За что фотограф-реалист Сергей Подгорков любит жизнь без ретуши
Сергей ПОДГОРКОВ родился в Новгороде. В конце 1960-х годов переехал в Ленинград. Живя в коммунальной квартире на Петроградской стороне, стал летописцем жизни неформального Ленинграда конца XX столетия. Известен он в первую очередь тем, что показывает изнанку жизни. Здесь и безногие нищие, считающие копейки у входа в магазин, и курящие подростки, и классическая сцена «на троих» в подворотне, и скорчившееся на земле тело пьяного на фоне бесконечной очереди у пивного ларька, и просто прохожие...
— У меня — архив старых плёнок. Время от времени, когда нужно, я их печатаю, — рассказывал Сергей, — организую выставки. В прошлом году в Доме учёных Академгородка была полная выставка работ серии «Между дождём и туманом» — около 100 фотографий. В галерее «Борей» в Петербурге в 2013 году экспонировалась выставка «...дождливо, туманно». Там пять залов, и все они были заняты фотографиями.
Это документальные творческие фотографии, я знал, что они печататься не будут. Но вот всё изменилось, настали другие времена. А у меня на плёнке сохранилась жизнь тех лет. И сейчас многим интересно посмотреть, а как там было в те годы, какой была изнанка жизни советского человека... Пройдет двести лет, и детей моих, и внуков не будет, но люди XXII века, наверное, будут на наш ХХ век смотреть моими глазами.
— Сергей, чем вас привлекают персонажи маргинального плана?
— В те годы эту сторону жизни вообще никто не снимал. Фоторепортёры были нацелены на сюжеты, которые публиковала пресса. Поэтому не снимали то, что не пропустила бы цензура. Тогда требовалось показывать, как хорошо в стране советской жить. Мне было проще. Я на это не ориентировался. Я был свободен от денег, обязательств, заказов. Деньги зарабатывал в основном не фотографией.
— То есть показывать изнанку жизни было для вас своего рода хобби? Как вы находили сюжеты?
— Просто ходил по улицам и ждал момент фотографической композиции. Я люблю, когда фотография многопланова, когда не позируют. Когда всё так, как было, без прикрас.
— Ну, вот эта фотография 70-х. Трое мужчин сняты со спины в движении. Утро. Они заворачивают за угол. Что здесь вас привлекло?
— То же, наверное, что и вас. Движение. Даже со спины чувствуется напряженное стремление к чему-то. Видите небрежность в одежде? У одного рука сломана. В целом колоритные фигуры. Вообще-то, с этой фотографией связана интересная история. Я пытался её в те годы показать на выставке. Но завернули. Сказали, что, мол, нехорошо выставлять напоказ советским людям, как трое мужиков идут с утра за водкой. Спрашиваю: «С чего вы взяли, что они идут именно за водкой?». А мне говорят: «Все понимают, что не в библиотеку они идут!»...
Вот рядом фотография. У собора стоят несколько мужчин. Тоже нельзя было ни публиковать, ни выставлять. Потому что, по мнению цензоров, на фото мужики на троих соображают. Хотя не видно ни бутылки, ни стаканов. Но так решили. А ещё — религиозная пропаганда: церковь видна!
Сейчас эти фотографии интересны ещё и тем, что в такой одежде никто уже не ходит. Нет таких шляп, беретов, пиджаков. Нет таких улиц. Ко мне иногда обращаются кинематографисты. Что их интересует? Как раньше выглядели улицы, какими были трамвайные остановки, телефонные будки. Я часто фотографировал просто толпы людей — на автобусных остановках, в очередях. Выражения лиц интересуют, одежда, причёски. Сейчас уже всё другое.
— Когда вы впервые взяли в руки фотоаппарат?
— Лет в десять, наверное. Первое фото было опубликовано в «Новгородском комсомольце», хорошо его помню. На нем были дети на субботнике.
Камеры были разные. Я и сейчас снимаю этими фотоаппаратами. Реактивы продаются в специальных магазинах, проблем с этим нет. У меня дома есть лаборатория. Чем интересны старые фотоаппараты? Ты снимаешь и не знаешь немедленно, что именно, какой момент ты смог запечатлеть. Это ты видишь только во время печати снимка. Присутствует какая-то магия, секрет. Когда работаешь с цифрой, магия исчезает. Ты ловишь сюжет и на дисплее тут же можешь увидеть результат съемки.
Между прочим, это не очень хорошо для фотографа. Сюжет имеет свойство уходить, а когда ты просматриваешь только что отснятое фото на дисплее, ты упускаешь моменты, которые вернуть уже невозможно. Действие продолжается, а ты его не видишь. Поэтому хорошие цифровые репортёры отключают дисплей, чтобы не отвлекаться на него.
— Вы считаете, что цифровой фотоаппарат хуже плёночного?
— Не совсем так. Плёночная фотография более ответственна. Начать с того, что на плёнке можно сделать ограниченное количество кадров, и фотограф более тщательно выбирает сюжеты, а не снимает всё подряд.
