Тихое воспоминание о громком человеке
При жизни у него были две персональные выставки. После его кончины, а Владимир Степанович ушёл в 1999-м, установилась неписаная традиция: каждые 10 лет — по выставке. И в ближайшую пятницу, когда в Музее изобразительных искусств откроется экспозиция «РЕКВИЕМ. К 90-летию со дня рождения В.С. Рябова. Живопись, графика», их станет на одну больше — тех, что уже без него.
— Сильный, свободный, огромный человек с рокочущим голосом, со своей собственной непередаваемой манерой письма — он не вписывался в общепринятые рамки. Его работы, случалось, изгонялись с выставок. Рябов не эпатировал, на его полотнах не было никакой крамолы. И вместе с тем совершенно очевидным образом он был другой, выбивался из общего ряда. У него не было ни званий, ни наград, но его знали все — от новгородских поклонников прекрасного до столичных мэтров.
Ирина ВАСИЛЬЕВА, заведующая отделом комплектования, изучения и популяризации музейных коллекций НГОМЗ (это были её слова), знала Владимира Степановича лично. Это человек из её детских воспоминаний. Когда город был меньше, люди знали друг о друге больше.
— Безо всяких соцсетей мы были наслышаны о многих, — продолжает Ирина Михайловна. — Это было наше пространство. Например, через дорогу от нас жил архитектор Кушнир. В десять лет у меня появилась первая собака. Собачники гуляли на валу. Туда же приходил Владимир Степанович с догиней Дивой. Завидев его крупную фигуру, кто-нибудь из нас говорил, что идёт художник и сейчас будет лекция. Мы отпускали собак, а он свою выгуливал правильно — на поводке. Впрочем, ему нравилось просто с нами поговорить. По-настоящему я стала общаться с ним спустя много лет, когда работала в музее, а он, к сожалению, был болен. Самое лучшее Рождество в моей жизни, когда мы сидели у него дома, пили чай, Владимир Степанович и его сын читали стихи. Рябов далеко не каждого пускал в свой круг. Он был очень прямой, не терпел глупости и фальши. Он видел, чувствовал людей. В нём во всём присутствовало мощное природное начало.
Это был человек, который в полном смысле слова сделал себя сам. Имея лишь шесть классов. Кто знает, чего бы он достиг, имея академическое образование. Может, это был бы иной Рябов? Но кто выбирает для себя время, чтобы жить?
Он родился в посёлке имени Коминтерна в семье фарфориста, начальника цеха на бывшей Кузнецовской фабрике. Началась война, отец ушёл на фронт, погиб под Чудовом в 1942-м. Владимиру было 10 лет, когда мать отправила его вместе со старшим братом Валентином (старше лишь на год) искать себе пропитание. У неё на руках оставались трое малышей.
Дитя войны, он почти не рисовал войну. Но чтобы передать весь её трагизм, всю противоестественность самой сути жизни, достаточно было бы и одной рябовской картины — «Расстрел». Огромное полотно. На переднем плане — ряды касок. В перспективе — стволы. Ещё дальше — цветущий луг и фигуры людей…
Вернулся не скоро. Всю жизнь оставался скуп на воспоминания о своих странствиях. Подростком в голодное неприкаянное время попал в Горьковскую тюрьму. Отсидев там год, потом ещё три провёл в лагере «Буреполом». Там много кто исправлялся — Солженицын, например. В этом «Буреполоме» познакомился с художником по фамилии Герман. Это был первый его учитель. А судимость юношескую с Владимира Степановича впоследствии сняли.
Приехал на родину, устроился на завод, стал расписывать фарфор. Замечая, что у него это получается почему-то лучше, чем у иных профессионалов. Чью-то работу могли и забраковать, а его — нет.
Он как-то быстро понял, что роспись по посуде — это не то, чем ему надо заниматься. Стал участвовать в выставках самодеятельных художников. А потом поехал под Вышний Волочёк на Академическую дачу (сейчас — имени Репина). За школой. И это ему действительно многое дало. Он общался с мэтрами советского искусства — братьями Ткачёвыми, Сидоровым, Григорьевым, Грицаем.
Как вспоминал Владимир Степанович, у него не было даже спортивного костюма для лыжных прогулок с художниками. Сняв майку, он вступал в команду «вне конкурса» — голым торсом. Все, естественно, изумлялись. «Ничего, — отвечал Рябов. — Я закалённый».
Это было чистой правдой: закалку он прошёл серьёзную. Будучи ещё и от природы человеком крепким.
Ему никогда не было легко. Жил скромно, был стеснён в средствах. Свою единственную квартиру — скромную хрущёвку — получил, став уже известным художником. Помог профессиональный творческий союз, помог Алексей Михайлович Грицай, выступивший ходатаем перед Новгородским обкомом партии.
Ранее он «обитал» в Златоустовской башне. На самом верху. И жил там, и писал. Его картина «Белая ночь. После дождя» — это взгляд именно оттуда. Потом на Десятинке у него был свой балкон. Но с него он так ничего в красках и не запечатлел…
— В 1960-е годы он резко изменил манеру, отказавшись от реалистичного изображения, — вновь рассказывает нам Ирина Васильева. — И становится тем Рябовым, чьё творчество не оставляет равнодушным. На любых выставках его работы привлекали внимание — неизменно и сразу. Своей яркостью, буйством красок, мощью, открытостью. Иногда слышишь примерно такие восклицания: «Ой, мне это что-то напоминает. Может, Ван Гог?». Наверное, это не плохо, когда сравнивают с такими мастерами. Но он полотен знаменитого голландца никогда не видел воочию. Разве что иллюстрации в каком-нибудь журнале. А никакая картинка не заменяет оригинала. С самим же Владимиром Степановичем, учитывая многослойность, размашистость, фактурность его письма, — это в особенности сложно. Его работы очень сложно передать фотографией. Многое неизбежно теряется.
Первая посмертная выставка картин Рябова, состоявшаяся в 2002 году, называлась «Стихия неба и земли». Это название будто сошло с самих его полотен. Последним выносили из мастерской его огромный «Реквием». В день рождения художника. Яркий, залитый летним солнцем. И вдруг — чёрные тучи, град. Вот вам и стихии. Будто сама природа приветствовала своего певца. Очевидцы испытали фантастическое чувство, поняв друг друга без слов. Привезли картину к музею — небо засияло, будто и не было ничего.
«Реквием» приобрёл петербургский журнал «Новый мир искусства». На вырученные деньги на могиле художника был установлен памятник работы новгородского скульптора Сергея Гаева.
Владимир Рябов очень любил поэзию, музыку, обладая чуть ли не врождённым вкусом к классическому искусству. Конечно, это не могло не отразиться в его живописи.
На нынешней выставке будет представлено более 120 произведений художника из собрания Новгородского музея-заповедника, к счастью, обладающего значительной коллекцией из наследия Владимира Рябова.
