Искусство уважать

Военный пейзаж
— Дмитрий Власович, что стало толчком к тому, чтобы вы взяли в руки кисть и встали у холста?
— Это связано с детством. Я родился и жил в Ленинграде. Шестилетним мальчишкой попал в автомобильную катастрофу, год пролежал на больничной койке и вот как раз там и начал рисовать. А что ещё было делать? И старшие мои собратья по несчастью постоянно рисовали. Меня настолько поражало их умение изображать на листке бумаги настоящие корабли, самолёты, хотя их мало тогда кто видел вживую. Процесс рождения чего-то нового из обычных штрихов карандаша буквально завораживал, и я «заболел» этим делом. Потом началась война. И я уже рисовал взрывы, танки.
Во время блокады Ленинграда стал копировать книжки. Хотя у нас дома не было книг: я рос в обыкновенной крестьянской семье, переехавшей во время коллективизации в северную столицу. Так вот, моя мама разбирала разрушенные бомбёжками дома и приносила вытащенные из-под завалов книги с яркими картинками. Именно в те годы я впервые столкнулся с иллюстрациями Васнецова, скульптурами древнегреческих богов из учебников по истории. Это было удивительно. К восьми годам жизни срисовывание стало моей основополагающей деятельностью.
В школу я пошёл 1 сентября 1942 года. Сегодня мало кто знает, но в блокаду работали многие школы Ленинграда. Было очень холодно, постоянные бомбежки, обстрелы. Но занятия не прекращались. Мы все умели читать, считать, а я сразу же стал рисовать: очень хорошо у меня получались танки. Как-то раз знакомый мальчишка отвез альбом с моими художествами в Дом пионеров на Финляндском вокзале и показал преподавателю студии Елизавете Васильевне, которая сразу же пригласила меня заниматься. И там я уже занимался достаточно профессионально, если так можно выразиться: нам ставили натюрморты, как в художественной школе, мы ходили рисовать пейзажи с натуры. В 1947 году меня и ещё двух мальчишек Елизавета Васильевна привела в художественную школу при Академии художеств. Важно, что школа находилась в здании Академии — такое соседство, на мой взгляд, во многом способствовало обучению, пониманию искусства. Отучился я там шесть лет, был абсолютно круглым отличником и поэтому меня без экзаменов приняли в Академию.
— С каким чувством вспоминаете годы учёбы в Академии?
— С удовольствием. Правда, сперва будущих художников отправили копать картошку на Карельский перешеек, и лишь после трудовой практики началась сама учёба. Мы с упоением рисовали гипсы: огромные головы Микеланджело, маски. Сразу же начали писать портреты — это направление заняло у нас несколько лет обучения, пока мы не перешли в творческую мастерскую. Я попал к профессору Иосифу Серебряному. Для меня он стал настоящим другом, отцом. Всегда вспоминаю его с тёплыми чувствами. И вот буквально на днях случилось интересное и одновременно необыкновенное событие: мне позвонила внучка Серебряного с просьбой написать о нём воспоминания. Откуда она узнала мои координаты и как вообще на меня вышла, ума не приложу. Серебряному исполнилось бы сто лет, будут выпускать книгу, и его родственники собирают воспоминания коллег, учеников о замечательном художнике.
— Дмитрий Власович, сейчас вы уже сами преподаете живопись в
НовГУ. На ваш взгляд, чем художественное образование тех лет отличается от современного?
— Дисциплины в советское время было больше. Когда мы входили в здание Академии художеств, то в буквальном смысле благоговели. Я не преувеличиваю. А об опозданиях и речи, естественно, никогда не шло. Каждый день пять часов подряд мы занимались живописью и рисунком, и именно этого в современном образовании крайне не хватает. Программа сейчас более упрощенная, укорочена во много раз. Но зато нынешняя молодёжь отличается значительной самостоятельностью, что, кстати, узаконено учебной программой. В ней специально отведены часы для самостоятельной работы, в которые студенты приходят в аудитории и пишут несколько часов подряд. Недостаток нашего времени: несмотря на великолепную теоретическую подготовку, прекрасное умение рисовать, что-то компоновать, мы совершенно не знали жизни.
