Как боровичский пенсионер стал добровольцем армии ЛНР
Вот уже полгода Павел ТИМОФЕЕВ доставляет из Боровичей в Луганск гуманитарные грузы. А началось с того, что решил поехать на Украину и вступить в ополчение добровольцем.
Так и сказал людям, которые, как он рассчитывал, могут его вывести на командование Донецка или Луганска. «На войну» 68-летнего пенсионера не пустили, попросили заняться именно помощью.
— Мне выдали сопроводительное письмо от коммунистической партии Луганской народной республики, — объясняет Павел Григорьевич. — У меня на руках — мандат и удостоверение бойца комендантской роты. Все грузы, что удается собрать, везу по целевому назначению — гуманитарная столовая в Луганске, два детских дома и школа.
— Павел Григорьевич, как ваша семья отнеслась к тому, что вы решили ехать добровольцем на войну?
— Зная мой характер, приняли как данность. Это моя жизненная позиция. Правда, супруга отнеслась крайне негативно. Кто же тебя, говорила, в таком возрасте взял воевать? Но я себя хорошо знаю, чувствую в себе силу, готов ко всем армейским лишениям. Знал, куда еду, что буду делать. Ниточка была. Меня должны были встретить в Донецке, ждали. Предполагалось, что направят на ремонт бронетанковой техники. Но всё поменялось, пока я ехал.
— То есть вы ехали по приглашению, по вызову?
— По собственному желанию. Обмундирование и дорога — на свои деньги. Большая благодарность Костюхину Александру за помощь при отправке. Кстати, в дороге познакомился с одним подполковником в отставке, который прошёл Афган и Чечню. Он тоже ехал в Луганск добровольцем. У него мотивация очень сильная: в Зоринске, недалеко от Дебальцева, живет отец. Так я попал в Луганск.
— Как вас встретили?
— Встретили очень радушно. Хоть и не ждали. Когда мы приехали, было перемирие. А я попал к казакам Всевеликого войска Донского. В присутствии священника зачитали текст присяги, поцеловали крест, икону Божией Матери. После присяги на площади перед церковью по казацкому обычаю надо было выпить рюмку водки с шашки, не беря рюмку руками. Так прошло посвящение в казаки. А потом мне предложили перейти в военную комендатуру. Это патрулирование города, охота за диверсантами, дежурства на блокпостах.
Вообще, внутренняя ситуация в ЛНР сложная. Когда оружие раздавали всем желающим, вооружились так называемые деклассированные элементы. Вместо того чтобы воевать, они, когда люди были на фронте, пошли грабить магазины, богатые дома, отжимать автомобили… Для кого — война, для кого — мать родна.
— А вас ополченцы как-то обеспечили оружием?
— Я получил удостоверение бойца 9-го взвода комендантской роты Луганской народной республики. Оно и является разрешением на ношение оружия. Мне выдали автомат АКМ и пистолет ПМ. Экипировка у меня такая. Горка — это форма десантная, далее — бронежилет (боровичский предприниматель Александр Костюхин помог пробить восемь бронежилетов, так что наше подразделение обеспечено ими полностью, а вообще это — большая проблема). Далее — берцы, потом разгрузка, то есть одежда со множеством карманов для дисков, каска, гранаты и десантный нож. А когда выезжали на блокпосты брал с собой подствольник с гранатами.
— Павел Григорьевич, вам пришлось участвовать в военных действиях?
— Два раза мы выезжали на передовую, на блок-посты. Оружие применять не довелось. Был минометный обстрел, но, к счастью, никого не зацепило.
— А как с дисциплиной в ополчении? Пьянство есть?
— Пьянство пресекается. Были неприятные моменты с казаками. Они как гуляй-поле. Получилось так, что в Антраците казаки начали своевольничать на фоне пьянства. В город послали Луганскую комендатуру усмирить казаков. Комендатура стала призывать их к порядку, а казаки спровоцировали драку. И произошла вооруженная стычка. К сожалению, были потери с обеих сторон.
После этой бойни казачье подразделение расформировали и всех направили в разные бригады. А руководство республики полностью переподчинило все военные формирования центральному военному руководству.
До тех пор у каждого командира и атамана были свои вотчины. Вообще, находиться там, не зная общих правил, опасно...
— А что именно опасно, что надо знать?
— Опасно идти с оружием без документов. Опасно идти по улице пьяным, заберут сразу в комендатуру. Независимо — гражданский или военный. Опасно идти по лесополосам, по лесным тропинкам, да и вдоль дорог: везде — растяжки. Опасно включать мобильный телефон в прифронтовой зоне, на его сигнал может прилететь твоя смерть. Опасно разговаривать на повышенных тонах с казаками и военными вообще, указывать им на какой-то недостаток. Поскольку это является возбуждающим фактором: все напряжены, все прошли войну, были в окопах, нервы на пределе. Синдром войны, есть такое понятие. Да и многое другое, что является специфическим спутником войны.
