Во время войны деревня Клепцы, которую пересекал древний тракт на Любань, была полностью уничтожена. И сегодня здесь ничто не намекает на её многовековую историю. Лишь название сохранило, что в старину здесь занимались производством деревянных кадушек, а именно мастерили для них дощечки, клёпки.

В Новгородском районе обыкновенная, в общем-то, деревенька, как и везде, есть в ней крепкие избы и давно покосившиеся без хозяина. В ничем особо не примечательном бревенчатом доме на три окна живёт 94-летний ветеран Великой Отечественной войны Виктор Афанасьевич ТЕРЕНТЬЕВ. Живёт скромно и незаметно.

Непарадный дед

О Викторе Афанасьевиче я узнала благодаря группе ВКонтакте «д. Село-Гора: далёкая и близкая». Он — последний ветеран бывшего Селогорского поселения, в 1942 году его направили в самый эпицентр Сталинградской битвы. Как и полагается, 9 Мая к нему приезжают с поздравлениями Тёсово-Нетыльская администрация, десант молодёжи. Меня дед встретил не по-парадному: в старой кепке покроя 60-х годов, латаных-перелатаных штанах. В дверях не держал, пригласил в дом, разговор с ним заладился как-то легко, почти по-свойски.

— Виктор Афанасьевич, а как День Победы будете отмечать? — интересуюсь.

— Пожалуй, что стопочку да выпью, а при настроении так и две, — улыбнулся он. — В Клепцах родился, здесь крестился, на работу пошёл. Слесарем по ремонту торфоуборочных машин и тракторов трудился.

Виктор Афанасьевич не любит вспоминать о войне. Он — очевидец Любанской операции и участник сражений за Мамаев курган — самых страшных событий Великой Отечественной.

О том, что началась война, семнадцатилетний Виктор Терентьев узнал из сообщения по радио. В конце лета 41-го деревню заняли фашисты. Немцы, рассказал Виктор Афанасьевич, разные попадались. А вот испанцы, из диалогов которых он навсегда запомнил «эспаньол», по его словам, проказниками были: «Злые. Тащили всё, да ещё и стволом поторкают».

В конце января в ходе Любанской операции Клепцы были освобождены. Сохранились воспоминания о том, как после боя за деревню на многих заборах остались кровяные сосульки.

— Я был призывником Мстинского райвоенкомата. В марте 42-го сельсовет отправил меня и ещё четверых таких же, как я, в деревню, где он располагался. Мимо Мясного Бора чуть ли не бегом передвигались. Пересекли Волхов, шли через Белую Гору. За сутки добрались до военкомата, а оттуда нас в учебку в Новоселицы направили, — рассказал он.

Из тех четверых парней в Клепцы после войны вернулись двое. Перед опасным путешествием на другой берег Волхова матушка Виктора Афанасьевича упросила его взять с собой латунный крестик. Юноша родительской просьбе сопротивляться не стал, но всё-таки крестик повесил не на шею, а спрятал в карман. Времена-то тогда атеистические были. С ним так всю войну и прошёл — не иначе он его уберегал от неминуемой смерти.

...Уже через месяц вместе с бойцами Второй Ударной армии в мясорубку бомбёжек попадёт и мирное население Клепец и других близлежащих деревень. Те, кто не погиб, в 43-м году будут угнаны в Германию и Прибалтику. Впрочем, благополучно выбравшись из Мясного Бора, рядовой Виктор Терентьев через полгода погрузится в другой ад — сталинградский.

У Мамаевой шапки

— Думал, что на корм рыбам пойду, — говорит ветеран о своей переправе через Волгу в сентябре 1942 года. — Нас кинули на передовую под Мамаевой шапкой. Наши бойцы начинают высаживаться из катеров, а немецкие стрелки, укутанные в колючую проволоку, открывают огонь, причём первая голова, в которую они целились, была командирская. Добежали до первых окопов, а в них полно наших солдат, даже некуда опуститься. Прошу: «Браток, подвинься!». А они там все мёртвые лежат. На смену им прибыли мы, такие же молодые да необстрелянные. Немец бомбит беспрестанно...

Виктор Афанасьевич резко замолк, и на глазах у него выступили слёзы.

По три-четыре дня красноармейцы оставались без пропитания. Провизию доставляли, а половины бойцов уж нет — убиты, оставшиеся в живых тогда и наедались. Терентьев был миномётчиком 161-го стрелкового полка. «Мину в ствол, пук, и она с приветом к фрицам полетела», — коротко высказался ветеран о механизме своего орудия. А вот в ближнем бою с фашистами перекидывались гранатами, как дети снежками играются.

Однажды его чуть не подстрелил скрывавшийся в фабричной трубе немецкий снайпер. Только его взвод окопался у небольшого дома, вдруг Терентьев почувствовал резкую боль ниже глаза — кусок кирпича, отскочивший от пули, чиркнул по щеке. Сразу и не понял, что произошло. Врач удивлялся потом, мол, Терентьев счастливчиком родился. Оставшийся шрам — напоминание об этом. Немца того потом снять всё-таки удалось, но погубил он многих.

Виктор Афанасьевич с некоторым смущением показывал мне свои награды. Но среди них нет медали «За оборону Сталинграда». В пекле на Волге он пробыл два месяца, потом — тяжёлая контузия, долгое лечение. Победу он встретил в эвакуации, в Ярославской области, где служил в карауле. На руках у него только один официальный документ, подтверждающий, что он воевал в Сталинграде, — справка эвакуационного госпиталя. Несколько лет назад, когда ещё существовал Селогорский сельсовет, его сотрудники, как сообщил дед, хлопотали о том, чтобы ему была вручена награда. Но дело застопорилось. «Слава Богу, что жив остался. Или медаль меня не догнала, или я где-то потерялся», — без обиды сказал Виктор Афанасьевич.

* * *

Обстановка в доме фронтовика словно из музея советского быта. Да и уклад жизни Терентьева много лет не меняется — баню сам топит, огородом занимается. Без этих дел, как он выразился, можно и раскиснуть совсем. В начальники, хоть и предлагали, он не пошёл. Объяснил, что натура у него для такой должности неподходящая: «На людей иногда и голос повышать надо, а я не умею». Не умеет он ни ругаться, ни жаловаться, ни просить.

Фото Владимира МАЛЫГИНА