— Мы, хирурги, — не революционеры, а эволюционеры. Двадцать лет назад, когда она только начала развиваться, я слышал, что с помощью мини-инвазивной хирургии можно делать только биопсию, потом говорили, что с помощью неё можно удалять только доброкачественные образования, а злокачественные нельзя. Но об этом рассказывали те, кто такие операции не делал. Сейчас наступил момент, когда не нужно никого убеждать, что всё с этой технологией в порядке. После операции человек уже завтра будет стоять на ногах, а послезавтра он может уйти домой. У него меньше болит, меньше снижается иммунитет, меньше риск распространения опухоли.

— Это дорогостоящие операции?

— Они не дёшевы, но государство их поощряет, оно сделало многое, чтобы развивалась мини-инвазивная хирургия. Наших специалистов приглашают в Германию, в Болгарию, в бывшие советские республики. Государство выделяет средства для проведения сложных высокотехнологичных операций. Оно начало понимать, что денег стоит не только пребывание больного на стационарной койке, работа врача, но и результат операции. Когда у человека целиком отнимают лёгкое, потому что стадия его заболевания такая, что другой операции хирург ему сделать уже не может, он не возвращается к нормальной жизни. И тогда государство начинает тратить на него другие деньги — социальные. В этом случае на такого пациента выделяется огромное количество средств.

— И тогда всё упирается в своевременное выявление начальной степени рака лёгкого. Как не запустить болезнь?

— Рак лёгкого — основной онкологический убийца в нашей стране и во всём мире. Прекрасно, что ведётся пропаганда против курения, молодые люди всё меньше и меньше подвержены этой вредной привычке. Это значит, что через 15–20 лет количество рака лёгкого может пойти на спад. Но, к сожалению, проблемами ещё являются экология и генетика. Вокруг нас — большое количество разных консервантов и новых вирусов. Никто окончательно не знает, какие есть ещё факторы риска развития рака лёгкого. Когда у больного есть метастазы, вылечить его уже трудно или невозможно. Но рак лёгкого — коварный убийца, его опасность в том, что он не болит и никаких симптомов практически не вызывает. К способам его выявления в советское время относилось регулярное флюорографическое обследование. Сегодня на государственном уровне продвигается программа скрининга рака лёгкого. Она предполагает, что будут определены контингенты людей, которым будет назначена низкодозная компьютерная томография органов грудной клетки.

— К освещению мастер-классов были привлечены СМИ. Для чего врачам нужна такая открытость?

— Показывая себя, мы доверяем журналистам и хотим, чтобы они нам тоже доверяли. Когда некоторые издания через статью пишут о врачах-убийцах, то ощущение у населения от этого лучше не становится. Но их никто не спрашивает, зачем они выпускают подобного рода публикации. Врачи живут в той же стране, что и пациенты. И мы хотим им добра ничуть не меньше, чем авторы статей. Но в отличие от них мы за результат лечения отвечаем своими нервами, инфарктами, рисками, репутацией.

— И после этого вы продолжаете любить свою профессию?

— Я считаю, что у меня лучшая специальность на свете. Я счастлив от того, чем занимаюсь. И для меня было бы ужасно, если бы я был менеджером и сидел в офисе. Приведу один случай из моей практики. Недавно я прооперировал ребёнка, родители которого написали жалобу в прокуратуру на больницу, где проходило его лечение. Её врачи распознали очень редкое заболевание, перевели ребёнка в учреждение, которое занимается этим редким заболеванием. Но заявление родители не забрали. Ну что делать, бывает. И даже подобные моменты не отвращают меня от моей работы, поскольку не виноваты ни ребёнок, ни его родители, которые находятся в тяжелейшем стрессе и не знают, как себя вести, поскольку их ребёнок серьёзно болен. И когда мы приглашаем журналистов на операции, мы хотим, чтобы люди видели и эту сторону нашей работы тоже.

— Как нужно относиться к онкологической болезни, чтобы не поддаться унынию?

— Болезнь надо воспринимать как болезнь, а не как проклятие, божью кару или как отрицательную энергию, которую кто-то накликал. Онкология — такая же болезнь, как насморк, пневмония, аппендицит и так далее. У неё есть причины, симптомы, методы диагностики и определения прогноза, а также лечение. И от гриппа люди умирают, а от рака поправляются. Большое счастье — не знать, кому сколько отпущено. Как врач я иногда страдаю от того, что понимаю, сколько проживёт мой пациент, которого я лечу. Лучше бы я этого не знал. Но мы, врачи, исходим всегда из того, что можем человека спасти. Если я не буду так думать, то перестану заниматься медициной.