Только швейные машинки, но так и должно быть
Умеют у нас названия давать — в общем, я ехал на улицу Инициаторов. А где это? «Да где аэродром», — объяснили мне в Крестцах. Напрасно я искал взглядом хоть какие-нибудь следы авиационной деятельности.
Вот и Инициаторы. А ведь для них, Елены и Николая Макаровых, — очень даже подходящее название. Люди они творческие. Её в посёлке как отличную рукодельницу знают. Его — как умельца: старыми швейными машинками увлекается. Аэродрома же потому и не видать, что он давно застроен.
— Вот вы в каком месте живёте? — поинтересовался я у хозяйки.
— На взлётной полосе, — ответила она. — Серьёзно! У нас тут очень твёрдый огород. Попробуй копни.
А дом — как надо. Большой. Как и семья, которая в нём живёт. Елена Германовна и Николай Николаевич воспитывают пятерых детей. Приёмных. Помогают им, как говорится, встать на крыло. На этой улице летающих инициатив.
«Работаю я мамой»
Начало дня. Дети — в школе. Сам такое время выбрал, что поделать. Потом уже, пообщавшись с Еленой Макаровой, я понял, что будь даже все дома, семейный портрет вряд ли получился бы. У неё есть печальный опыт, когда одна фотография в газете резко отразилась на судьбе ребёнка.
— Девочка у меня с трёх лет жила. В школу уже пошла. И вот её фотография попалась на глаза биологической матери. Суд встал на её сторону. Через семь лет эта женщина приехала ко мне: «Забирай! Она меня не признаёт, воли хватила…». Знаете, я своих больше никому не отдам. Девочек-близняшек из роддома брала. У одного ребёнка вообще нет родителей — просто прочерк.
Она сама — из большой семьи. У неё — незаконченное высшее педагогическое образование. Года два поработала пионервожатой. Пока не закрыли партию, комсомолию и пионерию заодно.
Замуж вышла, родила сына, и с тех пор у неё — группа по зрению.
— Всё равно же дома сижу, вот я и придумала себе работу — быть мамой. Муж поддержал. Трудно ли? Я сразу знала, что легко не будет.
Вот её расписание: проводить в школу, встретить, накормить, помочь с уроками, сводить в Центр народного творчества — дети учатся шить. Кто-то ещё и в музыкалке занимается.
У неё — четыре девочки-одногодки. И мальчик — он на пару лет младше, ходит в третий класс. Куда девки, туда я — тоже шьёт!
— Как в школе успехи?
— По-разному. Но детишки хорошие. В классе как-то спросили: «Поднимите руки, кто помогает родителям?». Все подняли, кроме моих. Они же не считают за помощь помыть посуду, убрать в комнате.
— А как свои дети относятся к вашей работе?
— Нормально, они у меня взрослые. Я недавно «короной» болела. Боялась, вдруг не выкарабкаюсь, и как они тут без меня? Так пока я лечилась, дочка моя приехала из Новгорода, отпросилась, две недели с ними управлялась. Главное, конечно, детишек этих поднять…
Макаровы и на аэродроме-то поселились, потому что прежний их дом был тесен для такой семьи. Взяли ипотеку, купили другой.
Доможириха
Родители Елены Германовны — северяне, родом из Мезени.
— Шитьё есть мезенское, вот я с детства что-нибудь да шью — гены, наверное. Мне девочки у нас в центре говорят, что таких кукол, как у меня, нигде больше не видели. Как вы думаете, что означает доможир?
— Может, сало по-архангелогородски?
— Нет! — смеётся. — Домовой. Или домовитый, зажиточный человек. У мамы девичья фамилия такая была. Соседки, бывало, зовут: «Лидка-доможириха, где ты?». Ну а я кукол своих зову доможирихами. Они у меня игровые, нравятся детям.
— Как такую сшить?
— Просто садишься и шьёшь. Потом с девочками моими наряды им подбираем.
И швец, и жнец
А ещё у неё — очень милые черепашки. И вообще не дом, а мастерская. Но тут и муж, что называется, подсобил. Николай не на шутку «заболел» машинками. Ищет старые модели, перебирает, собирает.
Лёгок на помине — вот и он.
— Коля, как ты?
— Отлично! — отвечает жене. — Тест отрицательный.
Всё понятно.
Николай Николаевич — водитель-электромонтёр. Чего-чего, а простыть нынче запросто. Провода старые, снега — как на несколько прошлых зим. Но ему одной его электрической профессии как бы мало. Отчасти сама жизнь подталкивает к поиску «альтернативных источников». Животину, было, развёл. Научился делать сыр из козьего молока. Да вот спрос в Крестцах на эксклюзив — не ахти какой. И смысл тогда?
Машинки же — это больше похоже на хобби.
— С чего началось? — переспрашивает меня Николай Николаевич. — Да чехол для мотоцикла надо было пошить, а не на чем. Купили такую, чтобы по грубой ткани работать могла, так её налаживать пришлось.
Часть его коллекции сейчас экспонируется в Крестецком ЦНТ. Но и дома немало осталось.
— Венгерская, — показывает. — Ей сто лет уже.
И чешская, и наша госшвеймашиновская, и известный «Зингер». Самая миниатюрная — японская, конечно. Сделана году в 1980, а функций — как у современных.
— А вот это мы сейчас будем реставрировать, — подходит к столу, на котором в каком-то случайном порядке разложен набор узлов, частей, деталей.
— И это будет шить?
— Заработает, куда денется.
— Ему уже пора профессию менять, — замечает супруга. — Мог бы в наладчики швейных машинок пойти. Правда, я что-то не слышала о таком производстве у нас в Крестцах. Как обустроим в доме второй этаж, откроем там мастерскую. Не надо? Ну, тогда Егорка там поселится. Он мне уже сказал: «Мама, я с тобой буду жить. Когда вырасту и женюсь». Всё, старость обеспечена.
— Вот! — Николай протягивает ручку от машинки. — Я уж думал, куда она запропастилась? Чистый фарфор. Есть машинки, которые назывались белоручками. Вот из-за этих белых штуковин. А главное — из-за своего рабочего характера. Он у них нежный. Как ткань, шить которую они предназначены.
* * *
— Давайте я вам ещё покажу нашу кухню, — предлагает Елена Германовна.
— А что там?
— Кофе стынет!
А ещё там разлёгся самодовольный кот, заняв лучшее место — на батарее. Двое его завистников расположились на полу. Все они, конечно же, в известном смысле тоже приёмные.