— Как же вы, петербуржец, выпускник Академии художеств, осели в итоге в городе на Волхове?
— Да, меня многие тогда не поняли. В чём-то эта история может показаться не очень убедительной. Но так получилось, что мою супругу пригласили на работу в театр (она была театральным художником какое-то время) в Новгород, и я совершенно спокойно приехал сюда в 1959 году порисовать: я давно мечтал узнать, что это за явление такое — Древняя Русь, что от неё осталось. И вплоть до семидесятых я постоянно выставлялся в Ленинграде с новгородской тематикой. Конечно, в первую очередь, я писал архитектуру. Много и с удовольствием. Ещё в детстве, живя в Ленинграде, из окон нашей квартиры был виден собор, что стоит на Лиговке. Он постоянно был у меня перед глазами, и мне непременно хотелось его нарисовать, но в то время я ещё не знал, как это правильно сделать. А новгородская архитектура поражает воображение сразу и навсегда, мимо этого нельзя пройти. Во многом этой всеобъемлющей любви к теме Новгородики поспособствовал мэтр живописи середины прошлого века Пётр Кончаловский, который много работ посвятил историческим местам города на Волхове. Я влюбился в работы этого художника, который провел 1925—1926 годы в Новгороде, в частности, в Юрьеве, написал много архитектуры. В конце пятидесятых в Ленинграде прошла его большая выставка, после которой мне вдруг самому захотелось всё это увидеть и написать. Я болел Кончаловским около десяти лет. Я как сумасшедший писал те же места, что и он, писал во всю мощь, стараясь использовать весь опыт живописца, накопленный мной. Что-то получилось, что-то не очень. Но это уже, как говорится, архивы.
— И как складывалась семейная и творческая жизнь на древней новгородской земле?
— Трудно. В те годы вопрос трудоустройства был ещё хуже, чем сейчас: либо писать лозунги, зарабатывая таким образом деньги, либо жить впроголодь. Мы жили первые годы на одну зарплату театрального художника. Тяжелейшее было время: жить негде, мастерской тоже нет. В Ленинграде было как-то легче, хотя и там, конечно, проблем хватало. Потом я устроился в Дом народного творчества методистом, организовывал выставки самобытных художников. Много ездил в те годы по области, Северу в целом. Как-нибудь опишу это в мемуарах. Увлекательное было время.

Отец Союза
— Что же подвигло вас, тогда уже члена Союза художников СССР, организовать в Новгороде региональное отделение Союза?
— Союз художников РСФСР образован в 1959 году, а спустя пару лет подобные организации стали возникать в каждом областном центре. И меня попросили возглавить организационное бюро, так как на тот момент со специальным высшим образованием я был практически один в городе. В задачи оргбюро Союза художников РСФСР входила подготовка необходимого числа художников для создания регионального отделения. Согласно регламенту нужно было взрастить десятерых. Сначала в Союз художников приняли Григория Штендера — мало кто знает, что знаменитый архитектор ещё и великолепно писал акварелью. Потом Семёна Ивановича Пустовойтова. Меня же в состав Союза приняли ещё в Питере в 1960 году.
Первая большая выставка с участием новгородских живописцев состоялась в Архангельске в 1964 году, где выставлялись уже восемь наших художников. И вот в 1968 году появилось новгородское региональное отделение. В его состав входило 13 человек. В числе счастливчиков были и псковичи, поскольку по численности они недотягивали до собственного Союза. И вплоть до 1980-х годов у нас был творческий тандем.
— Начиная с советских времён традиционно в новгородской творческой среде тон задаёт живопись. С чем, на ваш взгляд, это связано?
