«А как поступил бы отец?» — когда началась специальная военная операция, сын офицера не мог остаться в стороне
Позывной у него — домашний-домашний. Но это — как посмотреть.
«Почему я Тапок? Сам так захотел. Это как на машине: тапок в пол и погнали. И время такое: надо давить. А то нас…»
Антон Калашник — командир боевой машины пехоты. Мотострелковый батальон, танковый полк, Херсонское направление. Фамилия, кстати, на украинский манер.
— Так точно. Родня там — Славянск, Краматорск, а также мать городов русских. Отец был военным лётчиком, оканчивал Васильковское училище. В этом году — 10 лет Майдану и столько же, как умер папа. Самой бесовщины на Крещатике он не видел.
Последней встречей с украинской роднёй стали похороны. Расстались нехорошо, разговора не получилось. Как они там? Да вот, сказали, дядька твой с автоматом засыпает. А всё из-за вас, москалей.
— Помню поездку в Карпаты, ещё никакой революции не было. Город Ивано-Франковск, центр, магазин, девушки-продавщицы щебечут на чистом русском. От моего «здрасьте» лица у них каменеют. Все беды в мире из-за москалей.
Антон — из последнего поколения СССР. Родился в Азербайджане, в школу пошёл в Новгороде. Союз же развалился, лётчик с семьёй оказался в Кречевицах.
— Никогда не думал, что буду военным. Я даже срочную не служил. И не хотел в армию. Был наслышан, какие там порядки. Мне не нужно было хитрить — есть проблемка по здоровью. И сейчас, когда подписывал контракт, спрашивали: как, мол? А как? Дожил же до 37. Что я ещё годик на контракте не осилю? У меня не было другого выбора. Я спрашивал себя, как поступил бы отец. Ответ был очевиден.
Вологда-гда
Был второй день в зоне СВО. Только расположились. Боевое задание: выдвинуться на линию соприкосновения с противником. Оставалось метров 300 — обнаружили «двухсотого». Похоже, парнишка лежал уже давно. Решили его вытащить.
Подтащили к дороге. Кругом — колокольчики от кассетников. Зацепишь — рванёт роем мелких осколков.
Достали документы. Вологодский оказался парнишка. И ровно год прошёл, как расписался.
— За полтора года всякого насмотрелся. Но вот этот парнишка и что с ним сделала война — это, наверное, врезалось в память навсегда.
Обыкновенный герой
Сейчас, будучи в отпуске, навестил боевого товарища.
— Дизель для меня — герой. Он похоронен в Кречевицах. Было ему уже далеко за 50. А место такое, что боестолкновения — на постоянку. Он ещё и контузию перенёс. Не долечился, бегом на передок. «Мужики, я с вами!» Пытались не брать. Обижался: «Ну чего вы, я же в норме!» Может, и в норме, но со слухом ещё не очень. А воздух надо слушать. Как-то по зиме заходили в населённый пункт. Дизель с Тихоном выдвинулись вперёд. Дальше, ещё дальше. Пытались остановить — не слышат. Достали мы Дизеля только весной. Тихона так и не нашли…
Постучим по броне
Боевая работа, о которой говорит Антон, вроде бы не для тех, кто служит на танке или на самоходке. И вообще, как он попал на эту технику со своим-то ростом? Раньше ограничения были для больших.
— Значит, перестали быть, — отвечает. — Есть, конечно, моменты. Вот не скажу, что мне было комфортно на месте наводчика. Изначально я им был. Но всё решаемо. Можно найти место и для большого. Но бывает, что рост — это хорошо. При экстренной эвакуации высокие быстрее вылетают из машины.
— Приходилось?
— Быть подбитым? Нет! Постучим по броне. Мы больше работаем на дистанции. Как маневренная пушка. Такая теперь война. Современные системы наведения, беспилотники. Лишний раз башню подставлять — не вариант. В общем, мы — и артиллерия, и пехота. Бывает, идём в штурм.
— Награды есть?
— Трофеи есть — иностранные флаги. На нашем направлении много наёмников, особенно поляков. А награды… Представлен был. Как будет, так будет — не за этим шёл. Надо же долг отдать Родине. Тем более что раньше не служил.
— Отдали?
