Народный артист РСФСР Георгий Тараторкин уже не первый раз председательствует в жюри Международного фестиваля камерных спектаклей по произведениям Ф.М. Достоевского, традиционно проходящего в начале ноября в Старой Руссе. Не стал исключением и XIII театральный форум. И это не случайно.
Мир Достоевского давно и плотно вошёл в жизнь Георгия Георгиевича. Именно за роль Родиона Раскольникова в фильме «Преступление и наказание», до сих пор, кстати, считающемся классической киноверсией романа, актёр был удостоен Государственной премии. Убийцу старушки-процентщицы Тараторкин много лет играл и на сцене Театра имени Моссовета в спектакле «Петербургские сновидения». Потом была роль Ивана в спектакле «Братья Карамазовы», Ставрогина в «Бесах»... Отечественная критика уже давно пришла к единодушному выводу, что лучшего актёра для «театра Достоевского» трудно представить, хотя в творческом портфеле Тараторкина было много и других громких театральных и киноролей. Поэтому не удивительно, что разговор с актёром вёлся в основном вокруг да около творчества Фёдора Михайловича.
— Георгий Георгиевич, бесспорно, что Достоевский занимает особое место в вашей творческой судьбе. Наверняка это ещё и любимый писатель?
— Если всё-таки решиться считать, что любовь — это не умиление, а труд, то да. Хотя, наверное, мы всё-таки воспринимаем это понятие слишком чувственно, в параметрах некоторой сентиментальности. А на самом деле любовь — это труд, громадная работа.
Чем сейчас нас тревожит Достоевский? Степенью правды, как мне кажется. Мы же постоянно друг другу врём. И про природу человеческую, и про эти две бездны, что над и под нами, и про окружающий мир.
Есть такое понятие, как «фантастический реализм Достоевского», — это не та фантастичность, по которой топоры летают в космосе и прочее, а фантастическая степень правды. И сам факт, что в нынешнем, таком приблизительно поверхностном существовании, есть люди, считающие для себя необходимым обратиться к миру Фёдора Михайловича, организовав фестиваль, для меня фантастический.
— Родиона Раскольникова в спектакле «Петербургские сновидения» вы играли десять лет. Какая мотивация должна удерживать актёра жить судьбою своего героя на протяжении стольких лет?
— На протяжении этих десяти лет мир вокруг меня менялся, я менялся, и абсолютно все эти изменения входили в судьбу Родиона Романовича. С изменяющимся временем изменяются и судьбы. Уж это я, десятилетие пытающийся проживать судьбу Раскольникова, знаю точно. Без личного открытия классики разговор о ее современности — пустой звук. Когда ты понимаешь, что изменилось время, меняется и отношение к миру. Это обостряет в судьбе твоего героя какие-то моменты, которые совсем недавно были в сознании второстепенными, а сейчас становятся доминирующими. Вот ведь в чём чудо.
— Одной из особенностей нынешнего фестиваля камерных спектаклей по произведениям Достоевского является его молодёжная направленность: в афише было представлено сразу два спектакля, в которых задействованы студенты актёрских курсов НовГУ и РАТИ — ГИТИСа. Какие вы могли бы дать рекомендации молодым актёрам как воплощать особенности героев Достоевского на сцене и в кино?
— Замечательный вопрос, но вот ответить на него сложно... Признаюсь, я не отслеживаю тех, кто играет героев Достоевского, не сравниванию. Сериал «Преступление и наказание», который был снят пару лет назад, я не видел, потому что находился в то время в Америке. Но, думаю, что если бы даже я был в России, то всё равно не стал бы его смотреть. Не почему-либо, а потому, что у меня свои, непрерывные отношения с Родионом Романовичем. Мы встретились, когда ему было 23 и мне. Ему так навсегда и будет 23, а мне... Но встреча с миром Достоевского и возможность пытаться проживать дарованную тебе судьбу не сравнима ни с чем. И в этом плане я счастливый человек, ведь мне была дарована попытка проживать судьбы героев Достоевского по десятку лет. Если встреча с миром Фёдора Михайловича, как говорят детишки, была не понарошку, то это покруче, чем на иглу сесть.
— Некоторые специалисты утверждают, что изучение произведений Достоевского в школьной программе нужно перенести в старшие классы, а то и вовсе отказаться. Дескать, романы Фёдора Михайловича слишком сложны для понимания детей. Как вы относитесь к подобного рода заявлениям?
