На счету Анатолия Устинова более 160 самых разных театральных ролей, а его голос знаком каждому новгородцу
В теперь уже далёком 1987 году, когда в Великом Новгороде открывали новое здание театра, семейная пара артистов Анатолий Устинов и Татьяна Каратаева сошли с трапа самолета в новгородском аэропорту. За плечами Анатолия Александровича уже были учёба в Воронеже, Челябинский театр юного зрителя, Фрунзенский русский театр драмы, Семипалатинский русский драматический театр. Но домом для него стал Великий Новгород.
В разговоре с «НВ» Анатолий УСТИНОВ назвал свои самые яркие и неожиданные роли, рассказал, за что любит премьерный показ спектакля, и поделился профессиональными секретами.
— Анатолий Александрович, вы всегда в строю и всегда рабочая лошадка. Поэтому начать разговор хочется с «сейчас». Самые яркие, на ваш взгляд, спектакли последних сезонов?
— Я думаю, и со мной согласятся все, в том числе и зрители, что это «Мастер и Маргарита». Когда мы начали играть именно этот спектакль, я впервые за долгое время увидел большие очереди в театр за билетами. Кроме того, мало какие спектакли выдерживали столько аншлагов.
— Михаил Афанасьевич и мистика идут рука об руку. А всякий режиссёр, пытавшийся ставить «Мастера и Маргариту», обязательно вспоминает про чертовщинку при работе над проектом. А как сложилось у вас?
— Мне очень нравится киноверсия романа, созданная Владимиром Бортко. По-моему, очень удачно. Для меня это именно тот Булгаков, которого я себе представлял. По поводу нашей работы над спектаклем… Конечно же, были сложности, но связаны они не с мистикой, а со сроками. Режиссёру-постановщику Марии Мирош пришлось репетировать с нами в двух залах одновременно: иначе просто не хватало времени. На репетициях она бегала из зала в зал, давая задания, а мы выполняли и готовились.
— Это распространённый приём работы?
—Нет. С таким я столкнулся в первый раз. Но режиссёр сразу сказала: такие сроки, а иначе нам просто не успеть. Как ни странно, всё сложилось. Но поверить в это было сложно. Буквально за несколько недель до премьеры было ощущение, что там и конь ещё не валялся. Если честно, такое бывает при подготовке любых спектаклей: начинаешь в полном оптимизме, доходишь до середины — и всё как будто рушится, ничего не получается. Видимо, это такой репетиционный этап, когда переходишь на следующий уровень.
— Необходимое испытание на прочность?
— И на роль Азазелло пришлось срочно сменить исполнительницу.
— Что само по себе интересно и необычно…
— Да. За две недели до премьеры к репетициям подключилась Татьяна Каратаева. И в процесс она вошла стремительно. Для меня так быстро погрузиться в роль было бы сложно.
— Почему?
— Я ужасно не люблю срочно зубрить текст. Во время репетиции я легко работаю с листа. Кто-то так не может и учит. Для меня зубрёжка — это бессмысленная трата времени: сил уходит масса, а толку…
— А как вы учите? В процессе репетиций текст сам ложится?
— Текст привязывается к той локации, где это происходит. Но самое главное — понять, чего ты хочешь от партнёра. Как воспринимаешь его. Сюжет, а за ним и текст, ложатся вот на это взаимодействие. Остаётся только нюансы добавить. Но это уже гораздо легче.
— Критики нередко советуют идти не на премьеру, а на третий-четвёртый показ, когда спектакль «устоится». Иные театралы, наоборот, предпочитают самый первый показ спектакля. Что думаете об этом вы?
— У многих мэтров есть присказка, что спектакль рождается к десятому разу. У меня совершенно другие ощущения. Мне кажется, что спектакль рождается как раз на премьере. Сразу по двум причинам. Во-первых, мы ежедневно репетируем: утро-вечер. Все впечатления и навыки очень свежи, и на премьеру ты выходишь на пике формы. Не зря есть такой особый зритель, премьерный. Зачастую мы их видим потом и на третьем, и на пятом спектакле — это наши постоянные зрители, горячо любящие театр. В общем, на первом спектакле сходятся в пике и готовность актёров, и интерес зрителя. А дальше нюансы и детали уходят из памяти, и требуется некоторое время, чтобы всё восстановить.
