Шедевр древнерусского зодчества готовят к открытому показу
Разрушенная в войну церковь Спаса на Нередице с уникальнейшими фресками уже никогда не предстанет такой, какой была до 1941 года. Ее восстановление изначально было обречено на неполноту, ведь по освобождении Новгорода на стенах оставалось около 15% фресок. Но даже в неполноте реставрация подобна чуду.
Последние штрихи?
Храм поднялся в полный рост еще в 1950-е. А вот на то, чтобы собрать и вернуть на место сюжеты и лики, понадобились несколько долгих десятилетий. Это теперь реставраторам помогает моделировать изображение компьютер. А прежде подряд возникали проблемы, не решив которые, нельзя было браться за реставрацию.
Например, вплоть до середины 1980-х годов любое вмешательство, попытки укрепить штукатурку лишь усиливали процессы разрушения. Проведенные исследования показали, что начинать надо не с художественной, а с архитектурной реставрации.
Храм стоял в земле до порога портала, стены сырели. Было решено снять наросший за много-много лет поверхностный слой, произвести гидроизоляцию фундамента. И тогда Спас предстал в первозданных пропорциях. Кстати, это ведь последний в Новгороде храм, построенный по заказу князя. Далее — только по воле веча и духовенства.
Сейчас внутри него стоят леса. Реставраторы под руководством известного новгородского специалиста Татьяны Ромашкевич наносят последние штрихи. Хотя, по словам Татьяны Анатольевны, работы останется и на потом: штукатурку еще кое-где надо укреплять, не все сохраненные и пребывающие в фондах музея-заповедника фрески сразу будут возвращены в храм. Выполняется ровно тот объем, который предусмотрен заказом и финансированием от Министерства культуры.
И поэтому ей очень хотелось бы сюда еще вернуться. При том, что с перерывами, порой долгими, она здесь — более сорока лет. Местные жители, которых еще детьми помнит, — уже люди в годах.
Впервые как реставратор она переступила порог этого храма в далеком 1972 году. Работа была, можно сказать, эпизодической: то штукатурку укрепить, то красочный слой. В 1985-м Ромашкевич возглавила комплексную реставрацию Спаса на Нередице. И быть бы ей благополучно завершенной еще в 1990-е...
Впрочем, предоставим слово самой Татьяне Анатольевне.
О ценностях и ценителях
— Храм Спаса — наша национальная гордость. Ни больше, ни меньше. Здесь открылось миру чудо древнерусской росписи. Именно так — росписи, а не живописи, которую в России на западный манер стали внедрять в XVIII веке. Сами русские, культурная часть общества уверовала, что наше искусство вторично — всего лишь копия с Византии. Но в 1867 году на 1-й Всемирной выставке в Париже копии фресок церкви Спаса на Нередице, сделанные художником Мартыновым по заданию Императорской археологической комиссии, произвели фурор. А расписан храм был целиком — от пола до купола.
Художник-копиист Татьяна Шевякова, исследовавшая его в 1920-е годы, находила в росписи «четыре пошиба». Дала описания характерных особенностей письма разных мастеров. К сожалению, безымянных для нас. Хотя существует гипотеза академика Валентина Лаврентьевича Янина, предположившего почерк новгородского художника Олисея Гречина.
Война превратила эти сокровища в руины. Архитектор-реставратор Любовь Шуляк собрала 70 корзин с осколками фресок. Эти фрагменты сначала хранились в сарайчике, потом их перенесли в храм. И с его открытием они стали... пропадать. Люди разбирали их на память, на сувениры. Потом, через годы, начался обратный процесс. Например, Жан Бланков, бельгиец русского происхождения, преподававший в Сорбонне, привез несколько кусочков, позаимствованных когда-то. При этом мне приходилось слышать, как частички бесценной росписи выбрасывали. Брали их те, кто видел храм до разрушения, а их наследников уже ничто не связывало. Что-то осело в коллекциях собирателей раритетов.
Когда храм «понижали», мы обследовали грунт возле него, а затем и склон нередицкого холма, найдя там кусочки храмовой росписи. Все вместе — уцелевшее на стенах, из собрания Шуляк и поднятое из завалов — это близко к половине от того, что было в церкви до войны.
Соединить разрозненные части — это, конечно, громадный труд. Те изображения, которые возвращены и еще будут возвращаться в Спас-Нередицкую церковь, пусть и нецеликовые, зато подлинные. Теоретически можно восстановить недостающую часть. Есть дореволюционные фотографии, черно-белые, естественно, но архив богатейший. Так ведь сами мы не те. Куда нам в XII век? Это для нас даже не калашный ряд, это другое, непостижимое и недостижимое.
