Евгений Водолазкин — прозаик, филолог, специалист по древнерусской литературе. Обладатель премий «Большая книга» и «Ясная Поляна», финалист «Русского Букера». Автор романов-бестселлеров «Авиатор» и «Лавр», изящного historical fiction «Соловьев и Ларионов». В России его называют «русским Умберто Эко», в Америке — после выхода «Лавра» на английском — «русским Маркесом».

— Что вы хотите сказать читателю своим весьма разнообразным творчеством?

— Я хочу, чтобы людям было немного легче. Чтобы они даже в тяжёлой ситуации понимали, что это не конец. У меня была история. После встречи читатель попросил подписать книгу для женщины, которая очень тяжело больна. Желающих взять автограф было много, но я остановился, потому что не понял, что же мне писать. И вдруг вспомнил замечательное церковное песнопение. Его смысл в том, что там, где захочет Бог, преодолевается естественный порядок вещей. У меня нет сил, чтобы исцелять людей, но я могу напоминать, что было сказано более умными людьми в прошлом. И в этом я вижу свою задачу: транслировать этот свет.

— Писать вы начали поздно, говорили, что раньше было нечего сказать. А как поняли, что появилось?

— Это скорее чувство энергии, что через тебя проходит. Не ты её источник, ты — проводник. Ведь писательство — это не умение водить по бумаге рукой, это гораздо глубже. Литературной гладкописи учат на втором курсе филфака. Это не проблема. Проблема в том, ЧТО ты говоришь. Я знаю людей, которые очень хорошо и складно пишут, но писать им не о чем. А есть люди, которые пишут коряво, а читать их хорошо. Я много беседовал с писателем Андреем Битовым. Незадолго до смерти он сказал: «Всю жизнь я мечтал научиться писать коряво. По-настоящему коряво писали Лев Толстой и Андрей Платонов».

— Зачем нужно читать?

— Люди много читают, но что читают — другой вопрос. Читают мусорную ерунду — блоги читают. Но ведь блог — это записанная устная речь. Она от этого не только литературой, но даже письменной речью не становится. Литература — это отстоявшаяся эссенция того, что происходит в культуре. Зачем же разводить эту эссенцию до жидкого состояния? Литература сосредоточивает в себе и мысль, и чувства. Читайте литературу и не пользуйтесь суррогатом. А для чего читать? Чтобы наслаждаться, иногда — учиться, иногда — поплакать, потому что это полезно для души. А вообще, для того, чтобы стать лучше.

— Каждый ваш роман — это новая история, новый слог, новое время. Это случайность или ваша позиция?

— У меня как раз на днях был интересный диалог с исследователем творчества Андрея Платонова. Мы говорили о том, как писатель подходит к бытию. К примеру, Платонов был очень органичным человеком. Почти все его вещи написаны особым, странным, удивительным языком. Для него в первую очередь значима единая личность писателя, связывающая все тексты. Но есть другой тип отношения к действительности — я принадлежу к нему. Для меня важна личность героя. Я как автор всякий раз растворяюсь в своих героях настолько, что становлюсь неузнаваемым. Мне кажется, писатель всякий раз творит свой мир — и он должен быть новым. От и до. Поэтому перед написанием «Лавра» я полгода придумывал стиль текста. Для меня стиль и язык, пожалуй, важнее действия, которое я описываю.

— С «Лавра» началась ваша литературная популярность. Можно сказать, что это программный роман?

— В романе этом не столько программа и ответы на вопросы, сколько совет: не отчаивайтесь. Даже когда происходит самое страшное. Меня иногда спрашивают, легли ли события моей жизни в основу романа? Нет, не легли, потому что я не святой. Жена моя это может подтвердить. Я только транслировал свет византийской святости. Потому что я могу лишь удивляться этим людям, понимая свои несовершенства. Для чего читают жития? Не для того, чтобы стать святым. А для того, чтобы видеть направление. А «Лавр» — это как раз житие, написанное современными языковыми средствами.

— Вы не чувствуете груза ответственности? Вас то и дело называют «самым-самым» или одним из них.

— Меня как-то раз назвали живым классиком. Я поблагодарил за то, что ещё живым… Вообще, отношусь к таким наименованиям со здоровой долей юмора. Иногда мне кажется, что разыгрывается какая-то пьеса, где я — зритель. Смотрю, как Водолазкина хвалят и ругают тоже — я испытываю на себе силу обоих потоков, их скорость и мощь действуют на меня в равной степени, так что я носа не задираю.

— Одна из тем нового романа «Брисбен» — успех...

— В обществе сейчас культ успеха. А что такое успех? Это когда ты всем нравишься, у тебя всё тип-топ. Набоков о таких отзывался как об «одинаковых жизнерадостных здоровяках». А ведь ранее главным значением слова «успех» была польза. Зажиточные люди давали деньги на успех строительства церкви, к примеру. В моём возрасте уже понятно, к каким границам держит курс всякий человек. И также понятно, что никакую валюту или успешность на этих границах не пропустят. Нужно что-то другое, конвертируемое.

«Мы ушли в Псков»

Евгений Водолазкин рассказал, почему чувствует вину перед Новгородом

В Великий Новгород Евгения Германовича привела цепочка знакомств: писателя связывают дружеские отношения с Корнилием Морозовым, петербургским священником, а тот, в свою очередь, хорошо знаком с отцом Евгением Зайцевым, священником университетской церкви Сретения.

Совместную идею Новгородской епархии и НовГУ пригласить его в гости прозаик Евгений Водолазкин принял благосклонно, а встречу с городской интеллигенцией начал с козыря — рассказал о своём долге и чувстве вины перед Новгородом.

Оказывается, работая над «Лавром», Водолазкин «забрал» из Новгорода некоторых святых и «перенёс» их в Псков, где развивалась значительная часть событий романа. В частности, эта участь постигла блаженного Николу Кочанова, ставшего прототипом псковского юродивого Фомы. А ведь он — реально живший в Новгороде человек. Сохранилось и великолепное житие Николы Кочанова, по которому можно судить о необычности этого человека.

— За свои действия я чувствую некоторую вину, — признался писатель. — Первоначально я думал, что сюжет «Лавра» должен развиваться в Новгороде. Но потом решил, что Новгород слишком хорошо известен и слишком узнаваем. Поэтому мы с Николой Кочановым ушли в Псков.

Пошутить удачно и вовремя писатель умеет, что не единожды доказывал, больше часа общаясь с аудиторией. Новгородцев, кстати, оказалось так много, что Центр творческой интеллигенции имени Сороки попросту не вместил всех — пришлось спешно искать другое помещение.