В последней инстанции

Новгородской судебно-медицинской службе исполнилось 75 лет

Вообще-то, первые эксперты в нашей губернии появились ещё раньше, но для Бюро судебно-медицинской экспертизы как организации точка отсчёта — год 1944-й. Тогда и город строился почти заново...

Ничто так не объединяет простого гражданина с тем, кто много о себе думает, как тот печальный факт, что оба смертны. И не будь я газетчиком, и не будь у областного БСМЭ довольно-таки серьезного юбилея, то в это здание на проспекте Корсунова, скорее всего... Ну, вы понимаете.

Как раз с понимания (или его неполноты) и начался наш разговор с директором Новгородского БСМЭ Игорем ГУГНИНЫМ.

— Игорь Владиславович, перед встречей с вами я почитал кое-что из истории. Цитирую: «Трудно переоценить значение судебно-медицинской службы для советского правосудия. Однако желающих работать в этой профессии крайне мало». Ваш коллега, судмедэксперт Сергей Георгиевский пишет в губисполком, 1927 год, однако. С тех пор что-нибудь изменилось?

— Безусловно, существуют стереотипы восприятия. В большинстве своем наши сограждане акцентируют свое внимание на первом слове — «судебная», тогда как мы в неменьшей, а даже в большей степени — «медицинская» экспертиза. Если же говорить о выборе профессии, то сказывается отношение молодежи к медицине в целом, а не к нам в частности. Сейчас, кстати, профессия медика гораздо популярнее, чем ещё несколько лет назад.

— Вы сказали, что медэкспертиза превалирует. Поясните, пожалуйста.

— Статистика пояснит. Ежегодно мы исследуем около 8 тысяч случаев, связанных с неприятными ситуациями, — это могут быть автотравмы, побои, изнасилования, потеря трудоспособности и т.д. Но это — живые люди. Тогда как умерших мы исследуем более 5 тысяч. Никто не вернет им жизнь, но мы, устанавливая истину, стараемся восстановить справедливость. Это вопрос возмездия и компенсации, и не только. Сегодня мировой тренд — не борьба с заболеваниями постфактум. Давно известно, что ряд серьезнейших болезней имеют наследственный характер. Настоящая профилактика — это лечение проблемного гена. В любом случае наши экспертизы нередко могут быть полезны близким умершего человека.

— Предупрежден — значит вооружен.

— Именно так. Тем более ещё, открою вам «страшную тайну», бывает, и не так уж редко, что наличие у человека смертельно опасного заболевания диагностируем именно мы.

— Первыми и последними?

— Да. Вот нет у него почему-то истории болезни.

— Кстати, о статистике. Бытует мнение, что она далеко не всегда соответствует действительности.

— Если на данный момент в Европе смертность от сердечно-сосудистых заболеваний составляет 30%, а в России — около 50%, это соответствует действительности, как вы думаете? Очевиднее наши проблемы с отраслевой статистикой.

— То есть?

— Пример из практики: человек пострадал в ДТП, получил перелом ноги. У него развилась жировая эмболия, потом — легочная недостаточность. Всё закончилось очень печально. Теперь к статистике. Для дорожной полиции он жив. Для скорой помощи тоже. А человека нет, и это — прямое следствие ДТП. Надо как-то научиться считать вместе. Минздрав работает над этим, насколько мне известно.

— Некоторое время назад в области остро стоял вопрос о транспортировке умерших в морг. Проблема возникла после того, как СК и прокуратура совместно постановили, что каждый умерший подлежит исследованию.

— Теперь это не так. Видимо, в силу возникшей остроты. Как должно быть на самом деле — это вопрос дискуссионный. Насколько мне известно, упомянутое вами постановление позволило выявить порядка 12 случаев насильственной смерти, которые могли остаться нераскрытыми. Мы в зоне своей ответственности решили проблему, организовав при бюро бесплатную службу доставки. Резко усложнив тем самым себе жизнь. Но у нас не было выбора. В некоторых других регионах такие службы созданы при медицинских учреждениях.

