В январе 1944-го снайпер Фёдор Харченко нашёл на руинах Нередицы суровый лик, глядевший с укоризной
Год назад (18.01) в «НВ» вышла публикация «Я только начал жить…» — о снайпере Фёдоре Харченко, запорожском парне (он был родом из села Малая Белозёрка), похороненном у стен Новгородского кремля и посмертно удостоенном звания Героя Советского Союза. В материале есть маленькая главка «Вернусь из Берлина…» — о том, как накануне освобождения Новгорода снайпер вместе с ещё одним бойцом сопровождал фронтового корреспондента Виктора Сытина, направленного командованием для осмотра состояния церкви Спаса на Нередице.
По свидетельству капитана Сытина, в разрушенном храме старший сержант Харченко увидел и поднял фрагменты фрески.
— Вот эта фреска! — показывает мне художник-реставратор Татьяна РОМАШКЕВИЧ.
Это лик Христа, собранный в реставрационных мастерских Новгородского музея-заповедника из кусочков, найденных после войны. Да, композиция очень частичная. Но есть основа, чтобы воссоздать её в полноте. И, может быть, даже вернуть в храм.
— Фрагменты лика я обнаружила в материалах раскопок Михаила Каргера, — рассказывает Татьяна Анатольевна. — Он первым проводил работы на Нередице в 1944 году. Тогда разбирали дьяконник, складывали обломки древней росписи в ящики из-под снарядов. Я первая раскрыла эти ящики. Уже в 1980-е. Обнаружив лик, изумилась: как он оказался в дьяконнике, будучи из горнего места алтаря?
Лишь по прошествии многих лет реставратор поняла: это те самые фрески, которые Харченко с товарищем, искренне желая, чтобы они сохранились, положили в нишу в уцелевшей стене храма. Подсказку дали воспоминания журналиста и писателя Виктора Сытина, опубликованные в «Новгородской правде» в 1974 году. Вот только газетная вырезка попала к ней в руки уже в наше время.
И ушёл быстрым шагом…
Виктор Александрович знал Нередицкий храм только по довоенным фотографиям. Когда же увидел его воочию, зрелище было печальным: «На снежном холме возвышались исковерканные остатки опорных кирпичных столбов. Вся верхняя часть здания обвалилась». Из оцепенения его вывел голос Харченко: «Товарищ капитан, идите сюда, к нам». Фёдор со вторым бойцом копошились у ниши в стене. Показал «старые ценности искусства», сказав, что «мы с Матвеичем решили сложить их сюда. Может, сохранятся». И протянул корреспонденту кусок штукатурки величиной с ладонь. «Это была деталь древней фрески. Припорошенный красной кирпичной пылью на меня смотрел глаз под густой бровью. Нет, суровое око. Глядело оно грустно и, пожалуй, укоризненно».
20 января в освобождённом Новгороде Сытин снова встретил Харченко: «Около разбросанных частей памятника «Тысячелетие России» маячила одинокая фигура бойца в полушубке и маскхалате. Она показалась мне знакомой». Фёдор пояснил, что батальон на окраине, а он «прибежал сюда рысью» посмотреть памятники истории. «Может быть, никогда не доведётся увидеть Новгород. Из Берлина добираться далеко».
Старший сержант показал военному корреспонденту блокнот с рисунками: звонница, разбитый мост через Волхов… Была в его блокноте и Нередица. Найденную там фреску он тоже зарисовал. Виктор Александрович искренне его похвалил и посоветовал поучиться после войны. «Обязательно!» — улыбнулся Фёдор. И ушёл быстрым шагом.
Через три дня он увидел его снова, уже бездыханного. В освобождённой деревне Осия, в 20 километрах от Новгорода. В критическую минуту боя Фёдор, подняв за собою батальон, первым бросился в атаку…
Для Виктора Сытина навсегда останется самой тревожащей душу «память о Фёдоре Харченко, чудесном парне, знаменитом снайпере 59-й армии, похороненном в Новгородском кремле, по которому он когда-то проходил в глубоком волнении, молодой и здоровый. И я вижу в покрасневших пальцах солдата обломок, с которого на меня глядит суровое око...»