— В «Мастере и Маргарите» вы — Воланд. А в спектакле «Выше ноги от земли» молодого режиссёра Эдгара Закаряна по роману нашего современника, новгородца Михаила Турбина — древний дед-отшельник. Ну и сам материал совершенно иной.
— Я ученик Щукинской школы. А там актёров воспитывают так, чтобы они умели всё.
— Это реально?
— Конечно, амплуа и здесь даёт о себе знать. Но нас настраивали именно на универсальность. Ты делаешь то, что нужно режиссёру. В 40 лет я играл 65-летнего, в те же 40 играл и 20-летнего. Была у меня в репертуаре и женская роль.
— Интрига!
— Ну, может, не совсем женская… Баба-яга! Дети оценили. Я тогда только выпустился из института, был в очень хорошей физической форме. Мне удалось на сцене сделать то, чего в фильме достигали эффектом обратной перемотки. В свою избушку я запрыгивал задом наперёд: с пола наверх, спиной, хитро опираясь на метлу.
— Возвращаясь к жутковатому деду…
— Работа над спектаклем «Выше ноги от земли» была и трудной, и простой. Наш опыт и профессионализм достигли того уровня, когда для тебя не составляет особого труда выполнить поставленную режиссёром задачу. А мы с Татьяной очень дисциплинированные актёры — не ставим свой личный спектакль, а выполняем пожелания режиссёра.
— В чём же тогда сложность?
— На нас надели микрофоны, и это оказалось непросто. Техника какое-то время сбивала нас с театральных способов игры. В нашем театре на основной сцене большой зал с очень трудной акустикой. У актёров есть многолетняя привычка работать в нём и накрывать пространство своим голосом и своей энергией. Микрофон всё переводил в обыкновенный бытовой разговор. Вот эту манеру работы было сложно освоить сразу. На это ушло некоторое время.
— Мне кажется, ваш голос стал визитной карточкой не только театра драмы, но и всей Новгородчины. Вы озвучили массу самых разных проектов. Это дар свыше или результат упорной работы над собой?
— На учёбу я поступил с ужасным одесским диалектом и на протяжении четырёх лет обучения педагог по сценической речи с ним боролся. А ещё я говорил на связках, без профессиональной опоры на диафрагму. Уже потом, при работе в театре, заметил, что от постоянных больших нагрузок начал сипеть. И мог лишиться профессии из-за потерянного голоса. В общем, пришлось внять тому, чему учили в институте: снова началась ежедневная работа над сценической речью, дикцией, правильным дыханием, использованием резонаторов. Есть для всего этого специальные упражнения. Постоянная практика позволила прийти к тому, чтобы работать на сцене, не теряя при этом голоса. Если же речь идёт о микрофоне, то я стремился к дикторским высотам Игоря Кириллова и Юрия Левитана, считаю их своими учителями, хотя они о моём существовании, конечно, не подозревали.
— А микрофон на сцене способен решить проблему посаженных связок?
— Микрофон — это не живой звук. Если два актёра на сцене работают неподвижно, то с заднего ряда зритель вообще может не понять, кто из них говорит, потому что весь звук идёт через колонки. А живой звук — он панорамный. Кроме того, театр — это живое искусство, которым владеют живые актёры. Когда микрофон вмешивается в этот процесс, условная живость уходит.
— С молодёжью своими навыками делитесь?
— Мне приятно, что наши молодые актёры, а нам с ними повезло, начинают подтягиваться к уровню труппы и соответствуют ему. Есть ощущение достойной смены!
Теги: театр драмы, Анатолий Устинов, Великий Новгород, Новгородские ведомости