— Здесь стоит вспомнить такую деталь, что ранее многие выпускники художественных училищ, Репинского и Суриковского, в частности, всегда приезжали именно в Новгород на практику. Так уж исторически сложилось, что подлинная монументальная древняя живопись сосредоточена главным образом только в городе на Волхове. Мы имеем храмовые росписи XII века, и сам факт этой древности, ее мощи, а для той эпохи живопись была очень сильна по ощущениям, каким-то образом даже подавляет. В хорошем смысле этого слова. Не случайно же сюда приезжали такие мастера, как Кончаловский.
— У вас есть любимые места, которые вы чаще всего пишете?
— Конечно, хотя, это, наверное, плохо. Я писал практически каждый памятник в Новгороде. Сначала под внешним впечатлением. А потом, после неоднократных повторений и обобщений увиденного, уже начинаешь писать его как картину, создавая свой образ. Это надо пережить неоднократно. По крайней мере, у меня так получается.
За время, что я живу в Новгороде, я объехал, по-моему, почти всю Новгородчину и русский Север. Вокруг такое пространство, что диву даёшься! Когда я колесил по районам области, сделал тысячи рисунков, к которым обращаюсь до сих пор. Одно время без конца рисовал в Демянском, Валдайском, Крестецком районах. В Демянском районе меня всегда поражало умение людей ставить дома. Там ведь сплошные холмы, по которым вьются дороги: как грибы, тут и там встают крепкие крестьянские избы. Это и хотелось подчеркнуть в пейзажах, показать, что за люди там живут.
А в семидесятых я вдруг всё бросил и уехал в Череповец — писать заводы, портреты рабочих.
— Почему вдруг это с вами произошло?
— Наверное, у каждого из нас внутри сидит потребность что-то познавать. Заманил меня туда мой близкий друг, народный художник из Вологды Владимир Корбаков. Сказал: «Поехали. Это интересно». На десятилетие затянуло.
На первый взгляд, это кажется бессмысленным: огромные трубы, километры железнодорожных путей, льётся сталь, дым, грохот стоит неимоверный, люди ходят туда-сюда. И вдруг оказывается, что эти люди — настоящие мастера своего дела: они умеют варить сталь и чугун как никто другой. Это, может, сейчас смешно звучит, но в то время мне так не казалось. Я с ними очень подружился, писал их на протяжении многих лет. Индустриальные пейзажи, огромные по своим размерам, несут такую мощную световую силу, что дух захватывает. Академия художеств за эту работу наградила меня даже серебряной медалью.
А несколько лет назад в Новгород приехал один, как позже выяснилось, весьма лихой человек. Его очень интересовали именно индустриальные работы тех лет. Он пожелал их купить. Я, естественно, согласился, ведь они никому были не нужны. Он приобрёл у меня несколько работ, очень недорого за них заплатив. Позже я узнал продолжение этой странной истории. Знакомые мне сказали, что в одной московской галерее мой «индустриализм» выставлен за огромные деньги. Десятки тысяч долларов! Оказалось, мода нынче такая.

Кубики Рубика
— Говорят, что творческие люди, художники в частности, очень ревностный народ.
— Может, это прозвучит слишком декларативно, но мы, художники, очень нужны друг другу. Без уважения к труду коллеги жить невозможно. В ваших словах есть немножко от легенды, что художники завидуют друг другу. Впрочем, не могу не согласиться, что некий дух соревнования у нас всё же присутствует, но это нормально. Тщеславие — двигатель творчества. Естественно, когда человек работает, то жаждет признания. Сейчас в новгородском Союзе числится около ста человек, но постоянно работающих из них едва ли наберется половина. Мы все очень разные: от классического реализма, который я использую, до абстрактного искусства. Но мы все понимаем друг друга, знаем, что у каждого из нас свой удел, своё видение мира. Если ты человек талантливый, независимо от стиля это всегда будет интересно, и в нашем Союзе взаимоуважение воспитывается. Хотя, конечно, ерунды, как и везде, у нас хватает. Но в целом, что касается творчества, мы очень уважаем друг друга.
— Почему же тогда при всей лояльности творческих взглядов в Новгороде среди художников довольно слабо развит абстракционизм? Лавры первенства давно и уверенно у нас удерживает реалистическая школа живописи.
