10 вопросов редактору книжной газеты
Главный редактор столичной газеты «Книжное обозрение» Александр НАБОКОВ стал гостем Библионочи, прошедшей в Новгородской областной библиотеке. В рамках творческой встречи журналист отвечал на вопросы, поступавшие большей частью от коллег. Приводим десять, на наш взгляд, самых интересных.
— Хорошая фамилия у вас. А вас не путают с Владимиром Набоковым?
— Как ни странно, меня уже опознают как меня — Александра Набокова. А при сочетании слов Набоков и «Книжное обозрение» становится сразу ясно, о ком идет речь. Может быть, отчасти это связано с тем, что я уже более 25 лет в газете. Тут какая-то метафизика. Первый раз пришел в редакцию после школы — курьером. Потом ушел, вернулся, снова ушел... Пробовал себя в других профессиях, но в какой-то момент понял, что это судьба, и никуда нам с газетой друг от друга не деться.
— Сколько книг вам приходится читать в неделю, месяц?
— Работа главного редактора «Книжного обозрения» заключается не столько в чтении книг, сколько в выстраивании работы редакции. Мы гордимся тем, что нам, кажется, удается отбирать самые заметные, значимые произведения, о которых должны знать читатели. Не скажу, лучшие: плохая, хорошая литература — это очень субъективно. Вообще у нас в стране крайне мало изданий непосредственно про книги, а в последние лет пять почти исчезла литературная рубрика из «некнижных» и не культурных изданий. Когда-то она была почти в каждом глянце. Надеюсь, Год литературы с его активной пропагандой чтения и книги в этом деле поможет.
— Что читать?
— Те книги, о которых мы пишем (смеётся). В общем-то, только кажется, что это простой вопрос. Сколько людей — столько мнений. Как и в любом творчестве, тут нет единых критериев: что хорошо, что значимо, что отвратительно... Сорокин — это графомания или высокая литература? А Донцова? Совсем читать не надо? Но почему тогда такие тиражи? Мы сознательно не отвечаем на этот вопрос в своей газете: вот это читайте, а вот это — не надо. Скажу только, что, к сожалению, в последние годы очень сократились поступления из региональных издательств, поэтому мы, конечно, как и весь книжный рынок России, вынуждены в основном ориентироваться на Москву и Питер.
— Каким литературным премиям можно доверять?
— Вопрос интересный. Когда на него отвечают литературные критики, журналисты, писатели и прочие работники книжной сферы, обычно возникают два полярных мнения. Первое: все премии куплены, на них царит сплошная вкусовщина, члены жюри повязаны друг с другом и раздают премии друзьям и знакомым, чтобы те потом, став членом жюри, дали их своим друзьям и знакомым. И вторая крайность: все оценивают кандидатов прозрачно и неподкупно.
Конечно, все мы — живые люди, и у каждого свои пристрастия. Но премии адекватно отражают литературный процесс и качество литературы в своей области. Если возьмем «Русский Букер» и «Большую книгу», это большая проза, скорее всего, с налетом постмодернизма, современная, демократическая, поддерживающая либеральные ценности... Прогрессивная, одним словом. Если возьмем премию «Литературной России», там тоже всё довольно чётко очерчено с позиции отбора качественных текстов, но они делают упор на другую литературу: ту, что называлась почвеннической. У них сейчас Личутин — писатель № 1.
— В 2001 году вы придумали профессиональную антипремию «Абзац», в которой есть номинации «Худшая корректура», «Худшая редактура», «Худший перевод», «Полный абзац». Она влияет на качество современной литературы?
— В номинации «худшая корректура» мы в последнее время перестали вручать премии. Потому что корректура подтянулась. Уж не знаю, мы ли этому поспособствовали, но хочется верить. В 90-е редакторский процесс как таковой перестал существовать. В нормальном его понимании. Не было корректуры. Переводчики переводили по 100 страниц в час. И потом эту, с позволения сказать, книгу верстали, а через неделю передавали в магазины.
С «Абзацем» вообще интересная история. Она задумывалась как некая «веселяшка». Не секрет, что в книжном мире — особенно в начале 2000-х — все были чрезвычайно серьёзны. Имидж чего-то жутко высоколобого уже давно преследует русскую литературу, и мы, чтобы разбавить эту атмосферу, решили сделать такую премию. А она через несколько лет вылилась, как нам кажется, в инструмент влияния. Как говорят рекламщики: любое упоминание в прессе — это пиар. Не важно, что написали, главное — написали. И благодаря «Абзацу» о книгах начали писать те издания, которые никогда в жизни этого не делали. У меня было потрясение: лет пять назад на церемонию вручения премии приехала съемочная группа программы «Время», отсняла и пустила сюжет в прайм-тайм. Тогда-то я и понял, что наша идея работает.