— Это вы на себе испытали?
— Да, было. Поселили рядом с нами казаков, которые служили в части, где произошла стычка. 13 казаков приехали к нам на время, пока их не распределили в другие войска, и важно было держать их под контролем. Командир меня послал туда узнать, чем дышит казачий народ. Я предусмотрительно снял с одежды лейбл с названием «Комендатура», он был на липучке. А там этот лэйбл — как красная тряпка для быка.
Комендантских не особо любят.
Очень правильно сделал, что снял лычку. И без неё разговор состоялся на повышенных тонах, хотя я знаю все казачьи поговорки и правила — как здороваться, общаться. Люди все были на взводе, пьяные начали бузить. Успокоить удалось с помощью старших казаков.
— При вас были случаи, чтобы местные направляли оружие против ополченцев?
— При мне — нет, но когда город находился в состоянии войны, многие жители прилегающих к Луганску районов действительно были пособниками украинских войск. Вот конкретный случай.
Ополченцы задержали мальчишку лет 15, который ехал на велосипеде с большим рюкзаком. Услышали лязг металла. А рюкзак — весь набит миномётными минами. Куда везёшь? Приехали к его дому, а там дедушка, 72 года. Устроили обыск, нашли в сараюшке миномёт. Отодвигаешь шифер, и под прицел попадает жилой сектор. За каждый выстрел — 100 гривен, за удачное попадание — ставка выше. В своих же, в земляков… Задерживали и таких, которые ставили маячки, чтобы огонь вёлся прицельно по радиосигналу.
— Павел Григорьевич, а как настроены люди, с которыми вы встречались, в отношении России?
— Мои друзья все как один хотят, чтобы республики были в России. Нам одним, говорят, без России не прожить. И обида есть, что Россия не вводит войска. Не понимают или не хотят, что может повториться Приднестровье. Но ведь, говорю, добровольцев, когда я первый раз ехал, было пять тысяч, сейчас — 10 тысяч.
— Скажите, добровольцам платят?
— Нет. Никому не платят. Но те, кто зачислен и принял присягу ЛНР, переводятся в военнослужащие. Они — уже в штате. Там предусмотрены какие-то выплаты, пособия. Но это мизер, добровольцы туда едут не ради денег.
— А ополченцам? Ведь они могли бы на завалинке сидеть…
— Ополченцы, бывшие мирные жители, за полгода научились так воевать, что слов не подобрать. Почему они берут в руки оружие? Они так и говорят: нам идти отсюда некуда, мы защищаем свою землю. Один ополченец из Зоринска, когда мы были на передовой, он прямо сказал: «У меня село — под Лисичанском, а я — здесь. Я пока его не освобожу, буду воевать. Это моя война». И многие так говорят, кто из Лисичанска, Новоайдара, Краматорска: пока не вернём свои города, для нас война не кончится. Не ради денег.
— Как там живут люди? Радио, газеты, магазины — всё это есть?
— Это всё есть, и газеты выходят. В отличие от прифронтовых городов Луганск начал приходить в себя. Но вот такой случай. Перед отъездом зашёл вечером на железнодорожный вокзал. Весь в огнях! Подхожу — никого. Стеклянные двери толкаю — не закрыты. Тишина мёртвая. Ни одного человека. Как в фантастическом фильме. Горят табло «Вход», «Выход», и по пустым залам — гул моих шагов. Всё работает! Ни одного сотрудника! Смотрю, бабушка укутанная сидит на узлах. Ждёт поезд, а поезда уже несколько месяцев не ходят! Как выяснилось, она живет на вокзале, каждое утро ждёт поезд после того, как сына у неё убили.
— Вы сейчас поедете снова в Луганск. Это приказ такой?
— Да. Я вернулся сюда за гуманитарной помощью для социальной столовой. В ней запасов еды на три-четыре недели…
— Люди голодают?
— Очень. В прифронтовых городах есть многоэтажные дома по десять с лишним этажей. Лифты не работают. Старики, кто живёт на верхних этажах, о которых мало кто знает, умирают голодной смертью. Им не спуститься. Прифронтовые города все разрушены, туда редко доходит гуманитарка. На огородах — окопы. Не везде за лето люди смогли собрать урожай. Поля заминированы. Едешь вдоль них, и сердце кровью обливается: хлеба не убраны. Пенсии давно не платят. За мою бытность один раз люди получили пенсию — 1800 гривен. А цены на продукты очень высокие. Так что, если кто решит помочь людям, требуются именно продукты.
Фото из архива Павла ТИМОФЕЕВА
