В середине осени в Музейном цехе фарфора в Десятинке начала работать выставка «Песнь о фарфоре» — совместный проект Новгородского государственного объединенного музея-заповедника и Музея художественной культуры Новгородской земли. Постоянная экспозиция Цеха дополнена уникальными авторскими произведениями художников-фарфористов. В том числе Марины АНДРЕЕВОЙ, чьи работы отличают неповторимая манера кистевого письма, богатство палитры, яркая театральность и свобода.

После открытия выставки в тёплой и уютной мастерской Марины Виссарионовны здесь же, в Десятинке, среди фарфора на стенках, посуды в стеллажах и новых работ, разложенных всюду, мы поговорили о сложностях ремесла, дне сегодняшнем и том, почему европейцы так ценят хенд-мейд.

— Марина Виссарионовна, завод «Возрождение» давно не работает. Сейчас всевозможные ограничительные меры накладывают отпечаток на выставочную деятельность. Но вы ежедневно приходите в свою мастерскую и работаете…

— Я надеюсь, что сегодняшняя ситуация всё же временная. Да, разразившаяся эпидемия заставила замереть многие интересные проекты. Но я привыкла работать. Сейчас в основном расписываю тарелки. Хотя интересную, качественную форму сегодня трудно достать.

Поэтому если не хватает материала, я пишу графику. Там большой формат, можно много чего сказать. Это легче и быстрее, чем фарфор.

— Почему легче?

— На фарфоре нужно разложить каждую краску отдельно, ведь при обжиге она поменяет цвет. Поэтому работаешь практически вслепую и не знаешь результата до последнего момента. Бывает, что итог смущает, после того как позолотишь работу. В общем, это сложно.

— И всё же вы считаете себя именно фарфористом, а не графиком, к примеру.

— Да, я занимаюсь фарфором. Хотя на «Возрождении» я не работала с надглазурной росписью. Там занималась подглазуркой, это когда краска закрыта сверху глазурью. Выбор красок невелик: синий, коричневый, чёрный, зелёный, но зато это — вечная техника. После обжига с красками ничего не случится. Нам как-то показывали черепки фарфора с Дальнего Востока, которые обнаружили в слоях застывшей лавы. Черепки потрескались, а краска — яркая, синяя — вечная красота. А вот надглазурная роспись кладётся уже на готовое изделие, потому оно может быть капризным. В посудомоечной машине синяя краска облезет в первую очередь, уйдёт позолота, остальные цвета поблекнут.

— Вы говорите так, как будто после вашего «вмешательства» посуда не превращается в произведение искусства и её можно отправлять в посудомойку.

— Во всяком случае, вначале это действительно обыкновенная посуда, которую я покупаю в магазине. Раньше ведь домохозяйки в качестве развлечения расписывали фарфор. За границей и сейчас это популярно. Есть специальные магазинчики, где разом можно купить фарфоровое «бельё», краски, кисточки. После того как посуда расписана, можно сюда же и вернуться — готовое изделие для тебя обожгут. Но у нас это как-то мало распространено. У нас — поток. Разработанный дизайн рисунка наносится на посуду и выпускается миллионным тиражом. А вот европейцы и по сей день очень ценят хенд-мейд.

— Где вы сейчас берёте то самое фарфоровое «бельё»?

— Сегодня в магазине можно найти простую посуду. А я люблю лаконичные формы: чем проще, тем лучше. Я работаю над уникальными, единичными вещами. Работаю медленно. Да и сама техника не позволяет двигаться быстро: это многослойный процесс, требующий множества обжигов, работы пером и кисточкой — на всё это нужно время.

— Есть желание передать своё мастерство?

— Нет. У меня — другой склад характера. По природе своей я не наставник: драгоценное время хочется потратить на создание изделия. Тем более что я не люблю показывать работу, находящуюся в процессе создания.