— У вас есть отдел сложных экспертиз, который, в частности, занимается спорными вопросами.

— Очень непростые бывают экспертизы по рассадке — я говорю о ДТП. Основной вопрос: кто был за рулем? Представьте, все, кто были в машине и уцелели, от управления автомобилем открещиваются. Начинается кропотливый анализ характера повреждений, работаем методом исключения.

— А с человеческой, эмоциональной точки зрения что дается труднее всего?

— Как вы, наверное, понимаете, наших экспертов нелегко чем-то удивить. Но какие-то особые ситуации, о которых вы спрашиваете, порой возникают. Мы работаем по Жестяной Горке, исследуем останки жертв карателей. Наш эксперт, присутствуя на раскрытии захоронений, вдруг видит, что перед ним, и это совершенно очевидно, — семья. Лежит мама, лежат дети. Они обнялись перед расстрелом. Все мы всякого насмотрелись. До сих пор правоохранительные органы находят останки жертв черных риелторов. Это трагедия, это бесчеловечно — то, что совершено с этими людьми, имевшими несчастье обладать недвижимостью где-нибудь в Санкт-Петербурге. Но Жестяная Горка — другое. Это — за гранью...

— В наше время доверчивость не в моде. Вы часто с этим сталкиваетесь?

— С людьми, убежденными, что всё продается? Да, кто-то может с этого и начать. Но одно дело, когда о тебе думают вот так, нехорошо. И совсем другое, когда пытаются действовать, исходя из своего представления.

— Что вы предпринимаете в таких случаях?

— Информирую компетентные органы. В отдельных случаях выхожу из состава комиссии. Никакое давление недопустимо. Эксперт независим. Так прописано в законе. Конечно, все мы люди, и от ошибок никто не застрахован. Для этого существуют повторные экспертизы. Кроме того, существует практика привлечения специалистов из других регионов. Этим занимается наша вышестоящая организация. Но мы и сами при необходимости привлекаем высококвалифицированных специалистов, скажем так, со стороны. Мы не считаем себя истиной в последней инстанции, мы можем лишь стараться максимально приблизиться к такому «статусу».

— Вы когда-нибудь пытались подсчитать процент заслуг вашей службы в раскрытии преступлений?

— Едва ли это возможно. Да и не нужно, наверное. Тут другая история. Если уважаемые следователи, сотрудники угрозыска и их коллеги, рапортуя о раскрытых преступлениях, вспомнят иной раз и про нас, нам будет приятно. Всё-таки ни одно преступление, совершаемое против личности, не проходит мимо нашего бюро. Вот что касается преступлений так называемой коррупционной направленности — там иначе. Коррупция, она такая, под микроскоп ее нё положишь.

***

Марк ВАСИЛЕВСКИЙ, руководитель отдела сложных экспертиз:

— В 2018 году к нам поступила экспертиза из Вологды. Там уже был осужден врач-реаниматолог, признанный виновным в неоказании надлежащей помощи малолетней девочке, скончавшейся в областной больнице. Суд, рассматривая уголовное дело, основывался, в частности, на заключении наших архангельских коллег. Мы же пришли к противоположному выводу: врач сделал всё, что должен был сделать. И не его вина, что не удалось спасти ребенка, страдавшего врожденным пороком сердца. В итоге врач был оправдан.

Напротив, вследствие нашей экспертизы были привлечены к ответственности виновные в причинении вреда здоровью роженице. Это новгородский случай 2017 года. Женщине сделали кесарево сечение, операция прошла благополучно, но впоследствии у пациентки развилось воспаление. Оказалось, что медики «забыли» в её теле тампон. Понадобилась новая операция, женщине пришлось довольно продолжительное время лечиться. Безусловно, это была небрежность, халатность со стороны персонала.