В Москве сидели их лоббисты, которым, кажется, нарезали задачу — добить рыбопереработку в России, чтобы и запаха не осталось.
Директор рассказывает, как это выглядело:
— В 2008-м латышам крупно повезло. Евросоюз запустил программу модернизации «80/20».
— Что это значит?
— 20% денег — местные, остальное давал ЕС. Обновили всё — заводы, флот, рефрижераторы. Задача была — захватить русский рынок. В год им выделяли 250 миллионов евро, только развивайся, вытесняй.
Я вскидываюсь:
— А как же наша продовольственная безопасность?
Директор замечает деликатно:
— Не было понимания, что нельзя целые сегменты рынка отдавать иностранцам. Тем более враждебным. Была ещё надежда, что наладятся отношения.
Разумеется, антишпротная акция «КП» и придирки контролеров были полумерами. По-настоящему латыши взвыли после возвращения Крыма. Сами же, чуть не первыми, ввели санкции против России и получили в ответ контрсанкции. Воистину Господь знал, как наказать. Конкуренты начали молча банкротиться. И в 2016 году Сергей Лютаревич уже отправился в Латвию за трофеями:
— Я искал заводы новые, модернизированные за счет ЕС, освоившие огромные инвестиции. И мы нашли два таких. Их продавал банк, через аукцион. За три месяца вывезли 48 фур. Днем демонтировали, ночью вывозили. Мне кажется, латыши даже ничего и не поняли…
Я спрашиваю, конечно: чем думали люди? Рыбаки, бизнес? Был у Латвии 21 завод, остался ровно один. Работы нет и не будет. Но директор замечает, что в республиках Прибалтики «правительства на другой планете живут»:
— Там хорошие бизнесмены, прекрасные рыбаки. Я до сих пор поддерживаю отношения с ними! Правда. Но власть там — чисто американская. Не надо думать, что там кто-то заботился о Латвии, она властям и на фиг не нужна! В Лиепае людей 15 тысяч осталось, а было 100 тысяч! Там ничего нет! Поезжайте в Вентспилс — там вместо 45 тысяч 17 тысяч жителей уже. Это был лучший торговый порт на Балтике! Там сейчас стоят два корабля НАТО, они платят за стоянку и этим весь порт содержат. Рыбаков осталось — четыре судна вместо 35! «Коммуналка» за счёт Запада, еда... За его же счёт и гостиницы работают — в них живут американские солдаты. Вот и вся экономика.
Мы выходим на колхозный пирс. Лютаревич показывает на траулер «Даугава»:
— У латвийского друга купил, он сам на нем был капитаном. Просил только не менять название, и я держу слово…
Кадровый рояль в кустах
В одном из коридоров завода директор показал мне стенд с фамилиями. Напротив каждой — число банок и заработанная за день сумма. Это кадровый резерв предприятия:
— Студенты. Мы договорились, что на 3–4 курсе они идут к нам на практику, работают ноябрь и декабрь. Проходят через все процессы, сейчас у них нанизка рыбы. Зарабатывают за месяц тысяч 60. Это будут настоящие технологи, а не теоретики. Лучших заберем себе.
Я осторожно спрашиваю:
— А с рабочими кадрами как? Гастарбайтеров, может, берёте?
Берут. Свободных трудовых ресурсов нет, а «За Родину» продолжает расти. Директор ведет меня за собой. Отдельно, на краю завода, стоят три желтеньких здания из модулей — рабочие общежития. Лютаревич объясняет:
— Этот корпус для тех, кто завербовался с супругой. Этот — для таджиков, этот — для узбеков. Вот магазин, можно закупиться в счёт зарплаты. Цены обычные. Никаких детей, никому гражданство не дают. Живут на закрытой территории. Отработали — уехали. Но некоторые у меня работают с 2008 года.
— А зарплата?
— Белая, на карточку. Только так. Если человек начинает умничать или бунтовать, мы сразу его — домой, неважно, сколько денег на его приезд мы потратили. Так же и с прогулами. У нас два фактора: жесткая дисциплина и отношение, как к людям.
— Что значит — как к людям?
— Не обманываем. Это главное. В выходные возим в город, в театры, музеи, летом — на пляж. Люди на конвейере по десять часов работают, надо их как-то отвлечь. Живут по четверо в комнате, кухни, холодильники, стиральные машины, медстраховка. Спортзал.
Я говорю директору, что он новатор. Что пока все обсуждают, в прессе и Госдуме, как в Эмиратах работают с трудовыми мигрантами, «За Родину» уже всё сделал. Лютаревич искренне не понимает моего восторга, пожимает плечами:
— Что здесь такого? Обычная, рациональная схема работы с вахтовиками…
Действительно, что здесь такого? Как за два десятка лет разорившийся рыбколхоз превратился в предприятие полного цикла переработки рыбы, крупнейшее и самое современное в стране? Всё просто — рачительный хозяин и поддержка государства. Ну и немножко шпротная акция «Комсомолки» помогла.
Вместо послесловия
Торговые войны вели и ведут все суверенные государства. Вводят пошлины, выкупают и разоряют конкурентов. Вот как в 90-х годах англичане и американцы входили в советы директоров российских предприятий и банкротили их, расчищая рынок для себя. Нам же мешает заниматься этим врожденная деликатность (других логичных объяснений нет). Разумеется, такие войны государство должно вести в связке с бизнесом. Но отвоевать место под солнцем мало, нужно его заполнить своим качественным товаром, это сложнее. Но тоже возможно. Думаю, эта история достойна учебников для бизнеса и чиновников.
Дмитрий СТЕШИН, СПЕЦИАЛЬНЫЙ РЕПОРТАЖ
«Комсомольская правда»
Теги: Новгородские ведомости, Комсомольская правда, совместный проект