— Я бы не стал так ставить вопрос: «сильнее — слабее». Вообще русская реалистическая школа сегодня пользуется огромным уважением за рубежом. Сколько бы я ни ездил за границу, замечал: у них полностью утрачена своя национальная школа, хорошо развитая в своё время в Англии, Германии, Франции. Для них общее понятие современного искусства заключается в дизайне. И это уже становится до такой степени скучно, что просто не о чем с ними говорить. Два года назад, когда мы делали выставку в Америке, наша живопись имела потрясающий успех, поэтому они уже забыли, что так можно работать. Для них классика вдруг стала нова. Но то, что делается сегодня, не может быть старым по определению. Это выстраданные художником сегодняшние мечты, размышления, понятия современного мира. И это прекрасно.
В русском менталитете есть огромное уважение к прошлому, а на севере нашей страны это развито наиболее сильно. Тут ведь никогда не было, грубо говоря, монголо-татарской оккупации. И всё, что было создано с XII века, сохранилось. Когда мы, «шестидесятники», как нас называют, начали свою деятельность, у нас была мечта всё это сохранить, возродить. Хотя бы через живопись передать красоту русского Севера, в который каждый из нас был влюблён. Но в те годы считалось нехорошо писать деревни: нужно было писать передовые хозяйства, заводы. Что мы, впрочем, и делали, но красота родных просторов прочно сидела в нашем сознании.
— Тем не менее авангардное направление живописи у нас присутствует.
— Бесспорно. Но вопрос возникновения авангардного искусства, на мой взгляд, — самый важный для понимания сегодняшнего состояния этого направления в целом. Многие как-то позабыли, что значит «авангардное искусство». Откуда оно началось. Его родоначальники — те же Малевич и Кандинский у нас, Хуан Миро и Пикассо на Западе — они всё это открыли, отдали жизнь этому, и в результате мы получили то, что получили. Великих мастеров искусства. А современной молодёжи кажется, что именно в этом жанре она быстрее достигнет успеха, потому что там не нужно трудиться. Зачастую приносят работы явно подражательного характера великим мастерам. Многие говорят, что мы тоже подражаем Репину или Сурикову. Но это не так. Мы подражаем самим себе, пройдя в своё время великую школу. А нынешняя молодёжь «покачается-покачается» и в дизайн уходит. Им там кажется проще. Среди молодых имён, отметившихся на «Российском Севере», пожалуй, стоит выделить Николая Андреева. Великолепные холсты. Беспредметные, но очень красивые. Тут уж никуда не деться.

Живописное поколение Next
— Вы говорите о нехватке свежей крови в стане живописцев, тогда как многие специалисты завидуют Новгороду. Такого количества творческих молодых кадров, как у нас сегодня, мало где в соседних областях можно наблюдать.
— Несчастье современной России в том, что если мы, выпускники институтов и художественных академий, разъезжались по всем городам страны, то сейчас из столиц, как вы понимаете, никто не едет. Возможно, нам повезло. На базе Новгородского университета вот уже около десяти лет работает художественно-графическая кафедра. После получения диплома многие остаются именно в живописи, вступают в Союз. Но это в основном девчонки: мужское начало в последние годы исчезает из живописи. Хотя ребята пишут с натуры, но у них ничего подчас не получается. Может, причина тому — банальная нехватка времени на творчество, когда все заняты поиском денег. А вот девчонки как-то приспособились. Хотя слабый пол всегда был талантливее мужиков, это аксиома. Они мгновенно обучаются всему: и хорошему, и плохому.
Но самое главное у них есть — они уже успели полюбить жизнь, окружающую их.
И еще об учебе. У нас есть замечательный художник Александр Варенцов, прирождённый педагог. Он проводит массу пленэров для молодых авторов и возит их группами по районам Новгородчины. Они там такие замечательные выставки делают! И это очень важно. Потому что работа с натуры — это главное, что мы смогли сохранить.
