Пою тебя, мой город вольный

Великий Новгород в русской поэзии

Родина России, колыбель древнерусского государства, Господин Великий Новгород... Он вдохновлял многих русских поэтов. По количеству стихотворных посвящений его можно смело отнести к первой десятке самых поэтических мест России.

Поэзия и Великий Новгород сплелись воедино еще с древних, былинных времен. В этих эпических песнях соединились народный фольклор, история, мифология и живое биение русского языка, рождавшегося в потоке времени.

И совершенно не случайно именно былины стали для многих русских поэтов (кстати, так же, как для композиторов и художников) толчком к раскрытию новгородской тематики. Особенно характерен в этом отношении замечательный писатель и поэт А.К. Толстой (1817–1875), перенесший былины Новгорода в другую эпоху. В стихотворении «Ушкуйник» он вспомнил о Василии Буслаеве, который рвется «багрить на море кораблики урманские да на Волге жечь остроги бусурманские!». Его перу принадлежит поэма «Садко», в которой яркими красками он воспел приключения гусляра в морской пучине и его возвращение в родной город:

Поёт и на гуслях играет Садко,

Поёт про царя водяного;

Как было там жить у него нелегко

И как уж он пляшет здорово;

Поёт про поход без утайки про свой,

Какая чему была чередь —

Качают в сомнении все головой,

Не могут рассказу поверить.

В XVIII веке Новгород, оказавшийся на главном тракте страны, соединявшем две столицы, никто из путешественников просто не мог миновать. Следствием того стало обращение русских литераторов к теме богатейшей новгородской истории. Показательно, что этот интерес возрос в 1820-е годы, в самый первый период Золотого века русской поэзии, дышавшего свободой. Вольный, трудолюбивый и овеянный культурой Новгород виделся идеалом общественного устройства, павшего под ударами «московского деспотизма». Одним из первых сказал об этом в стихотворении «Новград» будущий славянофил

А.С. Хомяков (1804–1860):

Средь опустенья и развалин,

Над быстрой волховской струёй

Лежит он мрачен и печален,

К земле приникнув головой.

(...)

Тебя ли зрю, любимец славы?

Веков минувших мощный сын,

Племён властитель величавый,

России древний исполин?

Вскоре, в 1826 году, о той же трагедии утраты свободы в стихотворении «Новгород» писал юный и талантливый Д.В. Веневитинов (1805–1827):

Ответствуй, город величавый:

Где времена цветущей славы,

Когда твой голос, бич князей,

Звуча здесь медью в бурном вече,

К суду или к кровавой сече

Сзывал послушных сыновей?..

Вслед за своим другом Веневитиновым к истории Новгорода обратился великий А.С. Пушкин (1799–1837). В «Отрывках из путешествия Онегина» Пушкин, как умел только он, в 10 строках умудрился описать историю Новгорода от «скандинава» Рюрика до «грозных Иоаннов»:

Среди равнины полудикой

Он видит Новгород Великой.

Смирились площади: средь них

Мятежный колокол утих.

Но бродят тени великанов:

Завоеватель скандинав,

Законодатель Ярослав

С четою грозных Иоаннов;

И вкруг поникнувших церквей

Кипит народ минувших дней.

Пушкина связывало с Новгородом кровное родство по отцовской линии: его предком был сподвижник Александра Невского боярин Гаврила Алексич, геройски проявивший себя в битве 1240 года и похороненный в Новгороде в храме Михаила Архангела.

Глубже и пространнее всех к истории Новгорода обращался М.Ю. Лермонтов (1814–1841), не только несколько раз посещавший город, но и служивший полтора месяца в 1838 году в Селищах, в пятидесяти километрах от Новгорода, в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку. Еще в 1832 году 18-летний поэт написал непревзойденный гимн Вольному Новгороду:

Приветствую тебя, воинственных славян

Святая колыбель!

Пришлец из чуждых стран,

С восторгом я взирал

на сумрачные стены,

Через которые столетий перемены

Безвредно протекли; где вольности одной

Служил тот колокол на башне вечевой,

Который отзвонил её уничтоженье

И сколько гордых душ увлек

в своё паденье!..

Скажи мне, Новгород,

ужель их больше нет?

Ужели Волхов твой

не Волхов прежних лет?

