В СССР Сергей Довлатов был непризнанным талантом, а знаменитым стал только в США
В начале апреля в Великом Новгороде традиционно проходят Дни чтения. В этом году организаторы решили взять киношную тему, ведь 2016-й — Год кино, и пригласили известных питерских писателей: Дмитрия Каралиса — автора сценария картины «Коридор бессмертия», посвященной подвигу ленинградцев, которые зимой 43-го за несколько недель построили железнодорожную линию для доставки грузов в блокадный город, и председателя Союза писателей Санкт-Петербурга Валерия ПОПОВА, по сценариям которого снято несколько фильмов.
Но наш разговор с Валерием Георгиевичем зашел о его работе над книгами серии «Жизнь замечательных людей» (ЖЗЛ) — о Михаиле Зощенко, Дмитрии Лихачеве и Сергее Довлатове.
— В советские времена серия «ЖЗЛ» была очень популярна. Сейчас, как мне кажется, читательский интерес к книгам об известных личностях падает...
— Не скажите. На книжных ярмарках у стендов «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия» всегда многолюдно. Менеджеры этой серии — молодцы. Они действительно ярких, неординарных героев выбирают. В советский период узнаваемых единым оформлением книг «ЖЗЛ» было везде много, потому как тиражи выходили по 100 тысяч экземпляров. Сейчас же, как правило, по три тысячи единиц печатают. Но спрос на такую литературу большой — две мои книги из трех (а работа про Зощенко только в прошлом году выпущена) уже переизданы снова.
— Авторы «ЖЗЛ» сами предлагают издательству знаменитостей, о которых хотели бы написать?
— Нам присылают большой список персон, на которых пал выбор «Молодой гвардии». Мы его изучаем и отбираем для себя героев. Я ни секунды не колебался по поводу Довлатова и Зощенко, поскольку так же, как и они, в своих художественных текстах применяю иронию и гротеск. Что касается Дмитрия Лихачева, то сомневался, браться описывать его жизнь или нет. Но недолго.
— Вас от некоторых других авторов «ЖЗЛ» отличает манера написания — легкая, понятным языком, без сложных научных формулировок. Но, когда читаешь, складывается ощущение, что вы пытаетесь опровергнуть устоявшееся мнение о судьбе ваших героев...
— Я не пытаюсь, а опровергаю мифы о их жизни. Принято считать, что Михаилу Зощенко советская власть не давала писать то, что ему хотелось, что Сталин погубил писателя. Дар сатирика — сам по себе опасный дар, и Зощенко это хорошо понимал. Он был смелым, успешным, хорошо зарабатывавшим советским автором. Ему принадлежит идея печатать не толстые сборники, а тонкие книжки. Ильф и Петров по славе и близко не стояли к Зощенко. Его на улицах то и дело останавливали прохожие и высказывали свое восхищение. Так что ошибочно мнение, что его таланту не давали развернуться.
Что касается Дмитрия Сергеевича Лихачева, то он получал удары не только со стороны власти, но и со стороны друзей-либералов, которые обвиняли его чуть ли не во всех грехах. Лихачеву в полной мере довелось испытать на себе и барский гнев, и барскую любовь — ведь Михаил Горбачев пытался для себя приспособить правдолюбца Лихачева.
— С Сергеем Довлатовым вы были приятелями. И книгу о нем построили на наблюдениях своих и других ленинградских шестидесятников. Почему же тогда семья Сергея Донатовича в штыки восприняла вашу работу, ведь вы описывали то, чему были свидетелем?
— Да, у издания «ЖЗЛ» про Довлатова — непростая судьба. Изначально планировалось, что в книгу войдет большое количество отрывков из сочинений и писем Сергея и еще фотографии разных лет. Но, как видите, снимка нет даже на обложке. Я отправлял готовые отрывки рукописи родственникам. Но им показалось, что я рисую образ исключительно расчетливого человека, который заранее спланировал свой успех. Супруга же Довлатова — Елена — убеждена, что он жил как жилось, не заглядывая вперед.
Но как бы там ни было, издание в 2010 году все же вышло.
— Так как, по вашему мнению, Довлатов на самом деле рассчитал свою траекторию успеха?
— У него был хороший интуитивный автопилот, позволявший в свою пользу оборачивать многие неприятные события. Отъезд за границу в 1978 году — был для него правильным шагом. Почему? Потому что в Союзе на тот момент была целая плеяда сильных литераторов — Кушнер, Битов, Марамзин, Грачев, Бродский, Городницкий, Уфлянд, Кумпан... Безусловно, Сергей не затерялся бы среди них. Но был бы всего лишь одним из. А в Америке он очень быстро прославился и вошел в число лучших авторов, пишущих на русском. По сути, серьезно заниматься писательством он начал только после своего отъезда. В США у него не было выбора — либо упорно работаешь, печатаешься и получаешь приличные гонорары, либо прозябаешь в бедности. И именно там Довлатов раскрылся как мастер слова.
— А что, в Союзе в те времена писательский труд не требовал самоотдачи и усердия?
— Требовал, конечно. Но мы тогда жили комфортно — дешевая еда в магазинах, недорогое жилье, отлаженная система книгораспространения по стране и огромные тиражи. моя первая книжка «Южнее, чем прежде» вышла в 1969 году 100-тысячным тиражом. При таких благоприятных условиях писатели могли себе позволить неспешно — с чувством, с толком, с расстановкой — месяцами, а то и годами совершенствовать тексты, а не гнать повести, рассказы, лирику словно на конвейере.
