{thumbimage 150px 1}Наверняка это кому-то покажется невероятным и непростительным, но только в третий свой приезд в Берлин я сумел выкроить время на знакомство с самим городом, и из десяти дней один провести за пределами замечательных берлинских зоопарков, коих в столице Германии два. До этого (дважды по 6 дней) не хватало времени на сами зоопарки, причем катастрофически: их живые коллекции настолько богаты, что не только сфотографировать, но и просто увидеть всё за неполную неделю я не успевал.
Хотя один день на знакомство с достопримечательностями города, да ещё такого, как Берлин, — срок и вовсе более чем смешной. Но всё же лучше, чем совсем ничего, правда? По крайней мере, для меня этого оказалось вполне достаточно, чтобы побродить по центральным улицам и воочию увидеть основные достопримечательности, именуемые знаковыми. Да и сами посудите. Ведь ни телебашня на Александр-плац, ни Берлинский собор, ни Рейхстаг, ни Бранденбургские врата от вас не прячутся. Стоят себе и днем, и ночью. Зато, чтобы просто застигнуть нелюдимого хоря-перевязку (о снимке и речь не шла) в вольере, мне пришлось в течение пяти дней сворачивать к нему по несколько раз на дню...
Другое дело музей. В каждой из этих сокровищниц можно провести целый день, и будет не жалко. Только где ж его взять, целый день? Поэтому из всех музеев Берлина я выбрал для себя только один. О нем прекрасно осведомлены все поклонники телесериала «17 мгновений весны»: среди его безмолвных экспонатов штандартенфюрер Штирлиц назначил тайную встречу партайгеноссе Борману. Вспомнили? Ну, конечно же, это Зоологический музей на Invalidenstrasse — улице Инвалидов!
Попасть туда очень просто. Улица находится в двух шагах от Центрального железнодорожного вокзала. Идя по ней, пересекаем невидимую линию, вдоль которой некогда тянулась теперь уже разрушенная Берлинская стена, и вскоре слева видим здание музея, выстроенное в конце 1880-х по проекту архитектора Августа Тиде.
Сегодня он называется Museum f ur Naturkunde — Музей естественных наук (или Музей естествознания, если кому-то больше нравится так). Фактически это подразделение Берлинского университета имени Гумбольдта, и с богатейшими коллекциями музея работали крупнейшие научные светила всего мира. Практичная немецкая привычка всё считать, систематизировать, структурировать и упорядочивать пришлась тут как нельзя более кстати. Однако фонды с их 30 миллионами единиц хранения — место тихой и кропотливой работы специалистов, для посетителей же создаются смотрибельные экспозиции.
Признаюсь: с первого взгляда залы музея Naturkunde меня даже разочаровали. Имея в запасе всего пару часов до закрытия, я, естественно, поскакал по ним галопом, чтобы успеть увидеть как можно больше, и минут через 20 понял: а всё — кончилась зоологическая экспозиция!
Ощущение это было неожиданным и непривычным. Но и... радостным. Потому что, привыкший к отечественным битком набитым зоомузеям, где от мёртвой живности в глазах рябит, и очень скоро начинаешь шалеть от каши впечатлений, здесь я усмотрел принцип совсем иной. Вот он: лучше меньше, да лучше. Экспонатов было относительно немного, зато среди них я не нашел ни единого потрепанного чучела, тупо таращащего стеклянные глаза. Нет, вру, было одно — его специально выставили в зале, посвященном истории и сути непростого таксидермического искусства, которое сегодня далеко ушло от банальной набивки чучел и стало своего рода «биологической скульптурой».
Наверное, так и должно быть. Такой принцип выставки позволяет посетителям гораздо лучше усвоить увиденное; не просто поахать и уйти домой с сумбуром в голове, но унести с собой некие знания. А не это ли именно и является целью любого музея?
Мне также было приятно узнать, что треть экспозиционных площадей совсем недавно подверглась радикальному переустройству, став современнее и привлекательнее для посетителей. Годом раньше процесс этот был в разгаре, и я только зря бы сюда потащился, зато теперь — интуитивно — получилось в самый раз. Надо сказать, зоологическая составляющая занимает лишь несколько залов Naturkunde. Вообще же, в соответствии с самим его названием, в музее представлены и прочие естественные науки, как то: геология, минералогия, антропология и близкая зоологии палеонтология. С последней, если не считать кассы и вешалки, музей как раз и начинается.