А вот что писал в стихотворении «Иоанн Преподобный» поэт-декабрист А.И. Одоевский (1802–1839), будучи в заточении в Чите:

Он ненасытен: на распутиях,

Вдоль берегов кручинных Волхова,

Во всех пяти концах,

Везде за бойней бойни строятся,

И человечье мясо режется

Для грозного царя…

Драма новгородской истории привлекала внимание и многих других поэтов, но оплакав «опочивший» город, они дружно утратили к нему интерес. Даже Н.А. Некрасов (1821–1877), купивший в 1871 году имение недалеко от Чудова, словно воды в рот набрал. Новое поэтическое прочтение Новгорода, приближенное к обычной жизни, к природе, к очарованию памятниками и святынями, придет лишь в XX веке. И провозвестницей этого стала Анна Ахматова (1889–1966). Ее мать И.Э. Горенко, урожденная Стогова, происходила из старинного рода новгородских бояр, выселенных Иваном III в Можайск за поддержку Марфы Борецкой.

Приду туда, и отлетит томленье.

Мне ранние приятны холода.

Таинственные, тёмные селенья —

Хранилища молитвы и труда.

Спокойной и уверенной любови

Не превозмочь мне к этой стороне:

Ведь капелька новогородской крови

Во мне — как льдинка в пенистом вине.

Эту линию продолжил оригинальный поэт В.А. Рождественский (1895–1977), живший в Петербурге-Ленинграде и по-соседски навещавший Новгород. Ему принадлежит целый цикл стихов о городе на Волхове.

Восход сквозь тучи ветровые

Разлился алой полосой,

И новгородская София

Встаёт в туманах над рекой.

Еще детинца тусклы ризы,

Но даль квозиста и пуста.

София — голубь мутно-сизый —

В лазурных лужах пролита.

Рождественский в годину Великой Отечественной войны с болью в душе переживал за судьбу оккупированного нацистами Господина Великого Новгорода, но верил, что «вечевое сердце всей России» вновь оживет:

Оно молчит у свастики в неволе,

Спит город — без единого огня.

Но недалёко в мутном вьюжном поле

Какой-то гул доходит до меня.

То колокола пленное гуденье

Там, в тёплой глубине родной земли.

Он нас зовёт, он молит о спасеньи,

Торопит нас, чтоб мы скорей пришли.

И час настал. В развалинах и дыме

Враг опрокинут танковой волной.

Возносит вновь над стенами крутыми

София купол чёрный и сквозной.

В 1942 году, когда Новгород томился в немецком плену, к его судьбе обратился замечательный поэт Д.Б. Кедрин (1907–1945).

В тот колокол, что звал народ на вече,

Вися на башне у кривых перил,

Попал снаряд, летевший издалече,

И колокол, сердясь, заговорил.

Услышав этот голос недовольный,

Бас, потрясавший гулкое нутро,

В могиле вздрогнул мастер колокольный,

Смешавший в тигле медь и серебро…

Когда ж врывались в Новгород соседи

И был весь город пламенем объят,

Тогда глубокий звон червонной меди

Звучал, как ныне... Это был набат!

Леса, речушки, избы и покосцы

Виднелись с башни каменной вдали.

По большакам сновали крестоносцы,

Скот угоняли и амбары жгли...

И рухнули перил столбы косые,

И колокол гудел над головой

Так, словно то сама Россия

Своих детей звала на смертный бой!

Через несколько дней исполнится 75 лет со дня освобождения Новгорода. Мне посчастливилось наблюдать, как он восстанавливался и рос. Родившись в год его 1100-летия и прожив в нем 18 лет, еще застал то время, когда мы, сумасбродные мальчишки с улицы Комарова, могли бегать по кремлевским стенам, спускаться в башни, находя там суровые приметы ушедшей войны. И сейчас, стоит только вновь приехать в родной город, войти в одухотворяющее пространство детинца, увидеть неповторимый памятник «Тысячелетие России» и купола Святой Софии, как к сердцу подступают неизбывные чувства преклонения перед предками и гордость за Великую Победу:

Седые воды Волхова текут,

И ильменский играет ветер,

Верша над временем свой суд.

Собор Софийский чист и светел.

Не зря в народе говорят:

«Где Новгород, там и София,

А без неё, — колокола звонят, —

Бессильна и мертва Россия».

Ещё недавно здесь царил

Неумолимый зверь из бездны,

Соборный купол разбомбил

Его стервятник из железа.