Главное в интервью — это стул. Как сядешь, так и поговоришь. Вообще-то, я договорился с заведующей Центром реставрации монументальной живописи Новгородского музея-заповедника Тамарой Анисимовой на комментарий к выставке фресок. Но затем разговор плавно перетёк к подробностям. Кажется, началось с вопроса о моде. Ведь не только война виновата, что древнюю живопись приходится собирать по кусочкам.

— Что такое прогресс? — рассуждала Тамара Ивановна. — Цепь метаморфоз, удаляющих человека от самого себя изначального. Даже убивающих его как духовную сущность. Вывод? Не знаю, что сказать наперед. Но вот это кресло — очень удобное!

Сидя на таком же, я охотно поддакнул. Умеет заграница соединить функционал с удобством. Но брось-ка этот комфорт в Волхов и достань лет так через сто хотя бы. А фрески бросали. Сбивали со стен, использовали как подсыпку для мостовых опор. Ещё в начале XIX века не было понимания самоценности древности. Уже в нашем столетии подводные археологи подняли со дна обломки великого искусства.

— И что? — продолжала Тамара Ивановна. — Краски не пропали, сохранность удивительная.

— При этом вряд ли уместны такие слова, как качественная работа.

— Нет, это — высочайшее искусство! Надо понимать, что сама по себе такая концентрация памятников XII века, как в Новгороде, это колоссальная сокровищница. Причем они все разные — Софийский собор, собор Рождества Богородицы Антониева монастыря, Георгиевский собор Юрьева монастыря... Нам нынешним остается лишь позавидовать древним новгородцам, видевшим всё это в первозданной красоте. Но для них это была прежде всего божественная красота. Она и сейчас воздействует, если не смотреть на неё чисто эстетски и уж тем более не скользить взглядом туриста.

— Признаться, не могу не скользнуть уж не знаю каким взглядом по вашему кабинету. Стена из старинного кирпича, ниши, иконы... Даже не сразу замечаешь компьютер в вашей «келье». Так задумано?

— Конечно. Мы же — на территории монастыря. Владимир Мединский, министр культуры, сказал, что за такой кабинет надо приплачивать.

— А кто кому должен — вы министерству или оно вам?

— Вот не знаю, жду дальнейших разъяснений. Если серьезно, то такая обстановка — это большущий бонус. Просто благотворит. Но и когда всё было попроще, мне тоже было хорошо.

Реставратор не просто профессия. Это — состояние души.

То, что мы делаем, по-другому нельзя. Мы — очень счастливые люди. И неважно, что творится вне этих стен.

— Совсем-совсем?

— Семья, дети, внуки, за которых переживаешь, — тут, как у всех. Я вполне в реале.

— Но бывают моменты, когда возникает чувство, что есть и другой мир?

— Бывают. Иногда возникает такое чувство, что не ты собираешь фрагменты росписи, а они сами складываются. Или с невидимой чьей-то помощью. Недавно потрясающий был случай. Это было на праздник Введения во храм по церковному календарю. У нас удивительно легко и радостно сложилась композиция с образом Богородицы из росписей храма Успения на Волотовом поле. Вот ещё история с храмом Михаила Архангела на Сковородке. Это вблизи Сиверсова канала, сравнительно недалеко от Нередицы. Но место не из самых доступных. Электричества там нет, вода — только из канала. Мы собрались туда, ещё не выиграв тендера на проведение реставрационных работ. Рванули на просвет в облаках. Погода стояла ненастная, шли жуткие дожди. Будешь откладывать — можешь вообще не попасть. Собрали свои палатки, оборудование, перевезли всё это на другой берег. А дальше? Там, вообще-то, полкилометра ещё по кустам и буеракам. Вдруг откуда ни возьмись «ГАЗ-66». Шофер нас выслушал, вошел в положение, погрузились и — вперед. К вечеру уже палатки стояли. А так бы до утра, наверное, таскали свое добро. Ну всё, стало быть, принял нас Владыка Моисей. Это при нем был основан Сковородский монастырь. Судя по дошедшим до наших дней источникам, Моисей был весьма строгим пастырем. Мы ведь думаем, что и Антоний нас принял, раз в таком прекрасном месте работаем.

Такие истории, как у меня, они у каждого реставратора есть.

В нашей профессии даже неверующий не может без глубокого уважения к церкви. Без неё никакого древнерусского искусства, которым мы гордимся, не было бы. Фрагменты росписи — это не просто разноцветные кусочки. Каждый — как маленькая икона. Представить только, что на эти лики люди молились сотни и сотни лет. Это их надежды, их благодарность. И писалось это с молитвой, в благоговении и любви. Отсюда и помощь. Не потому, что мы такие хорошие. Хотя мы стараемся вести себя очень достойно, я считаю.

— Реставратор — немного врач?

— Можно сказать и так.

— А вы — тот главврач, который не может не практиковать?

— С той разницей, что у меня не так много времени на операционную.

— Сколько лет вы уже в профессии?

— 52 года.

— Хочется сказать прямо-таки по Станиславскому: не верю!

— Это комплимент? Спасибо. Но в трудовой книжке всё четко: ни больше и не меньше. Никакой другой работы у меня не было.

— Вы застали тех, кто стоял у истоков новгородской школы, о ком принято говорить в выдающихся эпитетах?

— У меня мама была реставратором. Когда я закончила школу, она отвела меня в мастерскую к Александру Петровичу Грекову. Так всё началось. Потом поступила в «Репинку», закончила, так сказать, без отрыва от производства.

— Которое можно считать вторым институтом.

— Да, Александр Петрович, его супруга Валентина Борисовна (необыкновенная женщина!), Григорий Михайлович Штендер — это уникальная школа. Большое видится на расстоянии. А когда ты с юных лет оказываешься в таком окружении, тебе это кажется чем-то естественным. Как для наших древних предков — красота новгородских церквей.

— Ваше любимое место?

— Я родилась здесь, люблю свой город.

— И, наверное, не любите Москву?

— Я её обожаю! Мне жаль чудесной московской старины, сильно пострадавшей в прошлом столетии. Можно, конечно, пожалеть, что не мы Москву, а она нас присоединила. Но я как-то не вижу особого смысла в этой запоздалой фронде. Кому-то нужна державность, а мне милее патриархальность. Она у нас осталась несмотря ни на какие исторические катаклизмы. Гляньте в окно, какая красота!

Это Волхов, немного странный, полноводно-половодный, нес льдинки, будто прощаясь с зимой, хотя она нынче, вроде, ещё не приходила.

— Обычно реставраторы говорят о храмах, в которых им посчастливилось работать, как о своих детях. Затертая фраза? Так ведь так оно и есть: всё любимо, всё дорого. И трудно с ними бывает. Как с детьми. Знаменский собор, Спас на Ильине, Успенский собор Иверского монастыря, церковь Николы в селе Левоча Хвойнинского района... Можно перечислять и перечислять. Знаете, какая вещь: самое дорогое — где ты сейчас. А ещё лучше — где ты ещё можешь быть.

— И где же это?

— Есть ещё такой храм — последний из самых значимых новгородских памятников, где ещё можно собрать и спасти уникальную живопись. Очень хочется вернуться на Сиверсов канал.

— К Владыке Моисею?

— Да, буду благодарить судьбу, если она отправит меня на Сковородку!