О коммуняках и менеджерах
— Я была поражена, узнав, что в 1918 году при комиссариате просвещения была создана комиссия по делам музеев и охране памятников. В 20-е в Нередицах реставрация шла! В богоборческом государстве, где только-только гражданская война потухла. А 44-й? Новгород в руинах, а на нередицком холме уже идет разбор завалов.
Ладно, 90-е — отдельная история. Что потом, что теперь? Где комплексный подход, где человеческое отношение к памятникам? Раньше все решал научно-методический совет при министерстве, в него входили ведущие ученые, искусствоведы. Они приезжали, осматривали памятники, определяли перечень необходимых работ. Теперь так все забюрократили — глаза на лоб! На всякие процедуры и торги (реставрация — это лот!) уходит уйма времени. Сколько таких примеров, когда победители лишь оттягивают на себя часть финансирования, поскольку сами реставрировать не умеют (древнерусские памятники — это вам не столичные фасады!) и привлекают в субподрядчики профессионалов. К счастью, в Нередицах не так: научно-реставрационное художественное управление, которое я здесь представляю, — это федеральная профессиональная организация. Только бы не приватизировали! Есть уже такие намерения.
Как-то на одном мероприятии в присутствии члена правительства я имела неосторожность заметить, что менеджеров надо отодвинуть от культурного наследия далеко-далеко. Он аж взвился: «Коммуняк опять хотите?!». Нет, специалистов! В советское время в министерском отделе реставрации работали две женщины. На всю Россию! И все было нормально. Теперь набито под завязку. Что такое Нередицы, им надо объяснять. Они вообще на юбилеях специализируются.
Когда-то я себя чуть ли не антисоветчицей считала. Но партчинуши, которым церковная живопись, сами церкви были совершенно чужды, понимали, что все это надо беречь хотя бы потому, что — лицо государства. А теперь встречаешь людей, вроде образованных, но не видящих предмета охраны. Вот нередицкий холм. Такие виды, такая красота. Все дышит историей. И никак не остановить застройку, при «коммуняках» немыслимую. Почему? Законодательство на стороне того, кто строит? Так сильна поддержка, скрытно оказываемая ему? Да нет же! Если и защищают, то не его, а себя — свое мировоззрение, свое право поступить в другом месте точно так же.
Вместо эпилога
— Молодцы, девочки, хорошо посадили, — Татьяна Анатольевна за разговором дела не забывает.
Посадили — значит, вернули на место куски фресок. В данном случае это — изображение святой мученицы Улиании.
Разбитая кладка, каким-то чудом держащиеся на стенах отслоившиеся росписи — все это можно теперь видеть только на фотографиях. Как память, документ. Хотя до сих пор реставраторы порой находят в штукатурке осколки от боеприпасов времен Великой Отечественной войны.
Их труд, как никогда, близок к завершению. Татьяне Анатольевне и ее боевой подруге Людмиле Ежовой, и вообще всей их бригаде, а там уже в большинстве молодежь, хочется одного — сделать все, что еще нужно здесь сделать. Главное, чтобы к их возвращению церковь Спаса на Нередице не оказалась облепленной коттеджами-банями. Ее нельзя рассматривать в отрыве от исторического ландшафта, страдающего от человеческой корысти. Это недалекое чувство грозит девальвировать те громадные усилия, которые многими людьми были затрачены во имя спасения храма.
История рождения
19 (6) августа 1199 года в только что расписанном храме Спаса Преображения на Нередице состоялась первая служба. Церковь была построена по велению князя Ярослава Владимировича за лето 1198 года. Предполагается, что рядом с княжеским двором, ибо в древнем Новгороде князю с дружиной, как наемникам, не разрешали жить в кремле. Возможно, храм был возведен в память о детях Ярослава, умерших в 1198 году, и должен был послужить княжеской усыпальницей. Однако осенью 1199 года новгородцы указали князю «путь», то есть Ярослав вынужден был оставить новгородское княжение.
В 1199 году храм был расписан, и с тех пор он некоторое время существовал как монастырский, потом монастырь захирел, так что к концу XIX века на берегу Нередицы (приток Волховца) остались храм, в котором служили на престольный праздник, и небольшая колокольня (фото начала XX века).
Фото Владимира МАЛЫГИНА