— Для современных творческих людей — художников, мастеров декоративно-прикладного искусства — своеобразной Меккой стала Вологда. По мнению специалистов, сегодня там создана благоприятная среда для творчества: членам Союза художников ежемесячно выплачиваются пособия, премии, регулярно проводятся выставки всероссийского масштаба. Почему у нас в Великом Новгороде не получается прийти к подобному взаимодействию культуры, власти и бизнеса?
— Я думаю, причин этому много. В Вологде есть просто уникальный человек Владимир Воропанов — директор областной картинной галереи, член Союза художников. Я его всегда сравниваю с Сергеем Дягилевым, который проводил в Париже русские сезоны балета. Воропанов возглавил картинную галерею около тридцати лет назад. За это время он приобрёл особый авторитет и у руководства, и у местных коммерсантов. Он построил совершенно новый Дом-музей народного художника России Владимира Корбакова, который является выставочной площадкой работ мэтра и где проходят многочисленные выставки коллег из других регионов. Он приглашает художников. А для художника возможность выставиться важна как воздух.
Кроме того, он печатает каталоги всех выставляемых у него авторов. И многие новгородские живописцы имеют в наличии каталоги, выпущенные на вологодской земле. Ведь мало организовать выставку — её нужно ещё проиллюстрировать, наполнить. Новгородский Союз художников за сорок лет своего существования, к сожалению, так и не выпустил каталога, хотя материал был собран и написаны статьи. Но всё это так и осталось в рукописном варианте. Нам никто почему-то не давал на это денег, а в девяностые про нас вообще забыли.
Воропанов и его организация заинтересованы в продвижении и развитии современного искусства. Тогда как Новгородский музей считает, что у него совершенно другой профиль: это музей-заповедник. Грубо говоря, они занимаются антиквариатом, и уже где-то с 1980-х годов они вообще перестали закупать работы с персональных выставок новгородских художников. Так не должно быть. Это неправильно. Вологодская картинная галерея, например, если не может купить работы, находит спонсоров. Когда я делал на вологодской земле персональную выставку, туда сразу же слетелись любители искусства с деньгами и купили у меня несколько работ. Я смог на эти средства жить примерно год. В нашем же древнем и великом городе не то отношение к искусству, не тот менталитет.
— Но бизнес-структуры Великого Новгорода всё же идут навстречу творческой интеллигенции. Как вы, кстати, относитесь к идее использования торговых площадей «Диеза» под выставочные залы?
— По-моему, в Великом Новгороде свершилось чудо. Владелец сети магазинов «Диез» Вадим Аликин для Новгорода — как Третьяков в своё время для Москвы. Было бы неплохо в просторных помещениях торговых площадей сделать городской выставочный зал. У Великого Новгорода подобных площадок до сих пор нет. Но это пока мечты, хотя кто знает. Ведь поначалу вообще казалось непонятным, какая предпринимателю может быть выгода от такого благородства, ведь прибыли выставки не приносят. Да и за аренду он денег не берёт. Хотя и Третьяков не ради прибыли меценатством занимался. Зарабатывал, он, как известно, на другом.
— За организацией такого серьёзного проекта, как межрегиональная выставка «Российский север X», как-то в стороне остался ваш 75-летний юбилей. Расскажите, чем порадуете поклонников своего таланта, с каким настроением перелистываете ещё одну страницу творческой жизни?
— Сейчас я весь погружен в подготовку персональной выставки «Живопись и время», которая пройдёт в феврале в Москве. Там я постараюсь представить все периоды моего творчества. В Новгороде выставка перенесена на более поздний срок. Это будет своего рода ретроспективный показ моих работ из запасников Новгородского музея, которые лежат там уже лет пятьдесят.
Знаете, слова «пенсия» для меня не существует. Поэтому не понимаю творческих людей, которые оставляют работу ввиду наступления этого самого пенсионного возраста. Я, как и раньше, встаю в 6 утра, обливаюсь холодной водой, не перестаю любоваться окружающей меня красотой и остаюсь верен заповеди: писать каждый день.