Александр Зиновьев и Борис Ельцин. Мыслитель и руководитель. Два русских, деревенских по происхождению мужика. Первый начал с критики коммунистической системы, а второй успешно шагал по ступеням советской карьерной лестницы. Диссидент от антисталинизма пришёл к утверждению, что советский период был вершиной русской истории. Президент, бывший партийно-советский работник, сокрушил СССР.

Кто был прав? Или скажем аккуратнее — правее? Если вспомнить итоги конкурса «Имя России» — со Сталиным на третьем месте… Но история не окончена. Она созидается. И что не то же самое, она пишется.

«Мы так и не ответили на многие вопросы, — говорил перед началом международной конференции из цикла «История сталинизма» директор Российского государственного архива социально-политической истории Андрей СОРОКИН. — В общественном сознании Сталин заместил собою весь советский период». И поэтому: «Мы должны вернуть в научный и общественный дискурс все болевые точки нашей истории».

«Болью» данной конференции была «Конфессиональная политика Советского государства в 1920–1950-е годы». Среди организаторов, кроме названного уже РГАСПИ, были Президентский центр Б.Н. Ельцина, Совет при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, международное правозащитное общество «Мемориал»... Серьезный список, в который вошел и наш Новгородский музей-заповедник, став 11-й точкой на карте «сталинского цикла».

Кстати, ему тоже есть что вспомнить за обозреваемый период. В начале 1930-х сотрудников музея обвинили в хранении «поповского наследия» и осудили. Об этом эпизоде напомнила генеральный директор НГОМЗ Наталья ГРИГОРЬЕВА.

До последнего попа

Действительно, дикие вещи происходили. Как нам видится. Адептам коммунистической идеи думалось иначе. Сколько жертв ими было принесено во имя «самого человечного строя»? Цифры, которыми иные властители дум пугали сограждан уже в конце 1980-х, оказались, мягко говоря, преувеличенными. Например, духовенства умудрялись «репрессировать» больше, чем его было в дореволюционной России. «Сотни расстрелянных и замученных епископов и сотни тысяч пострадавших за Христа! Вот правильные оценки», — пишет на сайте pravmir доктор технических наук Николай ЕМЕЛЬЯНОВ. Если так, кто скажет, что этого мало?

Можно попытаться сделать обратный подсчет: а сколько же осталось? Гостья из белорусского Гродно кандидат исторических наук Светлана СИЛОВА приводила на конференции такой факт: к июню 1941 года в Восточной Белоруссии насчитывалось только 4 священника (в Западной Белоруссии, которую «империя» вернула себе перед войной, ситуация, понятно, была иная). И они не служили!

Едва ли приходится сомневаться, что задача стояла ликвидировать попов как класс, а религию как «опиум для народа» выкорчевать, чтоб и семени не осталось. Процесс не был линейным. Любой мало-мальски интересующийся историей знает как минимум про «новый курс» в отношении к Церкви в годы войны. При этом первой протянула руку помощи стране, подвергшейся страшному нашествию, гонимая Церковь. Местоблюститель Патриаршего престола митрополит Московский и Коломенский Сергий в первый же день войны благословил «всех православных на защиту священных границ нашей Родины». 3 июля 1941-го в своем обращении к народу Сталин скажет: «Братья и сестры».

Андрей САВИН, кандидат исторических наук (Новосибирск), насчитал четыре «зигзага», или четыре «точки бифуркации», в советской религиозной политике с 1923 по 1966 годы. И выдвинул гипотезу «теории перегиба»: «Феномен всех антирелигиозных кампаний состоит в том, что с помощью «перегиба» власть тестировала рамки возможного, не рискуя собственной легитимностью. После завершения кампании следовало наказание «перегибщиков», как правило, мягкое».

Иными словами, власть действовала все же с оглядкой на народ, в котором, несмотря на проводимый над ним грандиозный эксперимент, сохранялся традиционный замес.

Явление Фёдора Рыбалкина

Подтверждением тому, по мнению кандидата исторических наук Алексея БЕГЛОВА (Москва), может служить «мощнейший эсхатологический всплеск» — распространение воззрений о близящемся Конце света.

Попросту говоря, если советская власть — безбожная и Антихрист уже пришел, то надо приготовляться ко Второму Пришествию Христа.

В качестве примера «эсхатологического дискурса» исследователь привел организацию фёдоровцев — по имени уроженца Воронежской губернии Фёдора Рыбалкина, опознанного его последователями как Христос, пришедший установить тысячелетнее Царство. Движение, возникшее в 1920‑е, было подавлено, а сам Фёдор-Христос предположительно окончил свой земной путь на Соловках.

Великая Отечественная война вторично привела к «всплеску». Возникали сообщества верующих, воспринявших вторжение Германии как бич Господень. После победы наших войск на Курской дуге некоторые из общин, сочтя себя недостойными избавления от Антихриста, прибегли к массовому затвору. Государство воспитывало «заблудших овец» испытанным способом — в вагоны и куда подальше.

Алексей Беглов «насчитал» около 1600 затворников. Как известно, на Курской дуге православного (корнями своими) люда было неизмеримо больше. И слава Богу, что в тяжкую годину народу нашему Антихрист виделся в облике не своего вождя, а чужого.

Безусловно, академическая наука должна знать всё, по крайней мере, стремиться к абсолютному знанию. И объективному: несмотря ни на что, сталинизм — это не только репрессии. Равно как ельцинизм (он же тоже существует) — не только свет свободы воссиявший.

