По ней в январе 1944-го в фашистскую неволю ушла её семья
Ольга Калязинова никогда не была в Калязине. Городок знаменит своей колокольней, возвышающейся над водохранилищем, затопившем его историческую часть. В юности переписывалась с девушкой из Калязина, тогда и заинтересовалась, откуда у неё такая фамилия.
Она была в Германии. Только никто не спрашивал, хотят ли они туда – мама Валентина Петровна, брат Витя, сестра Рая и сама Оля, которой в 1941 году было всего 5 лет.
Передо мною – воспоминания Ольги Валентиновны. Маленькие листики, как из блокнота, убористо исписанные от руки. Не могла не написать.
Хотелось жить
В село Медведь война приехала на мотоциклах.
«Их было четверо или пятеро. В синеватой форме, пьяные. Моего трёхлетнего братика Витю усадили на мотоцикл, включили мотор. От тряски Витя зашёлся в крике. Мама бросилась к нему, но её швырнули на землю. И гоготали…»
Спустя время другой немец погнался за нею. Тоже забавлялся. Пока спьяну не врезался в угол дома. Жители уходили в лес, в землянки. В декабре 1942-го нагрянули каратели: выгнали из землянки с натопленной печкой, бросили внутрь бутылку с зажигательной смесью.
«Начался делёж имущества. Странно было смотреть, как взрослый мужчина растягивает детские трусики и кладёт в свой мешок».
Взрослые шли пешком, дети сидели в санях. Стоял морозный день. Скрипел под дровнями снег. Кто-то по-русски сказал: «Если будет хоть один выстрел от партизан – всех убьём!» Белое-белое поле и сказочный иней на деревьях. Ей до сих пор кажется, что ничего красивее не видела. Смотрела во все глаза, напряжённо слушая тишину: вдруг раздастся выстрел? «Мне очень ХОТЕЛОСЬ ЖИТЬ!»
Иконка
Привезли в Медведь, разместили в больнице, детей – в общей комнате. Вошёл немец лет 50-ти. Почему-то его взгляд остановился именно на ней. Взял на руки, понёс к себе. У него в комнате был большой письменный стол со стульями. Дал бумагу, карандаши.
«Сердце ребёнка отзывчиво на доброту. Я даже решилась показать ему свои фантазии. Но он жестом меня остановил».
Кулёк с печеньем, который он ей дал, был разделен между детишками. Так продолжалось с неделю. Однажды вечером немец, дав, как обычно, печенья, снял с себя маленькую алюминиевую иконку и надел ей на шею. На следующий день он куда-то исчез.
Потом их погнали пешком на станцию Уторгош. Много чего было потом. И была на шее вот эта иконка.
Саша пришёл!
Латвия запомнилась бараком, хозяевами которого были тиф, тараканы и клопы.
Белоруссия стала местом между жизнью и смертью. Впервые соприкоснулась с этим так близко. В соседнем бараке был морг, и ребятне захотелось посмотреть в окошко. Обычное детское любопытство. Человек без головы почему-то не испугал, но долго стояло перед глазами огромное красное пятно на белой простыне.
В бараке родился её младший братик – Саша. Оля слышала женские разговоры о том, что её мама скоро родит. А как это? Притаилась в комнате, где должны были пройти роды. И ничего не поняла. Кроме того, что ребёночек уже родился. Он же закричал.
Что такое «в расход»?
Кенигсберг – Польша – Германия. Товарные вагоны. На остановках мать выбегала за водой.
«Я очень боялась, что она не успеет вернуться. Так ярко осталась в памяти картина, как мама бежит через рельсы к домам за глотком воды. А потом обратно. Только бы поезд не тронулся!..»
Она не помнит, сколько времени заняла дорога. Стальная линия без особых примет. Помнит, как из вагонов пересадили в машины. И что взрослые говорили, что их пустят в расход. На «конечной» земля была кочками и в крови. Но их отправили в лагерь.
Барак, двойные нары, ни матрасов, ни одеял. Кормили баландой, иногда давали ярко-зелёный шпинат. «Ешь! – сердилась мать. – А то помрёшь!»
Взрослые работали, дети были предоставлены сами себе. И однажды, взяв с собою Витю, она пошла просить подаяние у «бауэров». В одном доме дали маленькую сушёную свёклу, в другом — спустили овчарку.
«Не понимаю, как мы, маленькие, истощённые, сумели от неё убежать».
Волшебное покрывало
Спасла их, конечно, мама. Она не боялась сцепиться с лагерным служакой, приворовывавшим из без того скудного детского рациона. Придумывала способы заработать еду. Познакомилась с немкой-кухаркой. Выменяла у неё на хлеб покрывало из парашютного шёлка. Немка, услышав новости о делах на фронте, принесла его обратно.
«Они очень боялись русского Ивана. Что он придёт и за всё рассчитается».
И он был всё ближе. Город, в который их привезли, уже бомбили.
«Сидя в убежище без окон и дверей, мы считали чёрные «груши», летящие с неба. Ведь каждая из них – к Победе».

«Вы свободны!»
В последних числах апреля в город вошли американцы.
«Родители были на работе, а мы столпились у лагерных ворот. На ломаном русском нас спросили: «Есть хотите?» Дали галеты. Долго искали ключ: «Вы свободны!» Сказали, что можем идти, куда хотим, и брать всё, что понравится».
Поддавшись общей эйфории, Оля с подружкой ушли в город, который в одночасье будто вымер. «Верни на место!» – мама отругала за принесенное одеяло. А она так соскучилась по одеялу!
Потом в бараке появился советский офицер: «Кто прислуживал немцам, спрячьтесь или уезжайте!»
Спали, как веники
Её будто не было. Будто выросли крылья.
В Кенигсберге случилась трагедия. Поезд остановили для проверки, и в него на полном ходу врезался паровоз. Три вагона всмятку. Крики, стоны. Женщина без ног держала на руках маленькую девочку, умоляя: «Возьмите её!»
Но вот уже Уторгош, где начался этот бесконечный путь. Август, солнце. Все живы – Оля, Витя, Рая, Саша на руках у мамы. До Медведя – семь километров. Ничего. И вокруг – почти ничего. Разрушено, сожжено.
«Я спросила у мамы: как мы будем жить? «Как Бог и маленькие боженятки!» – ответила она. Встретили отца, его не было с нами, когда в лес нагрянули каратели, он остался с партизанами. У бабушки уцелела баня. Папа сложил печь. Спали на полках, как веники. Так мы снова начали жить…»
* * *
Со временем перебрались в Новгород. Всё-таки отец, Валентин Александрович, был строителем. Работали на стройках и военнопленные. Попрошайничали. Тоже люди. И злобы к ним не было. В школе учили немецкий. И хорошо учили, когда преподавать стала немка.
Ольга Валентиновна мечтала стать учителем. Как дед – он у неё заслуженный педагог. Или врачом. Только, как она говорит, бескровным. А стала технологом молочного производства, уехав вслед за сестрой учиться в Ленинград. В разное время и инженером в домоуправлении была, и воспитателем в детсаде. Не так это важно, считает она, главное – жить по заповедям, Богом данным. Тех, кто пришли к нам в 1941-м, послал кто-то другой.