Можно ли понять Россию, обратившись в слух
Что бы ни говорили критики о дебютном романе Антона ПОНИЗОВСКОГО «Обращение в слух», без прилагательного не обходится: подлинный Русский Роман, роман о русской душе и так далее. Номинант «Большой книги» ещё до оглашения результатов голосования стал сенсацией.
А всё, казалось бы, просто. Четыре человека, богатые и образованные, в уютном отеле в швейцарских Альпах слушают записанные на пленку в рамках научного исследования рассказы своих соотечественников об их жизни. Начинает ли из этой бездны страдания сиять красота?
Роман обсуждают обозреватель «НВ» Алина БЕРИАШВИЛИ и литератор Николай СУМАРОКОВ:
А.Б.: — Первое, что остаётся после прочтения, — это, безусловно, восторг. От стиля, от обращения к теме «Достоевский — русские — современные русские», и конечно, оттого, что главный герой здесь оказывается ещё и положительным героем, что для современной литературы не очень типично. Следующее ощущение, оно стало появляться где-то в середине книги, дежавю. Времяпрепровождение главных героев мне очень знакомо: у меня полный диктофон приблизительно таких же записей, с двумя только отличиями. Во-первых, в «Обращении в слух» расшифровывают свободный нарратив, то есть рассказчик волен рассказывать все, что ему на душу придет, а мы, журналисты, своим интервьюерам обозначаем тему в начале беседы. Во-вторых, и в главных, если задаться целью понять душу народа по моим расшифровкам, то она окажется гораздо более многогранной. Ведь кто у Понизовского входит в понятие народ — в основном это люди, торгующие на рынке и лечащиеся в больнице, по счастью есть несколько врачей, но ситуации это не спасает. Понятие народ, как бы ни хотел этого автор (а мне всё равно отчего-то кажется, что автор этого не хотел), получает сниженную коннотацию.
Н.С.: — Но от этого никуда не деться, элита и простонародье были всегда! К тому же с точки зрения профессора, задумавшего эти свободные повествования записывать, народ — это не люди с высшим образованием, народ — это люди, вышедшие из деревни.
А.Б.: — Но мы-то понимаем, что нет профессора, а есть Понизовский.
Н.С.: — Да, и он хочет разобраться в народных чаяниях. В романе же есть не только свободные повествования, но и сюжетная линия, а в ней кто? Как раз таки люди очень состоятельные, образованные.
А.Б.: — Даже чересчур состоятельные. Я же говорю, что провисает как раз другая линия. Да, есть врачи, но нет же ни учителей, ни силовика одного. Где торговые представители с высшим филологическим, например, образованием, которых в стране сейчас куча? Провинциальной интеллигенции в романе нет.
Н.С.: — А её и в стране нет.
А.Б.:— А я с ней каждую неделю общаюсь. Но, кстати говоря, то, что Понизовский дает слово людям, условно из простонародья, — это, кажется, становится тенденцией в современной литературе. Сейчас ведь и Улицкая готовит книжку, в которой будут собраны такие народные рассказы только уже о послевоенных годах.
Н.С.: — Мне этот роман показался оксюмороном. Очень полезным и вредным по одним причинам. Первой моей мыслью было: как хорошо, что такой роман наконец-то написан. Я давно не читал книг, которые заставили бы меня думать сперва о книге, а затем в целом о судьбах русского народа и его духовности. С одной стороны, это хорошо, потому иногда надо думать. А плохо, потому что: а надо ли?
А.Б.:— Это в традициях Достоевского задавать такие вопросы.
Н.С.: — Я, наверное, слишком долго живу, но оттого, что мы размышляем, ничего не меняется. Автор талантлив, Федю он любит, а Дмитрия нет, поэтому первый — у него положительный герой, а второй — отрицательный. Но если вдуматься, Дмитрий говорит много умных вещей. Я тоже иногда так думаю.
А.Б.:— Верно, у Дмитрия и жизненный опыт больше, но основной вектор его рассуждений: русские — это глупые подростки, недоразвитый, по сравнению с европейцами, народ. И никогда он не будет другим. А основной пафос «Обращения в слух», Федин пафос, заключен в уважении к собственному народу. Автор не стыдясь говорит то, о чем нередко говорить стесняются: русские — не быдло. Даже на рынке.
Н.С.: — С выводами Дмитрия я не согласен. Ну а Федор-то?! У него все замкнуто на вопрос, придем ли мы в Царствие Небесное. Я понимаю, когда это фигура речи. Но когда всерьез рассуждает об аде и рае человек XXI века?! Почему нам все время нужны авторитеты? Человек должен сам себя воспитывать. Мне кажется, что это огромная цивилизационная ошибка. Как у Ивана Карамазова «Если Бога нет, значит, все позволено». Только глупый человек может рассуждать так. А что, внутреннего стержня нет у тебя, собственных моральных устоев нет, обязательно нужен дядя с кнутом? Вновь подчеркивается, что наше общество патерналистское, не может без батюшки обойтись.
А.Б.:— Так ведь не может! Откуда иначе вся эта убежденность, что наши голоса на выборах ничего не решают, что можно туда и не ходить даже, все решат без нас? А как все мечтают получить квартиру от государства? А как ждут, что с проблемами ЖКХ справится кто-то сверху? И я не думаю, что это так уж плохо. Раз люди такие, то пусть власть под них подстраивается, а не наоборот.
Н.С.: — Вот я стопроцентный русский. И я рассчитываю только сам на себя.
А.Б.: — То есть вы предлагаете тех людей, что не могут на себя рассчитывать, сломать, а таких, как вы, самостоятельных, оставить?
Н.С.: — Не надо ломать!
А.Б.:— 40 лет водить по пустыне? Это риторика 90-х годов. Русские будут либо православными патерналистами (хотя я не спорю, что от последнего много бед), либо не будут вовсе. Меня в романе расстроило больше то, что в нем нет героев деятельных. Умные и прекрасные есть, а деятельных нет. Что дальше будет с Фёдором и Лёлей? Они в Швейцарии останутся все так же о судьбах русского народа рассуждать.
Н.С.: — В какой-то момент мне пришла мысль, что автор издевается над читателем. Вдруг самое важное здесь то, что старому козлу, Дмитрию, конечно, не досталась девушка, а досталась молодому орлу Феде. Вдруг Фёдор все эти слова о русском народе говорил, только чтобы на Лёлю впечатление произвести? А потом в финале неожиданно Лёля говорит: я тебя сразу полюбила! Так получается, что всё зря было. Зря он выбрал самый сложный путь ухаживания.
А.Б.:— Так она его обманула! И себя тоже. Это в полутьме у камина ей кажется, что она полюбила Федора сразу. Может, если бы старый козел говорил, как Федя… Хотя нет, это, конечно, вряд ли. И я всё-таки верю в высокий замысел автора.
Н.С.: — Но в финале автор показывает, что всё, что говорилось, — ерунда. Главное — найти своего человека и просто жить с ним, не обращая внимания на окружающий мир.
А.Б.:— Нет, в финале Федя и Лёля не целуются у камина, а «обращаются в слух», они слушают русский мир.
Н.С.: — Тем и отличается хороший роман, что он даёт возможность не только восхищаться, но и спорить.