Предъявив билет приветливой девушке на контроле (да не рассердятся на меня пенсионеры, но ни единой старушки среди персонала я там не видел), посетитель входит в светлый зал с высоченным сводчатым стеклянным потолком, напоминающим оранжерею для пальм. «Мир динозавров» — так называется зал, и вместо пальм по нему расставлены скелеты ископаемых ящеров. Длиннющая шея центрального из них увенчана черепом, взирающим на людей с высоты, которую трудно представить для животного. Максимальный рост жирафа, самого высокого современного зверя — 6 метров. А рост брахиозавра, топтавшего поверхность планеты Земля 150 миллионов лет назад, составлял около 14 метров! Сертификат «Книги рекордов Гиннесса», лежащий у подножия скелета, указывает его точную высоту: 13,27 м (для живого создания приплюсуйте толщину подошвы, шкуры и головных мышц). Этот растительноядный гигант, весивший, как полагают ученые, 50 тонн, свободно просунул бы голову в окно четвертого этажа дома старой постройки. Вы легко вспомните его облик, если смотрели «Парк юрского периода». Ощипывающий верхушку эвкалипта брахиозавр («плечистый ящер» в переводе с греческого) был самым первым динозавром, которого увидели герои фильма.
По сравнению с таким монстром его длинношеие соседи бронтозавр и диплодок, тоже считающиеся великанами юрского периода, выглядят скромно. Не говоря уже о хищном аллозавре и кентрозавре — уменьшенной копии более известного стегозавра, но тоже со щитками и длинными шипами на спине и хвосте.
Юных посетителей музея как магнитом тянул установленный в зале аттракцион под названием юраскоп — аппарат, отдаленно напоминающий перископ подводной лодки в нижней его части. Юраскопов в зале несколько, каждый нацелен на «свой» скелет, и надо было видеть лица мальчишек и девчонок, жадно смотрящих в монитор этого прибора. Дети века компьютерных и телевизионных технологий, они всё равно неподдельно восторгались, когда стоящий перед ними экспонат вдруг обрастал мышцами и кожей и шагал со своего подиума в доисторическую среду, где качаются на ветру гигантские хвощи и древовидные папоротники, а через некоторое время возвращался на место и вновь обращался в скелет. Да и взрослые, заглядывая в «перископ юрского периода», на пару минут превращались в детей...
Даже вскользь рассказать обо всех залах музея, упомянув наиболее интересное, в рамках газетной полосы невозможно физически. Ведь их общая площадь — 0,66 га. Я видел здесь устроенный в лестничном пролёте мини-планетарий, в котором посетители не стоят или сидят, а лежат, словно радиусы большого круглого пуфа, устремив внимательные взгляды в потолок. Побывал «на борту» парусника «Бигль», прославленного своим легендарным пассажиром Чарльзом Дарвином, чьё 200-летие со дня рождения отмечалось в прошлом году, ходил среди бочек с припасами, трюмных отсеков с гигантскими черепахами, пригибался под канатами, по которым сновали корабельные крысы, и заглядывал в каюту великого исследователя, замыслившего труд о происхождении видов. Поражался многообразию животных форм и красок, представленных единой тщательно продуманной композицией в изящно освещенной огромной витрине под названием «Эволюция в действии». И в этом же зале нашел животное, о встрече с которым мечтал много лет.
Еще в середине XIX века на просторах Южной Африки паслись многочисленные стада не-
обычных — лишь наполовину полосатых — зебр, которым местные жители дали название «квагга» — похожий звук эти лошади издавали при ржании. Теперь не издают. Всех до единой перестреляли бурские охотники. Последняя дикая квагга была убита в 1878 году. Пять лет спустя в Амстердамском зоопарке тихо скончалась последняя квагга на Земле. Это исчезновение произошло так быстро, что даже зоологи и директора музеев не успели спохватиться. Сегодня чучела квагги экспонируются в считанных учреждениях.