— Если в школе молодому человеку хотя бы по касательной, но серьёзной касательной, не встретиться с Достоевским, то он может не встретиться с ним никогда. Его будет устраивать та степень правды о человеке, которая бытует.
Но вообще я считаю, прежде чем думать, изучать или не изучать Достоевского, надо разобраться с той степенью неправды, которая существует нынче в учебниках. Я, конечно, подробно этим вопросом не занимался. Но мне представляется бредовым иметь, например, десять учебников истории. Учебник должен быть один, за который авторы несут ответственность. А уже к этому должны прилагаться Ключевский, Соловьёв. Зачем давать возможность на неправде зарабатывать деньги?!
— Если обращаться к истории, то интересно, как в вашем творчестве появилась роль адмирала Колчака, которую вы на протяжении трёх сезонов играли в Иркутском драматическом театре?
— Я не люблю слова «играл», «роль». Наверное, потому что вся наша жизнь — это такие игрища, где все играют до омерзительности грубо. Я бы сказал «судьба»...
Скажите, много ли вы знаете публичных людей, которые являют из себя то, что они на самом деле есть? Не каждый решается публично сказать то, что на самом деле думает. С Александром Васильевичем Колчаком по-другому. Но когда режиссёр Иркутского театра Геннадий Шапошников предложил мне сыграть адмирала, я в одно касание отказался. Где Москва и где Иркутск! Тем более то, что называлось пьесой, мне не показалось настолько привлекательным. Но я имел неосторожность встретиться с подлинными документами судьбы Колчака — его письмами, дневниками, допросами. И тут я попался... Речь шла о судьбе человека на протяжении десятилетий оболганного предвзятым отношением и переходящим из поколения в поколение сознанием, что это кровавый диктатор. А ведь это один из самых совестливых сынов нашего Отечества. Только вслушайтесь в слова его клятвы: «Принимая крест верховной власти, обещаюсь и клянусь перед всемогущим Богом быть верным и до конца преданным Российскому государству как своему Отечеству». Скажите, многие ли из тех, кто находится сегодня на госслужбе, могут сказать, что служат Отечеству? А дальше: «Обещаюсь и клянусь не увлекаться ни родством, ни дружбой, ни враждой, ни корыстью». Ни на что вас не наталкивает?
Прочитав такое, даже при несовершенстве пьесы, при том, что до Иркутска пять тысяч километров, я согласился. С другой стороны, это до помещения театра тысячи километров, а судьбы ближе, которую можно было бы прожить, в то время в Москве у меня не было.
— Тем более интересно узнать ваше мнение о громкой премьере фильма «Адмирал» с Константином Хабенским в главной роли. Вы его смотрели?
— Нет. Но даже если бы и смотрел, что я буду комментировать? У меня свой визуальный ряд, свои связи с Александром Васильевичем. Я их оберегаю и не хочу никаких других картинок, ни впечатлений. Мне интереснее побыть с ним один на один.
Знаете, иногда я сам вёл разговор с Колчаком. «Зачем ты влез в эту историю?» — спрашивал я. Ведь, уже понимая, как его подставили союзники, получив предложение возглавить кафедру минного дела в Америке, он никуда не уехал. А согласись он, и его дальнейшая жизнь, и его посмертная слава были бы в порядке. Но Александр Васильевич отказался, ведь у него было острейшее чувство чести и долга. Колчак до сих пор считается одним из авторитетнейших специалистов минного дела. Во время Великой Отечественной водное минирование Ленинграда во многом делалось по схемам Александра Васильевича.
Человек был проклят своим Отечеством, а когда это Отечество оказалось в опасности, к этому же сыну и обратилось. Вот в чём цинизм истории.
— А о каких ещё ролях вы мечтаете?
— Да нет у меня никаких ролевых мечтаний. Может быть потому, что у меня и сегодня нет уверенности, что я своим делом занимаюсь. Хотя я человек счастливый по многим параметрам, даже при всех сложностях жизни.
Мне повезло, что я встретил Зиновия Яковлевича Корогодского. Если бы в тот момент, когда я выбрал актёрскую профессию, мне встретился не он, а кто-то другой, то никто бы не подарил мне то, что подарил Корогодский. Зачем кому-то нужно было связываться с этим невнятным мальчишкой, который на отборочном туре в студию при ленинградском ТЮЗе в полуобморочном состоянии произносит стихотворные строки? Зиновий Яковлевич же тогда давал мне произнести только одну строчку, а потом останавливал, понимая, что лучше не испытывать судьбу. И так я проходил из тура в тур. Он же сам мне потом рассказывал, что когда он произнёс мою фамилию при обсуждении того, кого из абитуриентов зачислять, все в комиссии только и вымолвили: «А ЭТО вам зачем?». Я очень благодарен, что он подарил мне веру в себя. Наверное, самое редкое и дорогое, что мы способны подарить друг другу, — это веру в другого человека, а она уже в свою очередь рождает веру в себя. Не самонадеянность, что отвратительно, не самоуверенность, что порочно, а веру, потаённую веру в себя.