Совпадение? Нет, провидение
Татьяна Ромашкевич была поражена собственным открытием. Ведь получается, что вот он, Федя Харченко, двадцатилетний герой, был первым, кто в разрушенной Нередице спасал Спасителя. А ты, работая в кремле и изо дня в день проходя мимо его могилы, ничего об этом не знаешь… Ну почему так? Почему бывает, что память о достойнейших людях порою уходит так далеко, что её становится почти не видать? Она пылится где-то на страницах старых газет. Хотя с другой стороны — открылось же. Для человека, отдавшего Нередицкому храму многие годы напряжённого труда, такое не может быть случайностью, совпадением.
— В моей жизни было несколько таких ситуаций, касающихся Нередицы, — говорит Татьяна Анатольевна. — Посмотрите на фото: перед вами многолетний сторож церкви Василий Антонов.
К сожалению, я не смогу познакомить читателей с портретом этого замечательного человека. Давно снято — при царе-батюшке ещё. И явно не для газеты вышло. Хотя Василий Фёдорович тут — при молодых летах. Сидит на скамеечке у северной стены храма. Он будет ему верным стражем до ноября 1941 года. То ли живя, то ли скрываясь в траншее, покрытой досками. Под обстрелами же.
«Страшный суд»
Спустя много лет после войны поэт Михаил Матусовский напишет стихотворение о расстреле Нередицы:
Не снится это мне сейчас, не бредится,
Иль это впрямь вершится Страшный суд.
Фашисты бьют по Спасу на Нередице,
Какой уж день подряд фашисты бьют.
Сторож Антонов с болью в сердце наблюдал это из такой близи, что ближе некуда. И писал письма-отчёты сотруднику музея-заповедника Борису Мантейфелю, эвакуировавшемуся в Киров. В первом из писем рассказывалось о событиях августа, когда немцы вплотную подошли к Новгороду: «Двое суток горел город, много было людей, которые плакали, как Приам по Трое, но никто не пел, как Нерон…».
Следующее письмо было уже только про Нередицу: «Купол, как крыша, так и свод, пробиты насквозь с западной стороны, но ещё держатся на месте. Пострадали «пророки» и картина «Вознесение». Но самое главное — это снесено западное плечо на хоры почти по окно (…). У колокольни верх снесён и пробита западная стена и т.д. От деревни остались одни головёшки».
В третьем и последнем письме Мантейфелю Василий Фёдорович сообщает: «…пробита западная стена против картины «Страшного суда». Купол пробит в двух местах, но я боюсь худшего, уж больно она (церковь — В.Д.) стоит на лобном месте».
Под конец октября Антонов ушёл в Холынью, воссоединившись с семьёй, — там в деревне его дожидались жена Александра Павловна, дочери и внуки. «Нет Нередицы, мать, кончилась наша жизнь», — сказал он при встрече жене. Его жизнь действительно подходила к концу: послевоенной Нередицы и Новгорода он уже не увидит. А вдова его дождётся того дня, когда с церкви Спаса снимут строительные леса. По рассказам очевидцев, Александра Павловна, воздев руки, кричала прямо в небо: «Васенька, Васенька, Нередица наша жива!»
* * *
История с фреской — она как совершенно отдельная страница в судьбе героя-снайпера, показывает его с неожиданной стороны, с нею он — будто другой человек. Ну почему же он не дошёл до Берлина и не вернулся обратно? Да, кто-то должен был 23 января 1944 года у деревни Осия поднять в атаку батальон. Но ведь он, Федя Харченко, неделей раньше держал на руках Бога! Что скажете, Татьяна Анатольевна?
— А всё уже сказано. В Евангелии: «Нет большей любви, чем положить жизнь за други своя». Федя знал, что надо делать и что может случиться. Иисус знал, что Его ждут муки, распятие. Ради нас, смертных. А на этой нередицкой фреске — в этом её особенность — Он тоже ещё юный. Бог своих знает… В Боге все живы.
Теги: Новгород, освобождение, Нередица, 80 лет, 1944