«Полузебра» с улицы Инвалидов смотрела на меня из витрины в зале «Эволюция в действии». Но звери и птицы, собранные за ее стеклом, стали жертвами отнюдь не эволюции. Они были уничтожены либо до сих пор находятся на грани исчезновения по вине своего могущественного, но недальновидного прямоходящего собрата Homo sapiens, поступающего с нашей планетой вразрез со своим научным названием — очень неразумно. Всех этих зверей и птиц я уже видел прежде, а вот кваггу — впервые, хотя на снимки смотреть приходилось. Но фотография фотографией, а именно здесь, в музее, бросилось мне в глаза, что эта разновидность зебры не белая в чёрную полоску той или иной частоты, а темно-бурая с узкими белыми линиями, четкими на шее и исчезающими к середине туловища.
Квагга-кобыла попала в музей в 1867 году. Она не была застрелена в Капской провинции. Она была там поймана и четыре года прожила в загоне берлинского зоопарка Zoo, старейшего в Германии и одного из старейших в мире. Вообще, зоомузеи даже в те благословенные времена дальних естествоиспытательских экспедиций нередко пополнялись за счет почивших в бозе обитателей зоологических садов, а уж сегодня некоторые из них только за счет зоопарков и обновляются.
Конечно, живое существо вызывает иные эмоции, нежели застывшее в музейной витрине. В свою очередь лучше наблюдать за зверем или птицей не в вольере зоопарка, а в естественной среде: в джунглях, пустыне, саванне, вечных льдах... Но такое удовольствие в целом доступно горстке людей, малому проценту населения планеты. Поэтому зоопарки — новые Ноевы ковчеги наших дней — и зоологические музеи играют важную роль. Не только просвещая, образовывая или развлекая. Демонстрируя прошлое, они предупреждают о будущем. Чтобы как можно больше людей задумывались об ответственности перед нашим общим домом, несущимся в космосе. Чтобы все жильцы этого дома продолжали оставаться в нём и дальше, а не покидали его безвозвратно.
...В заключение вспомню то, с чего начал: «17 мгновений весны». Увы, но к реальному Музею естественных наук в Берлине культовый сериал не имеет отношения. Съемочная группа под его своды не ступала, а Тихонов-Штирлиц проходил по залу Зоологического музея в тогдашнем Ленинграде. Застекленные витрины с чучелами зверей и птиц можно, конечно, снять где угодно, но попавших в кадр огромных тибетских яков, привезенных экспедицией полковника Пржевальского, не спутаешь ни с какими другими лохматыми быками. Таких нет больше нигде в мире!
Другое дело музей. В каждой из этих сокровищниц можно провести целый день, и будет не жалко. Только где ж его взять, целый день? Поэтому из всех музеев Берлина я выбрал для себя только один. О нем прекрасно осведомлены все поклонники телесериала «17 мгновений весны»: среди его безмолвных экспонатов штандартенфюрер Штирлиц назначил тайную встречу партайгеноссе Борману. Вспомнили? Ну, конечно же, это Зоологический музей на Invalidenstrasse — улице Инвалидов!
Попасть туда очень просто. Улица находится в двух шагах от Центрального железнодорожного вокзала. Идя по ней, пересекаем невидимую линию, вдоль которой некогда тянулась теперь уже разрушенная Берлинская стена, и вскоре слева видим здание музея, выстроенное в конце 1880-х по проекту архитектора Августа Тиде.
Сегодня он называется Museum f ur Naturkunde — Музей естественных наук (или Музей естествознания, если кому-то больше нравится так). Фактически это подразделение Берлинского университета имени Гумбольдта, и с богатейшими коллекциями музея работали крупнейшие научные светила всего мира. Практичная немецкая привычка всё считать, систематизировать, структурировать и упорядочивать пришлась тут как нельзя более кстати. Однако фонды с их 30 миллионами единиц хранения — место тихой и кропотливой работы специалистов, для посетителей же создаются смотрибельные экспозиции.