— Георгий Георгиевич, бесспорно, что Достоевский занимает особое место в вашей творческой судьбе. Наверняка это ещё и любимый писатель?
— Если всё-таки решиться считать, что любовь — это не умиление, а труд, то да. Хотя, наверное, мы всё-таки воспринимаем это понятие слишком чувственно, в параметрах некоторой сентиментальности. А на самом деле любовь — это труд, громадная работа.
Чем сейчас нас тревожит Достоевский? Степенью правды, как мне кажется. Мы же постоянно друг другу врём. И про природу человеческую, и про эти две бездны, что над и под нами, и про окружающий мир.
Есть такое понятие, как «фантастический реализм Достоевского», — это не та фантастичность, по которой топоры летают в космосе и прочее, а фантастическая степень правды. И сам факт, что в нынешнем, таком приблизительно поверхностном существовании, есть люди, считающие для себя необходимым обратиться к миру Фёдора Михайловича, организовав фестиваль, для меня фантастический.
— Родиона Раскольникова в спектакле «Петербургские сновидения» вы играли десять лет. Какая мотивация должна удерживать актёра жить судьбою своего героя на протяжении стольких лет?
— На протяжении этих десяти лет мир вокруг меня менялся, я менялся, и абсолютно все эти изменения входили в судьбу Родиона Романовича. С изменяющимся временем изменяются и судьбы. Уж это я, десятилетие пытающийся проживать судьбу Раскольникова, знаю точно. Без личного открытия классики разговор о ее современности — пустой звук. Когда ты понимаешь, что изменилось время, меняется и отношение к миру. Это обостряет в судьбе твоего героя какие-то моменты, которые совсем недавно были в сознании второстепенными, а сейчас становятся доминирующими. Вот ведь в чём чудо.
— Одной из особенностей нынешнего фестиваля камерных спектаклей по произведениям Достоевского является его молодёжная направленность: в афише было представлено сразу два спектакля, в которых задействованы студенты актёрских курсов НовГУ и РАТИ — ГИТИСа. Какие вы могли бы дать рекомендации молодым актёрам как воплощать особенности героев Достоевского на сцене и в кино?
— Замечательный вопрос, но вот ответить на него сложно... Признаюсь, я не отслеживаю тех, кто играет героев Достоевского, не сравниванию. Сериал «Преступление и наказание», который был снят пару лет назад, я не видел, потому что находился в то время в Америке. Но, думаю, что если бы даже я был в России, то всё равно не стал бы его смотреть. Не почему-либо, а потому, что у меня свои, непрерывные отношения с Родионом Романовичем. Мы встретились, когда ему было 23 и мне. Ему так навсегда и будет 23, а мне... Но встреча с миром Достоевского и возможность пытаться проживать дарованную тебе судьбу не сравнима ни с чем. И в этом плане я счастливый человек, ведь мне была дарована попытка проживать судьбы героев Достоевского по десятку лет. Если встреча с миром Фёдора Михайловича, как говорят детишки, была не понарошку, то это покруче, чем на иглу сесть.
— Некоторые специалисты утверждают, что изучение произведений Достоевского в школьной программе нужно перенести в старшие классы, а то и вовсе отказаться. Дескать, романы Фёдора Михайловича слишком сложны для понимания детей. Как вы относитесь к подобного рода заявлениям?
— Если в школе молодому человеку хотя бы по касательной, но серьёзной касательной, не встретиться с Достоевским, то он может не встретиться с ним никогда. Его будет устраивать та степень правды о человеке, которая бытует.
Но вообще я считаю, прежде чем думать, изучать или не изучать Достоевского, надо разобраться с той степенью неправды, которая существует нынче в учебниках. Я, конечно, подробно этим вопросом не занимался. Но мне представляется бредовым иметь, например, десять учебников истории. Учебник должен быть один, за который авторы несут ответственность. А уже к этому должны прилагаться Ключевский, Соловьёв. Зачем давать возможность на неправде зарабатывать деньги?!
