Не прививается любовь к России только митингами да рассказами из учебников
Руководителя Зала воинской славы Светлану ОРЛОВУ в кабинете не застанешь. Если очень нужна — ищите у выставочных стендов. Вот и мы встретились, когда она проводила экскурсию для ребятишек из школьного лагеря.
— В привычном восприятии экскурсия — это когда тебе говорят: «Посмотри налево, посмотри направо, руками ничего не трогай». Но с нынешними детьми такой подход не срабатывает, им просто смотреть не интересно,
— начинает разговор Светлана Михайловна. — Чтобы у них загорелись глаза, рассказать нужно по-особому, дать в руки экспонаты, позволить примерить форму, сделать их не слушателями, а участниками мероприятия.
— Сегодня отовсюду только и слышно, что про патриотическое воспитание. Дает ли эффект массовая прививка любви?
— Патриотизм — качество, которое формируется. Для меня лично патриот — это человек, который обладает информацией об исторических событиях, считает их для себя важными и конкретными делами проявляет свое уважительное отношение к России.
Воспитать патриота можно. Вопрос: какими способами? Безусловно, лучшее, что создала педагогика в советский период, нужно брать на заметку. Но не копировать все подряд. На мой взгляд, организаторы многочисленных митингов, когда детей целыми классами приводят постоять у мемориала да послушать торжественные речи, цели не достигают: большинство учащихся знать не знают ни о торжественной дате, ни о героях, которым установлены памятники.
Да, в советские годы митинги тоже часто проводили, но не нужно забывать, что тогда на них в основном выступали ветераны, труженики тыла, рассказывающие о том, как воевали, как жили в годы Великой Отечественной. Тогда школьники получали информацию из первых уст. Нынче же больше звучат официальные речи руководителей разного уровня. А детям-то в этом какой интерес?
К нам в зал приходят учащиеся разного возраста и подготовки. И если я им буду перечислять номера воинских формирований, направления наступлений, количество и состав вооружения, они тут же уткнутся в свои смартфоны и про меня забудут. Всю эту подробную справочную информацию ребята, если захотят, в Интернете найдут без труда. А наша задача как раз в том и состоит, чтобы захотели. Поэтому мы стараемся военные события подавать через призму конкретных жизненных историй.
— Рассказываете о находках поискового отряда «Шкраб», командиром которого являетесь?
— Стараюсь передать личные ощущения, чувства, связанные с этими находками. Для меня важно, чтобы дети поняли, чем руководствуются люди, уходя в леса на поиски павших бойцов, почему это нужно делать. Лично для меня каким-то переломным моментом, когда я точно поняла, что не брошу дело, было письмо, пришедшее в 1993 году из Нижегородской области от дочери солдата Андрея Ильина, останки которого мы подняли. На одной стороне листа женщина благодарила нас, а на другой было послание отцу: «Папочка, спасибо, что ты нам написал. Мы так долго с мамой ждали от тебя весточки...».
Другой случай, о котором я рассказываю детям: в 2012 году в лесах у Мясного Бора находим останки и медальон 20-летней Тамары Быстровой. Списываемся с ее близкими. В семье хранятся ее письма с фронта, в одном из которых она сообщает, что после войны выйдет замуж за Филиппа Калашникова. Делаем запросы в архивы о нем, и выясняется, что он был фельдшером, воевал там же, где и она. И тоже погиб. Но его останки поисковики нашли еще в 1993 году. И похоронен он там же, где его невеста, — в Мясном Бору.
И когда детям героические события нашей страны такими вот реальными историями подаешь, они начинают прислушиваться, глаза загораются.
— Ну, загорелись у школьников на экскурсии глаза. А вышли из зала и про все забыли...
— Как правило, в конце рассказа мы спрашиваем, хочет ли кто-нибудь из ребят отправиться с поисковиками. Лес рук подымается. Во время учебного года, до начала Вахты памяти, я приглашаю добровольцев к нам в зал. Работа для них всегда найдется — искать данные в военных архивах, оформлять экспозиции, помогать в качестве волонтеров на мероприятиях, частичную реставрацию выставочных предметов производить. Так вот из тех, кто изначально громко о своем желании заявил, к нам на стажировку — перед выходом в лес — половина приходит. И не все, кто в экспедицию идет, потом продолжают это дело. Но даже один выход, одна поисковая разведка меняют ребят. В прошлом году с нами пошли трое студентов. Когда мы их посвящали в поисковики, одна девочка сказала, что, только попав в лес, она в полной мере осознала, какую ценность представляет ее собственная жизнь.
А вообще, в последние годы много молодежи пришло в отряды. Мы принимаем ребят с 14 лет, с разрешения родителей, конечно.
— Вы по образованию — историк и в прошлом работали учителем. Не пугает ли вас посредственное знание детьми истории?
— Вы знаете, нет. А что, все взрослые обладают массой знаний? Многих возмутил ролик в Интернете с викторины «Муз-ТВ», в ходе которой две участницы на вопрос о холокосте ответили, что это клей для обоев. Да, девчонки не слышали про преследование евреев в нацистской Германии. Но предположу, что им про это учителя в школе или вообще не рассказали, или так засушили информацию, что она не отложилась в памяти.
Одно дело — зажечь искру интереса к событиям прошлого в детях, но еще ведь и педагогов нужно расшевелить. А это порой сделать сложнее. Одни учителя, которые к нам классы приводят, вместе с ребятами слушают гидов, изучают экспонаты, участвуют в наших интерактивных блоках, другие же — даже в зал не заходят, а сидят при входе, словно повинность отбывают. И зависит такое равнодушное отношение отнюдь не от возраста предметника, а от его личных убеждений.
Учащиеся могут чего-то и не знать. Но узнают, если их увлечь.
Фото из открытых источников
