во-вторых, в подавляющем большинстве случаев ему нет нужды прибавлять к своему имени профессию. И в-третьих, его, как Штирлица из анекдота, всегда можно опознать по висящему на груди фотоаппарату.
Необыкновенные изображения Великого Новгорода, старого и нового, сделанные Кочевником, стали каноническими. В этом признавались не только те, кто видел наборы открыток и презентационные материалы о нашем городе, но и коллеги-профессионалы.
Двух солнц не бывает
— Я изучил все возможности этого пресловутого фотошопа, мне с ним неинтересно, там все-таки не хватает возможностей, — мы с Александром Кочевником смотрим снимки в его рабочем кабинете. — Кстати, молодые ребята подрастают, они понимают вкус настоящей фотографии. Вот встречаешь фотографа и видишь, что он снимает грязно, лишние детали ему явно лезут в кадр. А он говорит: уберу в фотошопе. Так ведь не уберет! Да и любой профессионал опознает монтаж.
Видел как-то плакат — памятник «Тысячелетие России», Софийский собор, красота, кажется. А глянул на фото — картина разваливается. Памятник освещен с одной стороны, собор — с другой. Но ведь двух солнц не бывает! Собор снят телевиком, без искажений, а памятник наизнанку вывернут. Или — на лугу пасутся кони. Луг одуванчиковый, ярко-желтый, а небо впечатано осеннее, низкое, серое. Да и облака с контурным светом. Вот и весь фотошоп.
Мне Александр кажется весь сотканным из противоречий и каким-то необычайно упрямым. Не признает компьютерный монтаж, а снимки показывает электронные. Это мы еще не дошли до главной темы, ради которой я пришла к художнику, — поговорить об ускользающей красоте, которую способен удержать фотоаппарат. Опасения были не напрасны.
Стереть изображение
Главный постулат мастера: фальшивку видит не только профессиональный фотохудожник, но любой зритель, и происходит это на уровне чувств. А если чувства захлестывают, значит, это и есть настоящее? Необычная техника изогелевой фотографии, которой сделан снимок под названием «Морские волчата», — из разряда таких.
— С черно-белого негатива на один и тот же лист бумаги печатаешь 27 негативов, через разные светофильтры. Получается изображение, похожее на пастель, — Кочевник доволен произведенным эффектом. — Этот снимок был сделан на регате, погода была отвратная. В обычном виде такое изображение не привлекло бы ничьего внимания, а вот после обработки… Это фото принесло множество призов. Тогда я почувствовал, что композиционно он удачен, а технически «вытащить» его не смог. Зато когда прибегнул к изогелю, все встало на свои места.
— Чем отличается работа фотографа от работы художника?
— К художникам у меня трепетное отношение. Я не могу себя назвать художником. Если кто-то скажет это обо мне, я пойму, что меня оценили. Сам себя назначить не могу.
В такой же технике сделана фоторабота «Путина», Кочевник трудился над ней в течение двух лет, пока добился нужного результата. Безусловно, любая фотография — это документ. Еще тридцать лет назад в Юрьеве каждый сезон вылавливали тонны карпов — об этом сейчас могут рассказать старожилы, а нам уже достаются легенды, подкрепленные фотоснимками.
— Представляете, забросят один раз — и полмашины рыбы. Каждую осень в Новгороде продавали живого карпа. А еще его покупали впрок, и до января-февраля в ваннах благоустроенных квартир плавала «золотая рыбка». Не верите? Спросите у любого пожилого новгородца, как карпов временно переселяли в бочки и тазы, чтобы граждане могли помыться. И ведь не скажешь, что время было голодное, у каждого на столе была свежая рыба.
— Александр, вы любитель или профессионал? — Мне хочется его провоцировать, седого, уверенного в себе.
— Я профессиональный любитель фотографии. Я знаю фотографов-профессионалов, которые не любят фотографию. Они приходят после съемок домой и начинают смотреть телевизор, или идут на рыбалку, или пьют пиво. Вот это они любят больше, чем фотодело. Они любители-рыболовы, наверное. Если я иду на реку, кроме удочки и садка, я возьму с собой фотоаппарат.
А вот таким я увидел Хутынский монастырь в 70-м году. Он снят через кованую решетку — развалины. Я мог там вообще чернухи наснимать, но чернуху я не люблю…
Герои и герои
— У вас так много городских пейзажей, это ваш любимый жанр?
— Нет, я люблю снимать портреты, природу. Больших людей фотографировал, президентов и губернаторов. Много писателей, Распутина, например, российских поэтов. Они помнятся не как портреты, а как люди. Я часто их снимал и понял, что есть герои и Герои. Тот же прославленный летчик Игорь Каберов был прост, не считал зазорным позвонить или приехать ко мне в гости. Недавно скончался разведчик Николай Кузнецов. Когда ему в 80-е годы привезли орден Славы, который где-то потерялся из-за бюрократических проволочек, он работал в своем Пестовском лесхозе вахтером, никто и не знал, что он — легендарный человек.