Моя знакомая ездила в Париж, и я ей дал плёночную «мыльницу» и две плёнки. Каждый кадр она продумывала. Привезла фантастические фотографии! Мы создали хороший видеоряд, фотоальбом. В другую свою туристическую поездку она взяла «цифру». Много кадров было отснято, сотни. И только единицы задерживали взгляд.
— Вы называете себя фотографом. Но сейчас каждый первый фотографирует. Кого, по-вашему, можно назвать фотографом?
— Если ты называешь себя фотографом, ты должен иметь фотографии, которые может купить музей, коллекционер. А теперь основное большинство фотографов работают на братскую могилу под названием Интернет. Там всё это хоронится. А фотография живёт, когда она выставляется, когда её можно как бы потрогать. Вот часть этой коллекции останется в Боровичском музее. Мои работы есть в Русском музее, есть в Библиотеке Конгресса США, в частных коллекциях. Как российских коллекционеров, так и западных.
— Интересно, что в русских фотографиях привлекает западного коллекционера? Какие сюжеты?
— Это непредсказуемо! Удачнее всего я продал фотографию, которую и на выставку не хотел подавать. Причём был продан черновой вариант, то есть без технической ретуши. Агент попросил продать отпечаток именно в таком исполнении. Говорит, его клиенту понравилась именно такая фотография. На ней был изображён петербургский ливень.
— Скажите, а вас не упрекали, что показываете неприглядную жизнь? Мол, грязь вытаскиваете?
— Почему — грязь вытаскиваю? Мы в этой грязи живём каждый день. Сделали себе шоры и не видим этой жизни, не хотим видеть. Что-то представляем себе другое, а от этой жизни отворачиваем взор. Но ведь эта жизнь тоже существует! В моих фотографиях отражена жизнь невыдуманная.
Не все понимают мои фотографии, согласен. Кто-то приходит на выставку, чтобы повеселиться, а веселья нет. Я всегда говорю в таких случаях, что для веселья есть телевизор. А здесь человек имеет возможность перенестись в другое время. Пообщаться с другими персонажами, ведь персонаж вымирает, как мамонт. У меня в «ВКонтакте» есть альбом «Неповторимые фотографии». Почему неповторимые? Потому что в буквальном смысле их не повторить. Вот я бы взял сегодня ту же камеру, вышел бы на ту же улицу, а того места уже нет! Нет тех лиц, людей, зданий, настроения.
На обложку огромного каталога выставки «Ленинградский андеграунд» выбрали фото, где изображён пивной ларёк и рядом лежит пьяный мужик. Сейчас этого ларька нет. Там стоит новый дом. А ведь пивные ларьки в своё время представляли собой целый институт, можно сказать, пласт петербургской культуры!
Ведь что такое культурный слой в археологии? Это мусор, который выкидывали. Но через двадцать лет люди захотят посмотреть жизнь. Как мы жили, чем мы жили. Будет интересен именно антураж. Спустя много лет люди посмотрят на наше время нашими глазами. Я и сейчас снимаю репортажи уличной жизни. Если я в Боровичах, то Боровичи. Есть серия снимков боровичской уличной жизни.
— Интересно посмотреть, как вы видите Боровичи и боровичан. Не думаете выставку сделать?
— Не знаю, насколько она будет интересна боровичанам. Культурное восприятие у всех разное. Есть даже сейчас люди, которые указывают, что можно снимать, а что нельзя. Мол, тут на фото пьют пиво. Разве в Боровичах не ходят по улицам и не пьют пиво? Не курят на улицах? Матом не ругаются? Ведь мат на фото тоже можно ощутить... Как бы после такой выставки меня боровичане не побили. Шучу, конечно. Но, если честно, пока не думал об этом.
— Какое значение, по-вашему, имеет фотография в жизни общества, каждого человека, для вас лично?
— В искусстве постоянно кто-то кого-то «убивает»: то кинематограф убивает театр, то звук — кинематограф. И так далее... Однако автомобили не съели лошадей, а цифровая фотография не прикончила фотографию бромсеребряную. Другое дело, что лошади и аналоговая фотография переходят в категорию занятий более эстетских, нежели прагматических. То и другое дорого, не приносит прибыли, и для них легко находятся дешёвые заменители. Здесь слово «дешёвые» — ключевое.
Мне радостно, что в своей жизни я успел поработать на настоящем пароходе. А бывало, что на завтрак я отнимал яйца у живой курицы. Завидую китайцам, где до сих пор преподают каллиграфию в начальной школе. Крепчайший культурный сплав из X и XXI веков!
Будучи неисправимым оптимистом, верю, что на мой век хватит серебра и проявителя. По-настоящему фотографии начинают жить на стенах — дома или в выставочных залах. Мы вечно куда-то торопимся, мечтая избавиться от сиюминутности, но редко делаем шаги к практическому избавлению. Мои фотографии и есть эти самые шаги.
Фото автора