Миссия невыполнима

Не журналисту оценивать объективность уважаемых ученых. Да это и невозможно: как-никак более 60 докладов. К тому же историки группировались по секциям. Ограничив свое любопытство религиозной тематикой в годы Великой Отечественной войны, я, однако же, получил повод для некоторых сомнений, так сказать, в чистоте метода.

«Вероисповедная политика светских властей в отношении православной церкви на Северо-Западе России в период немецкой оккупации и первые послевоенные годы» — тема доклада кандидата исторических наук Константина ОБОЗНОГО (Псков).

Что такое принцип светскости? Отделение государства от церкви. Так что формально, вроде, верно. Но как-то сразу коробит эта светскость применительно к захватчикам. На примере так называемой Псковской православной миссии, открытой немцами вскоре после оккупации, историк приводил цифры: столько-то приходов было открыто в 1941–1944-м, столько-то закрыто в 1945–1949-м. И церковные школы были при немцах, и газета православная выходила. Были, конечно, неприятные нюансы: светско-немецкие желали молитв о здравии своего Гитлера, настаивали на переходе на юлианский календарь, «лезли» в таинство исповеди... Нет сведений о батюшках, нарушавших таинство, зато есть память о тех, кто помогал партизанам, упомнил Обозный.

Немаловажная деталь, но много ли это меняет в общем плане, если известно, что глава миссии митрополит Виленский и Литовский Сергий осуждал Московский патриархат за сотрудничество с советским режимом в борьбе против Германии?

На тему Псковской миссии написано много. Разброс мнений велик — от «предательства» до «второго Крещения Руси». В данном случае (на конференции) выступление Константина Обозного дискуссии не вызвало.

А вот новгородец кандидат исторических наук Дмитрий АСТАШКИН после сообщения «Да судимы будете» об участии священников в процессах над нацистами вопросы имел. Начнем с приятного: коллеги проявили большой интерес к театральной постановке новгородского процесса. Можно ли увидеть спектакль не только в Новгороде?

Далее: как подбирались священники-свидетели? Были ли квоты и инструкции? Не обращали ли вы внимание на штампы в показаниях, в которых от процесса к процессу меняются только названия населенных пунктов?

А псковский коллега развил тему, сообщив, что, к сожалению, ЧГК записывали в вину немцам и те колокольни и храмы, которые на самом деле были разрушены советской артиллерией. Заодно отметил, что отец Николай (Ломакин), свидетель на Нюрнбергском процессе, являлся агентом советских спецслужб. Мог бы вспомнить тогда уж и про связь миссии с абвером (к примеру, это доказывается в вышедшей в прошлом году книге «Псковский экзархат»), но почему-то не стал.

Мне же вспомнилась формула доктора исторических наук Бориса КОВАЛЕВА (в этой конференции он не участвовал): священник-коллаборационист — это просто поп, священник-патриот — пастырь.

Ходить бывает склизко

Чем еще запомнилась конференция? Прежде всего — участием историков из Украины. Совсем небольшая делегация, но она была. К слову, модератор секции, профессор из Австрии, приветствовал ее, отметив «большой шаг — автокефалию, полученную от Константинополя». Предвидя итог, я попробовал все же «уговорить» одного из украинцев на интервью. Взяв меня за локоть, он спокойно и по-человечески объяснил: «После 2014 года я четвертый раз в России. И каждый раз не знаю, что будет по возвращении. Просто сказал себе, что мне уже много лет, чтобы бояться».

Гораздо больше удивил меня наш крымчанин. Согласился, а потом передумал. Во-первых, есть такой сайт — «Миротворец». Во-вторых, а вдруг еще понадобится съездить в архив в Киев? В-третьих... «А вы уверены, что политический курс России не изменится?» — спросил он. Имелось в виду, что Крым, грубо говоря, могут сдать.

«Это нам с вами думается, что возврат невозможен, — а это уже из разговора с историком-сибиряком. — А они там живут в несколько иной реальности».

Иная реальность гораздо ближе. Некая дама, представившаяся сотрудницей «Ельцин-центра», в приватном разговоре, не под запись, заметила: «А я лично против аннексии Крыма!». В общем, вполне узнаваемый «либеральный дискурс» — см. список организаторов.

По итогам конференции будет издан сборник, желающие смогут предметно ознакомиться с содержанием разговора. Продвинет ли это «сталинизм» (с приставкой «анти») в широкий «общественный дискурс»? Если в настоящем вдруг начинает расти популярность прошлого, вызывая нешуточную обеспокоенность у части наших соотечественников, то проблема «замещения в сознании» (что-то Сталина много!) больше во власти политиков, нежели историков. Могу ошибаться. Веря, что понятие ценности гражданских свобод у нас есть. Невзирая на отсутствие личного «сталинского» опыта.

Хотя над дилеммой: «Либо мы чтим память невинных жертв, либо романтизируем их палачей» — цитирую выступление епископа Юрьевского Арсения — стоит подумать. Особенно накануне Дня памяти жертв политических репрессий.

* * *

В чем разница между Россией и Западом, который ничего подобного нашим репрессиям XX века не знал? У нас строят новые храмы, у них закрывают старые. Мы осудили все эти «склады» в церквях. Цивилизованные европейцы охотно устраивают в своих соборах рестораны, клубы, отели...

Я предложил порассуждать на эту тему гостю из США. «Нет-нет, — сказал он, — это не дехристианизация, это деинститулизация». Типа, мы верим, но не ходим.

Всё-таки история не настолько рациональная вещь, как кажется.