А вот была встреча с Владимиром Коккинаки, еще одной легендой ушедшего времени. В 77-м году. Пришел я в наш авиаспортклуб, фильм тогда про парашютистов снимал. Сидит человечек в сером пиджаке, курит. Поздоровались. Он обратил внимание на мой фотоаппарат. Поговорили, проявил эрудицию в фотоделе. А я все мучаюсь: где-то я этого старика видел. Он тогда и говорит: «Давай знакомиться. Я Владимир Коккинаки», у меня и челюсть, честно говоря, отпала. Спрашиваю: «Тот самый?» — «Да, но это не имеет значения». И сколько мы с ним общались после этого, я никогда не чувствовал себя ущемленным, что он — герой, летчик-испытатель, человек-легенда, а я так, погулять вышел…
Тогда он работал в авиационном музее подмосковного Монино, а в новгородских болотах нашли самолет, который он хотел разместить в экспозиции. Насколько он был мягок в общении с друзьями, настолько жесток в организации работы. Он был командир, попробуй ослушайся, да никому и в голову это не приходило.
Мы с ним дружили до его кончины в середине 80-х.
Как не стать папарацци
Как-то приехал в Москву и начал убеждать Владимира, что нужно бы сделать снимок при полном параде. Одному уговорить не удалось, пришлось звать на помощь приятеля. Коккинаки доставал свои награды, аккуратно крепил их к пиджаку ровными рядами. Все завесил, присел и с грустью смотрит, а там еще целые груды коробочек с орденами и медалями. «А эти-то куда вешать? Разве только на спине?» — пошутил Коккинаки.
— Снимали в процессе, когда он прикреплял награды?
— Нет. Когда я вижу, что человек чувствует себя неуютно перед камерой, я не снимаю. Я не папарацци.
Приезжал как-то в Новгород с единственным концертом Святослав Рихтер. Полдня репетировал, а потом собрался прогуляться по городу. Я подошел к нему с просьбой снять, но он отказался, мотивировав тем, что просто хочет отдохнуть. И я даже не поднял фотоаппарат, хотя уверен, что современные фотографы меня бы не поняли. Я очень ценю доверие тех, кого снимаю.
— Как стать знаменитым фотографом?
— Все мои звания — мама подарила имя, отец дал фамилию, а я выбрал профессию. Еще немаловажно, что я новгородец. Должности, конечно, дают статус. Фотокорреспондент агентства печати «Новости» — конечно, звучит. Считай, что генерал от фотографии.
— А что или кого предпочитаете снимать?
— Предпочитаю снимать естественно, не важно что. Самое лучшее — это снимать человека за работой. Какое-то время он чувствует неудобство, но потом привыкает и ко мне, и к камере. Задаешь вопросы, он отвечает, посмотрел, взгляд осмысленный — вот он нужный кадр. Любимый ракурс? Лучше скажу, какой нелюбимый: снимать сверху, все теряется. Мое предпочтение — это красота.
— Вот оно! — думаю я и получаю…
— Но я очень не люблю снимать женские портреты. Они фальшивы, женщины убивают свою красоту гримом. Вот, например, она имеет цвет волос, который ей дал Бог. Чтобы мне его передать, нужно применить все свои профессиональные ухищрения, а она безжалостно его уничтожает, превращает в какую-то рыжую мочалку. Самое главное украшение женщины — глаза и улыбка.
— Обнаженную натуру снимали?
— Да, и хорошие снимки получились, но не для публикации. Однажды ко мне прямо на набережной подошла женщина и попросила сделать именно такие снимки. Я сфотографировал ее, и ей очень понравилось. Сейчас она уже старушка, зато какая память осталась!
— Зрителю всегда интересны эмоции, а белозубые улыбки и прищуренные глаза давно приелись.
— Некоторые любят снимать ужас, отвращение, страх. Я считаю, что они разрушительны. Улыбка — да, задумчивость — да. Много приходилось снимать, когда работал в милиции. Ну, вы представляете, какие это были фото, с мест происшествия. Но я же не могу их нигде выставить. Они необходимы, полезны для достижения положительных результатов. Но снимки с катастроф, которыми сейчас пестрят газеты, я не понимаю. Это сугубо интимные вещи. Чем страшно для меня сегодняшнее время? Все интимные места стали местами общего пользования. Цивилизованный человек ценен тем, что имеет чувство меры и целомудрие. Нельзя снимать отрицательное, чтобы вызвать созидание. Я вынужден жить в этом мире, но я не снимаю эти его проявления. Так и буду жить со своими убеждениями до самого конца. Что в конце? Наверное, вспышка сверхновой.
Юлия ГЕНЕРОЗОВА