Признаюсь: с первого взгляда залы музея Naturkunde меня даже разочаровали. Имея в запасе всего пару часов до закрытия, я, естественно, поскакал по ним галопом, чтобы успеть увидеть как можно больше, и минут через 20 понял: а всё — кончилась зоологическая экспозиция!
Ощущение это было неожиданным и непривычным. Но и... радостным. Потому что, привыкший к отечественным битком набитым зоомузеям, где от мёртвой живности в глазах рябит, и очень скоро начинаешь шалеть от каши впечатлений, здесь я усмотрел принцип совсем иной. Вот он: лучше меньше, да лучше. Экспонатов было относительно немного, зато среди них я не нашел ни единого потрепанного чучела, тупо таращащего стеклянные глаза. Нет, вру, было одно — его специально выставили в зале, посвященном истории и сути непростого таксидермического искусства, которое сегодня далеко ушло от банальной набивки чучел и стало своего рода «биологической скульптурой».
Наверное, так и должно быть. Такой принцип выставки позволяет посетителям гораздо лучше усвоить увиденное; не просто поахать и уйти домой с сумбуром в голове, но унести с собой некие знания. А не это ли именно и является целью любого музея?
Мне также было приятно узнать, что треть экспозиционных площадей совсем недавно подверглась радикальному переустройству, став современнее и привлекательнее для посетителей. Годом раньше процесс этот был в разгаре, и я только зря бы сюда потащился, зато теперь — интуитивно — получилось в самый раз. Надо сказать, зоологическая составляющая занимает лишь несколько залов Naturkunde. Вообще же, в соответствии с самим его названием, в музее представлены и прочие естественные науки, как то: геология, минералогия, антропология и близкая зоологии палеонтология. С последней, если не считать кассы и вешалки, музей как раз и начинается.
Предъявив билет приветливой девушке на контроле (да не рассердятся на меня пенсионеры, но ни единой старушки среди персонала я там не видел), посетитель входит в светлый зал с высоченным сводчатым стеклянным потолком, напоминающим оранжерею для пальм. «Мир динозавров» — так называется зал, и вместо пальм по нему расставлены скелеты ископаемых ящеров. Длиннющая шея центрального из них увенчана черепом, взирающим на людей с высоты, которую трудно представить для животного. Максимальный рост жирафа, самого высокого современного зверя — 6 метров. А рост брахиозавра, топтавшего поверхность планеты Земля 150 миллионов лет назад, составлял около 14 метров! Сертификат «Книги рекордов Гиннесса», лежащий у подножия скелета, указывает его точную высоту: 13,27 м (для живого создания приплюсуйте толщину подошвы, шкуры и головных мышц). Этот растительноядный гигант, весивший, как полагают ученые, 50 тонн, свободно просунул бы голову в окно четвертого этажа дома старой постройки. Вы легко вспомните его облик, если смотрели «Парк юрского периода». Ощипывающий верхушку эвкалипта брахиозавр («плечистый ящер» в переводе с греческого) был самым первым динозавром, которого увидели герои фильма.
По сравнению с таким монстром его длинношеие соседи бронтозавр и диплодок, тоже считающиеся великанами юрского периода, выглядят скромно. Не говоря уже о хищном аллозавре и кентрозавре — уменьшенной копии более известного стегозавра, но тоже со щитками и длинными шипами на спине и хвосте.
Юных посетителей музея как магнитом тянул установленный в зале аттракцион под названием юраскоп — аппарат, отдаленно напоминающий перископ подводной лодки в нижней его части. Юраскопов в зале несколько, каждый нацелен на «свой» скелет, и надо было видеть лица мальчишек и девчонок, жадно смотрящих в монитор этого прибора. Дети века компьютерных и телевизионных технологий, они всё равно неподдельно восторгались, когда стоящий перед ними экспонат вдруг обрастал мышцами и кожей и шагал со своего подиума в доисторическую среду, где качаются на ветру гигантские хвощи и древовидные папоротники, а через некоторое время возвращался на место и вновь обращался в скелет. Да и взрослые, заглядывая в «перископ юрского периода», на пару минут превращались в детей...