— Контракт закончился 5 июня. Ныть нельзя, проявляем понимание. Ребята дико устали, но если им предложили бы перезаключить контракты, думаю, большинство так и сделало бы. И я в том числе. При том, что очень хочу пожить обыкновенной человеческой жизнью. Снова создать семью, родить детей. Возраст такой — когда ещё? А время такое, что там, на фронте, надо дожимать.
— Что вы теперь думаете про нашу армию?
— Что она стала опытнее и сильнее. Что понятие воинской чести и доблести снова — на щите. Многое зависит от офицеров. В 1990-е сама эта профессия была обесценена. Вот те молодые офицеры, которые проходят сквозь горнило СВО, — они уже другие. Кто окончил училище недавно, кто получил звание прямо на войне. Они делом доказывают свои способности быть командирами, вести за собой, воспитывать волю к победе.
— Что скажете про врага?
— Мне приходилось видеть: лежат пятеро и носилки. Всё предельно ясно: несли раненого, их подкараулили с беспилотника и убили. Но бывает по-другому, я сам попадал в такую ситуацию: несём раненого и вдруг замечаем над собою беспилотник со сбросом. Всё, это наши последние секунды. А он не сбрасывает! Они там не все подряд нацисты отмороженные, которые нас ненавидят, кому всё равно кого убивать — военных, мирных, взрослых, детей. Просто бывают обстоятельства общего порядка, которые отдельно взятый человек не может изменить. Мы не враги, нас сделали врагами. Человек вынужден приспосабливаться. Как я могу осуждать того тракториста, который вытащил из грязи нашу БМП, но от предложенной платы отказался — потому что в рублях? «Вы, не дай Бог, уйдёте, а с меня потом за эти рубли спросят. Дальше-то что будет?»
— А что будет?
— Всё будет хорошо. То есть хотя бы по Днепру. Я про границу. Моё такое ощущение.
— Вы сами чем потом займётесь?
— Честно? Не знаю. Возможно, придётся «забронировать» себе место в армии. Поскольку такого ощущения, что смогу легко вернуться в гражданскую жизнь, у меня нет. Да и надо ли? Может, как раз лучше служить, как медному котелку. Впрочем, что об этом говорить? Как-то рановато. Посмотрим.
— Могу вас представить в роли замполита.
— Я тоже! Шутка. Хотя… Не знаю как от замполита, а от старшины у меня какие-то дела сейчас есть. Немножко занимаюсь вопросами личного состава — характеристиками, проблемами разными. Даже в отпуске приходится. Вообще, время всех нас расставит по своим местам. И на СВО, и в дальнейшем.
— Кто-то скажет, что, напротив, нашему времени не хватает определённости и что есть в нашей жизни некая раздвоенность: одни воюют, а для других будто бы ничего не происходит.
— Знаете, это философский вопрос. Меня часто спрашивают, как война отражается на ребятах. Про так называемый посттравматический синдром и так далее. Это так обязательно? Кто-то так решил? Я приехал в отпуск, надел гражданку и хожу только в ней. Я дома! И совершенно не собирался везти что-то оттуда сюда. В смысле — в себе. Это не про сумку. Там — зона боевых действий, а здесь — мирная жизнь. И это очень важно — приехать и видеть улыбающиеся лица, обычную жизнь. Разве там наши ребята работают не для того, чтобы здесь было именно так? Не могу сказать, что все мои боевые товарищи разделяют такую позицию. В любом случае мы там в абсолютном большинстве — адекватные люди. Хотим, чтобы у России всё было хорошо. И чтобы наши близкие чувствовали себя хорошо. Если все будут ходить в постоянных переживаниях, лучше от этого никому не станет. Я не любитель рассказывать про войну как она есть. Многие не поймут. Они не испытали этого на себе. И не надо. Сейчас там мы. Мы сами выбрали такой путь. И мы правы — вот на этом я буду настаивать. Постарайтесь понять.
Спасибо за понимание самому Антону — что согласился на разговор. Я встретил его у волонтёров — он заглянул передать благодарность сослуживцев группе «Zа други своя». Когда этот номер «НВ» выйдет из печати, он уже снова будет у себя в полку. Отпуск был короче обычного — время на дорогу теперь тоже идёт в счёт отдыха. Время сжимается. Ставки растут — то ли информируют, то ли пугают эксперты. В самом деле, постучим по броне.
Публикации спецпроекта можно найти по хештегу «солдатский орден».
Теги: Солдатский орден, СВО, Новгородская область, общество