Но нельзя забывать и об особой дружеской атмосфере, что царила тогда в ленинградских кругах интеллигенции. Физики и лирики встречались у кого-нибудь из знакомых на квартирниках, где часами могли обсуждать новые направления в искусстве, литературе. Товарищу, у которого возникали трудности, и деньгами помогали, и приютить могли. Что касается Сергея, так он был не идеален — да, нуждался в средствах, но при этом нарушал сроки сдачи материалов в газеты, мог вообще не выполнить задания. Но ведь не голодал, не на улице спал. Поэтому, возможно, и не было у него особой потребности в каждодневном труде писателя и журналиста.
— В этом году — 75 лет со дня рождения Сергея Донатовича. Как вам кажется, мог бы он стать кем-то другим, не писателем?
— Думаю, нет. В какой-то степени его путь был предопределен с детства. Он — мальчик из хорошей семьи. Отец — Донат Исаакович — работал режиссером-постановщиком в театре, а мама — Нора Сергеевна — трудилась литературным корректором. Родители с малолетства брали Сергея с собой в гости в семьи известных ученых, артистов, интеллектуалов. Он водил дружбу с такими же, как он, умными, начитанными мальчиками. Но, в отличие от них, он еще постигал жизнь в дворовых компаниях.
Упражнения со словами для многих их нас, представителей ленинградской молодежи 60-х, стали неотъемлемой частью бытия. К новой литературе сама жизнь подталкивала и ее абсурдное воплощение в книгах официально признанных советских писателей. На ум приходит роман Георгия Маркова. Есть там главы, как секретарь обкома из Сибири, оказавшись в Италии (ехать не хотел, но партия сказала, что надо), встречает на приеме в посольстве итальянскую герцогиню-красавицу-миллиардершу, которая тут же, потеряв голову, бросив многочисленные дворцы и замки, устремляется за ним в далекую Сибирь, в отчаянии предлагая себя и свои капиталы. После долгой страстной ее мольбы он хмуро соглашается взять лишь капиталы — да и то, ясное дело, не для себя, а для области.
Сколько пафоса в тексте. Но мы, когда это читали, — просто хохотали. Советская литература — мать гротеска!
Ну и как тут было не начать самим писать. Но писать иначе: иронично, емко, кратко, но образно, оригинально, самобытно, без банальностей и пафоса, но всякий раз о жизни и о людях. Все это есть в произведениях Сергея Довлатова. «Компромисс», «Чемодан», «Заповедник», «Иностранка», «Соло на ундервуде»... Берите любую книгу. Не ошибетесь.
Чеканный профиль командора
Из книги Валерия Попова «Довлатов»
...Довлатов оказался гениальным мастером пиара, хотя тогда это слово было нам незнакомо (да и в Америке только обретало права). Как красиво он, например, подает свое знакомство с переводчицей: «Очаровательная Анн Фридман повергла меня в любовь и запой». Даже запой пригодился для создания неповторимого образа!
И еще один непревзойденный пиаровский ход: «Дело осложнялось тем, что «Зона» приходила частями. Перед отъездом я сфотографировал рукопись на микропленку. Куски ее мой душеприказчик раздал нескольким отважным француженкам. Им удалось провезти мои сочинения через таможенные кордоны. Оригинал находится в Союзе. В течение нескольких лет я получаю крошечные бандероли из Франции. Пытаюсь составить из отдельных кусочков единое целое. Местами пленка испорчена (уж не знаю, где ее прятали мои благодетельницы)».
У кого не возникнет интерес к этому сочинению после столь пикантного способа его транспортировки? Заодно этим оправдывается некоторая рваность текста.
Преодолев полосу дискомфорта, неизбежную для любого «неместного», Довлатов постепенно разбирается в американской литературной жизни, вписывается в нее — и оценивает восторженно: «На семь моих книжек по-русски — в нашей прессе четыре с половиной рецензии, но один мой «Компромисс» на английском — 30 американских рецензий! Русские не платили, да еще пытались уязвить. А американцы платят по 5 тысяч долларов за рассказ, конкретно и доброжелательно».
Действительно, лишь Довлатов удостоился одобрительных рецензий не в эмигрантских, а в настоящих американских журналах. Он один собрал больше, чем все остальные русские за рубежом (исключая, разумеется, Солженицына и Бродского), рецензий в прессе, в том числе и в американской, и почти все эти рецензии — восторженные:
«...Большинство читателей будут читать его как можно медленней, чтобы отсрочить ужасный момент прощания с этой прозой».
«...Сборник Довлатова заставляет вспомнить фильмы Бастера Китона — герой проходит через ужасные происшествия с абсолютно бесстрастным лицом».
«Щемящий юмор достигается продуманным соотнесением простых предложений. Стереотипные славянские крайности замечательным образом отсутствуют».
«...Можно только надеяться, что он продолжает одеваться так же плохо и писать столь же чудесные рассказы».
И вершина его карьеры — публикация его рассказов в престижнейшем «Ньюйоркере». Так высоко не поднимался здесь ни один русский писатель... да и из американских далеко не все удостаивались такой чести.
Недаром ему «завидовал» сам Курт Воннегут! Из письма Довлатова И. Меггеру:
«...А теперь — когда мне, извините, случилось запить в Лиссабоне, то меня купали в душе и контрабандой сажали в самолет два нобелевских лауреата — Чеслав Милош и Бродский. При этом Милош повторял: «Я сам люблю выпить, но тебе уже хватит».
Постепенно Довлатов становится самым знаменитым русским прозаиком эмиграции. И хотя хитрый Довлатов стремился в любой компании представиться непутевым Шурой Балагановым — «чеканный профиль командора» проступает все четче.
Фото с сайта cdn.tvc.ru
