Как коронавирус открыл в преподавателе английского языка творческую натуру
Живёт Елена ИВАНОВА в деревне Зарелье под Великим Новгородом. Вместе с мужем растит троих детей, четвёртый — взрослый «дядя», уже самостоятельный. В областном центре бывает пару раз в неделю. Время от времени, скорее удовольствия ради, подтягивает английский знакомым, так как по образованию — преподаватель языка. Немножко выращивает зелень на личном участке и зовёт себя современным художником. Если точнее, продолжающим современным художником.
В Великом Новгороде её имя, впрочем, как и её работы, прямо скажем, не слишком на слуху, но оптимистичной, общительной, экстравагантной женщине это нисколько не мешает. Её авторская инсталляция украшает одно из общественных пространств Петербурга, ещё несколько проектов участвуют в престижных выставках современного искусства, работа «Конец игры» в скором времени будет опубликована в американском журнале, посвященном искусству и литературе, New Feathers Anthology. Раз в сезон, а то и чаще, Иванова появляется в Санкт-Петербурге на открытии очередного арт-события с неизменным ланч-боксом, полным фирменных шоколадных кексов с кабачком. Кексы вкусные. Коллеги зовут художницу «мама Лена».
Елена с удовольствием рассказывает «НВ», как давно и с чего началось её увлечение современным искусством, и размышляет, что из этого получится дальше.
— Елена, как вам удалось найти себя в этом качестве?
— Не знаю, как, но знаю — когда: совсем недавно. Если быть точной, в марте этого года. Я ушла в искусство, чтобы не сойти с ума. Пандемию пережила спокойно в своей деревне, но в начале марта меня наконец свалил коронавирус: три дня лежала пластом с очень высокой температурой. Прогрело меня так, что когда я на четвёртый день открыла глаза, то просто не узнала свою комнату. Думала, что у меня глюк. «Что это за одежда? Что это за книги? Я этого не читаю и не ношу». В общем, проснулась и поняла, что я теперь — художник. То есть фраза «стала другим человеком» воплотилась буквально. Художественное образование в студии декоративно-прикладного творчества у меня, конечно, имелось. Но я никогда не думала об этом всерьёз. А тут на тебе…
— И что же вы? Пошли себя реализовывать?
— Решила, что для начала нужно подучиться. Нашла понравившийся мне курс интерьерной живописи. С увлечением погрузилась в процесс. Это дало мне среду, поддержку, контакты, технические приёмы. Уже после окончания учёбы все «однокурсники» пошли развиваться в интерьерную живопись, а я прямо сразу — в современное искусство. Обожаю работать с тканью. Пропитать её грунтом и формировать красивые складки — высшее удовольствие. В Италии в 1960-е годы было популярно направление «Арте повера», буквально — «бедное искусство». Это же прямо я! У меня в ход идёт всё: консервные банки, тазики, тряпки, нитки. Складирую материал дома, а потом превращаю в арт-объекты.
— Семья или друзья вам не говорили: «Лена, ну что ты чудишь!?»
— Говорили!
— А вы в ответ?
— Имею право! Чудю и чудю. Тем более что поначалу у меня была финансовая подушка, я была гордая и независимая женщина. Решила отдохнуть и потворить в своё удовольствие. Конечно, подушка со временем тает, но у меня есть такая черта: когда надо, то деньги неожиданно приходят из разных источников. Вплоть до того, что летом у меня активно покупали декоративные многолетники. Сейчас я трачусь на занятия искусством.
— Отдача есть?
— Если представить, что это арт-терапия, то отдача ого-го! Моя семья получает счастливого, психологически устойчивого человека и опору. А это не так и мало. На психолога тоже можно разориться.
— Ну а всё-таки есть обратная связь от профессионального сообщества? Для самоутверждения, скажем так.
— Финальной точкой стала отправка моей работы «Конец игры» в серьёзный американский журнал. И они меня взяли. Значит, я делаю что-то стоящее. Для расширения кругозора почитала подробнее про редактора, с которым переписывалась. Он редактировал книги Джорджа Харрисона и Джоан Роулинг. Это невероятно. И я была прямо счастлива. Ибо признание от людей, которые тебя совсем не знают, да ещё и от профессионалов — дорогого стоит.
— Работа «Конец игры» — девять красно-чёрных жестяных банок. Что это значит?
— Лучше не объяснять! Я для эксперимента сбросила её в чат коллегам. Без названия и описаний, чтобы люди писали свои ассоциации. И чего они мне только не написали. Было очень много разных версий. Я потому и не склонна объяснять. Работа сама за себя говорит: текста никакого не надо. Просто размышляй: кто с кем играет, во что, против кого? Меня всегда удивляет способность людей видеть то, чего ты и не закладывал. Но я уже почти привыкла к этому.
— Вы свои работы создаёте в связи с конкретным событием, мыслью? Как приходят идеи?
— Сами приходят и приходят. Я делаю наброски: все тетради-блокноты в них. Когда есть свободное время, реализую.
— И всё же Великий Новгород — это не остриё модных течений. Что делать дальше с получившимися объектами?
— В Великом Новгороде я своё творчество особо никому и не показываю. К репликам семьи привыкла. По поводу искусства, как мне кажется, имеет смысл общаться, скорее, с художниками. С профессионалами. Вот я тут нашла две ржавые железки. Одна «загибулина» и вторая. Я шпатлёвкой их друг к другу прикрепила. Для меня это — манифест эскапизма. Но пока неопубликованный.
— Где он может «пригодиться»?
— Надо смотреть и искать. Я смотрю на те проекты, что идут в крупных городах, предлагаю работы туда, где мне откликается. В Питере 3–4 интересных мероприятия в моей личной копилке есть. Музей «Эрарта», конечно, — это мои дальнейшие, очень далёкие и желанные планы. Попасть туда было бы очень круто. А ещё я хочу в Москву.
— Про питерскую уличную инсталляцию можно подробнее?
— Она открылась в конце октября в Общественном саду на углу Сытнинской и Кронверкской. С первого взгляда может показаться, что это обычный пустырь, но это не так. Это очень интересное историческое место. Когда-то здесь было Козье болото. Потом — лютеранская церковь, жилые дома... Но самое главное — здесь было найдено самое большое захоронение останков тех, кто строил Петербург. 255 человек. Именно им и посвящена моя инсталляция «Нити памяти». В ней ровно 255 колокольчиков. Я развесила их на дубе и берёзе. Получилось пронзительно-звеняще.
— А Великий Новгород как площадку для творчества рассматриваете?
— Вы про ленд-арт или музеи?
— Я не столько про место, сколько про сообщество людей. Не нашлись единомышленники?
— Люди, занимающиеся современным искусством, здесь, конечно, есть. И сообщество, думаю, есть. Но вот меня там нет. Может быть, разный возраст или я веду слишком уединённый образ жизни. Я пока не нащупала, где можно с ними пересечься. Но знаю, что в городе есть потрясающая площадка: сквер на Гзени и там заброшенный корт. Деревья кругом, кафе невдалеке. Или вот большая, пустая белая витрина на Большой Санкт-Петербургской улице. Магазин съехал. Твори — не хочу.
— То есть боязнь белого листа — это не про вас?
— Нет. Тем более что масштабы растут. Когда начинаешь с интерьерных работ 20 на 20, а потом делаешь инсталляцию в Петербурге, то, конечно, хочется наращивать объёмы. Мне кажется, сейчас я мчусь вперёд на энтузиазме новичка и искренне верю в своё светлое будущее.
Теги: искусство, Елена Иванова, Нити памяти