— Если обращаться к истории, то интересно, как в вашем творчестве появилась роль адмирала Колчака, которую вы на протяжении трёх сезонов играли в Иркутском драматическом театре?
— Я не люблю слова «играл», «роль». Наверное, потому что вся наша жизнь — это такие игрища, где все играют до омерзительности грубо. Я бы сказал «судьба»...
Скажите, много ли вы знаете публичных людей, которые являют из себя то, что они на самом деле есть? Не каждый решается публично сказать то, что на самом деле думает. С Александром Васильевичем Колчаком по-другому. Но когда режиссёр Иркутского театра Геннадий Шапошников предложил мне сыграть адмирала, я в одно касание отказался. Где Москва и где Иркутск! Тем более то, что называлось пьесой, мне не показалось настолько привлекательным. Но я имел неосторожность встретиться с подлинными документами судьбы Колчака — его письмами, дневниками, допросами. И тут я попался... Речь шла о судьбе человека на протяжении десятилетий оболганного предвзятым отношением и переходящим из поколения в поколение сознанием, что это кровавый диктатор. А ведь это один из самых совестливых сынов нашего Отечества. Только вслушайтесь в слова его клятвы: «Принимая крест верховной власти, обещаюсь и клянусь перед всемогущим Богом быть верным и до конца преданным Российскому государству как своему Отечеству». Скажите, многие ли из тех, кто находится сегодня на госслужбе, могут сказать, что служат Отечеству? А дальше: «Обещаюсь и клянусь не увлекаться ни родством, ни дружбой, ни враждой, ни корыстью». Ни на что вас не наталкивает?
Прочитав такое, даже при несовершенстве пьесы, при том, что до Иркутска пять тысяч километров, я согласился. С другой стороны, это до помещения театра тысячи километров, а судьбы ближе, которую можно было бы прожить, в то время в Москве у меня не было.
— Тем более интересно узнать ваше мнение о громкой премьере фильма «Адмирал» с Константином Хабенским в главной роли. Вы его смотрели?
— Нет. Но даже если бы и смотрел, что я буду комментировать? У меня свой визуальный ряд, свои связи с Александром Васильевичем. Я их оберегаю и не хочу никаких других картинок, ни впечатлений. Мне интереснее побыть с ним один на один.
Знаете, иногда я сам вёл разговор с Колчаком. «Зачем ты влез в эту историю?» — спрашивал я. Ведь, уже понимая, как его подставили союзники, получив предложение возглавить кафедру минного дела в Америке, он никуда не уехал. А согласись он, и его дальнейшая жизнь, и его посмертная слава были бы в порядке. Но Александр Васильевич отказался, ведь у него было острейшее чувство чести и долга. Колчак до сих пор считается одним из авторитетнейших специалистов минного дела. Во время Великой Отечественной водное минирование Ленинграда во многом делалось по схемам Александра Васильевича.
Человек был проклят своим Отечеством, а когда это Отечество оказалось в опасности, к этому же сыну и обратилось. Вот в чём цинизм истории.
— А о каких ещё ролях вы мечтаете?
— Да нет у меня никаких ролевых мечтаний. Может быть потому, что у меня и сегодня нет уверенности, что я своим делом занимаюсь. Хотя я человек счастливый по многим параметрам, даже при всех сложностях жизни.
Мне повезло, что я встретил Зиновия Яковлевича Корогодского. Если бы в тот момент, когда я выбрал актёрскую профессию, мне встретился не он, а кто-то другой, то никто бы не подарил мне то, что подарил Корогодский. Зачем кому-то нужно было связываться с этим невнятным мальчишкой, который на отборочном туре в студию при ленинградском ТЮЗе в полуобморочном состоянии произносит стихотворные строки? Зиновий Яковлевич же тогда давал мне произнести только одну строчку, а потом останавливал, понимая, что лучше не испытывать судьбу. И так я проходил из тура в тур. Он же сам мне потом рассказывал, что когда он произнёс мою фамилию при обсуждении того, кого из абитуриентов зачислять, все в комиссии только и вымолвили: «А ЭТО вам зачем?». Я очень благодарен, что он подарил мне веру в себя. Наверное, самое редкое и дорогое, что мы способны подарить друг другу, — это веру в другого человека, а она уже в свою очередь рождает веру в себя. Не самонадеянность, что отвратительно, не самоуверенность, что порочно, а веру, потаённую веру в себя.
Надежда ВЫЛЕГЖАНИНА