Даже вскользь рассказать обо всех залах музея, упомянув наиболее интересное, в рамках газетной полосы невозможно физически. Ведь их общая площадь — 0,66 га. Я видел здесь устроенный в лестничном пролёте мини-планетарий, в котором посетители не стоят или сидят, а лежат, словно радиусы большого круглого пуфа, устремив внимательные взгляды в потолок. Побывал «на борту» парусника «Бигль», прославленного своим легендарным пассажиром Чарльзом Дарвином, чьё 200-летие со дня рождения отмечалось в прошлом году, ходил среди бочек с припасами, трюмных отсеков с гигантскими черепахами, пригибался под канатами, по которым сновали корабельные крысы, и заглядывал в каюту великого исследователя, замыслившего труд о происхождении видов. Поражался многообразию животных форм и красок, представленных единой тщательно продуманной композицией в изящно освещенной огромной витрине под названием «Эволюция в действии». И в этом же зале нашел животное, о встрече с которым мечтал много лет.
Еще в середине XIX века на просторах Южной Африки паслись многочисленные стада не-
обычных — лишь наполовину полосатых — зебр, которым местные жители дали название «квагга» — похожий звук эти лошади издавали при ржании. Теперь не издают. Всех до единой перестреляли бурские охотники. Последняя дикая квагга была убита в 1878 году. Пять лет спустя в Амстердамском зоопарке тихо скончалась последняя квагга на Земле. Это исчезновение произошло так быстро, что даже зоологи и директора музеев не успели спохватиться. Сегодня чучела квагги экспонируются в считанных учреждениях.
«Полузебра» с улицы Инвалидов смотрела на меня из витрины в зале «Эволюция в действии». Но звери и птицы, собранные за ее стеклом, стали жертвами отнюдь не эволюции. Они были уничтожены либо до сих пор находятся на грани исчезновения по вине своего могущественного, но недальновидного прямоходящего собрата Homo sapiens, поступающего с нашей планетой вразрез со своим научным названием — очень неразумно. Всех этих зверей и птиц я уже видел прежде, а вот кваггу — впервые, хотя на снимки смотреть приходилось. Но фотография фотографией, а именно здесь, в музее, бросилось мне в глаза, что эта разновидность зебры не белая в чёрную полоску той или иной частоты, а темно-бурая с узкими белыми линиями, четкими на шее и исчезающими к середине туловища.
Квагга-кобыла попала в музей в 1867 году. Она не была застрелена в Капской провинции. Она была там поймана и четыре года прожила в загоне берлинского зоопарка Zoo, старейшего в Германии и одного из старейших в мире. Вообще, зоомузеи даже в те благословенные времена дальних естествоиспытательских экспедиций нередко пополнялись за счет почивших в бозе обитателей зоологических садов, а уж сегодня некоторые из них только за счет зоопарков и обновляются.
Конечно, живое существо вызывает иные эмоции, нежели застывшее в музейной витрине. В свою очередь лучше наблюдать за зверем или птицей не в вольере зоопарка, а в естественной среде: в джунглях, пустыне, саванне, вечных льдах... Но такое удовольствие в целом доступно горстке людей, малому проценту населения планеты. Поэтому зоопарки — новые Ноевы ковчеги наших дней — и зоологические музеи играют важную роль. Не только просвещая, образовывая или развлекая. Демонстрируя прошлое, они предупреждают о будущем. Чтобы как можно больше людей задумывались об ответственности перед нашим общим домом, несущимся в космосе. Чтобы все жильцы этого дома продолжали оставаться в нём и дальше, а не покидали его безвозвратно.
...В заключение вспомню то, с чего начал: «17 мгновений весны». Увы, но к реальному Музею естественных наук в Берлине культовый сериал не имеет отношения. Съемочная группа под его своды не ступала, а Тихонов-Штирлиц проходил по залу Зоологического музея в тогдашнем Ленинграде. Застекленные витрины с чучелами зверей и птиц можно, конечно, снять где угодно, но попавших в кадр огромных тибетских яков, привезенных экспедицией полковника Пржевальского, не спутаешь ни с какими другими лохматыми быками. Таких нет больше нигде в мире!
Андрей КОТКИН
Фото автора
Фото автора