На церемонию вручения стали приезжать и издатели — выходят на сцену, получают статуэтку. На это, конечно, способны те, у кого есть чувство юмора. Хотя считается, что в России книгоизданием может заниматься только человек с чувством юмора.
Так что польза есть. Было несколько случаев, когда выдавали «Абзац» действительно заметным книгам, и издательства потом интересовались, что именно нам не понравилось, и исправляли. У нас нет задачи рассказать про плохие книги. Зайдите в любой книжный магазин — там плохих книг полно. Мы хотим рассказать про значимые издания, которые даже получают литературные премии, но к которым можно предъявить профессиональные замечания. Как Елена Колядина, например. Получила «Букер», а через месяц мы ей «Абзац» дали. Мы говорим этой премией: «Ребята, вы вот все читаете это, а на самом деле это плохо».
— Сейчас говорят, что библиотеки должны превращаться в медиа-центры. Насколько это движение распространено в России?
— Никак не распространено. Была попытка в Москве, когда в ряде библиотек хотели поставить эксперимент по созданию медиацентров. Но сменилось руководство правительства столицы, и непонятно, будет ли продолжен этот эксперимент. Я тоже думаю, что надо смотреть на вещи реально. И как бы все ни относились к библиотекам как к священному храму книги, чтение 30 лет назад и чтение сейчас — два разных процесса. И почему библиотеки не должны подстраиваться под время?
Вот, например, библиотека в Минске (Национальная библиотека Беларуси. — Прим. авт.). Это была лучшая библиотека Европы на тот момент, когда я там был — четыре года назад. Гениальное сооружение, большое, просторное, грамотно спланированное, высокотехнологичная база, компетентные сотрудники. Это то, про что мы говорим, имея в виду современную библиотеку: то, что легко становится медиацентром и уже стало им. Скажу странную вещь: там полно народа! Дети, взрослые, масса молодежи... Там можно найти любую информацию, которая тебе нужна, любую книгу.
— Чтение сейчас можно назвать элитарным процессом?
— Всё зависит от книги, которую человек читает. Можно прослушать аудиокнигу в машине и через два часа забыть о ней. В этом нет ничего плохого. Возвращаясь к разговору о серьезном выражении лица русской литературы, скажу, что, как мне кажется, мы не вполне отдаем себе отчет в том, что есть литература с большой буквы и есть литература для развлечения. Она была, есть и будет, как бы мы ни кривили лицо. И не надо забывать, что чтение — это процесс. Сегодня человеку интересно бульварное чтиво. Но что он будет читать через год, через пять лет? Может быть, насытится примитивным языком, захочется чего-то более сложного.
— То есть когда читают Донцову — это не плохо?
— Читать — вообще хорошо. Но доля читающего населения в России — дай бог 10 процентов. В советское время было за 50. Хотя говорили про 70, но думаю, это было преувеличением. С другой стороны, сейчас и время другое. Из развлечений у советского человека что было? Телевизор, кино... А сейчас? Да и эпоха изменилась — у нас почти нет времени читать. Кроме того, в чем еще проблема чтения? Этот процесс требует полной вовлечённости. Когда читаешь, невозможно одним глазком смотреть сериал или заниматься домашними делами.
— Какой самый короткий путь писателя к читателю сегодня?
— Для начала писателю нужно понимать, кто его читатель. Недавно мой знакомый редактор отдела русской прозы в одном большом издательстве рассказал: приезжает к нему из уральского райцентра автор, привозит рукопись, предлагает издать. Пишет в этой книге про себя, про село, про жизнь на селе — хорошая, качественная проза из глубинки. «А почему в Москву привез? — спросили его. — Поставим мы эту книгу на московские полки, и никто её не купит. Почему вы не пошли к местному издателю?». На мой взгляд, контакт писателя с читателем должен быть менее извилистым. Тем более сейчас, когда количество книжных магазинов в стране сократилось в шесть раз по сравнению с 80-ми годами. Вторая проблема — страна немаленькая. В Германии на севере книгу издал, привез на юг, и она подорожала на 10 евроцентов. А у нас? В Москве сверстал, напечатал в Китае, привез на московский склад, а далее начинаешь распространять по стране.
— Вы для чтения пользуетесь электронной книгой?
— Для работы читаю на ай-пэде. А если для души, конечно, предпочитаю бумажную книгу. Хотя для души времени почти не остается. Когда прочитаешь все произведения из шорт-листа «Большой книги», хочется немного отдохнуть.
Фото из архива «НВ»
