Всё гениальное просто. Вот и название юбилейной выставки, которая проходит в эти дни в Музее изобразительных искусств, — «Годы». Просто «Годы».
«Менялись правители, страна, строй. Где я был всё это время? В мастерской! Сидел, слушал музыку и писал. Иногда, выглянув в окно, с удивлением обнаруживал, что уже весна…», — Борис Львович о себе.
Лёгкий шорох шагов, гул голосов. Зал — в ожидании. До открытия — минут пятнадцать. Телевидение ловит момент: юбиляр перед камерой.
— Иллюстратор всегда вторичен, — говорит он. — Ты погружаешься, пытаешься вжиться в среду, которую описывал автор.
Это про цикл по Достоевскому. И не только. В разное время это и Гоголь, Гофман, Уайльд, Неруда, Рубцов…
Негромко, немного отстранённо, иронично.
«Ребята, я был в лучших музеях мира. Там на стенах — ни одного свободного места!» — не один новгородский журналист записывал примерно такие рассуждения от Непомнящего.
Народный художник, действительный член Академии художеств. Мэтр. Живой классик.
Всё просто…
Выставка — это труд. Огромный. Широкая ретроспектива творчества Бориса Непомнящего включает в себя более 150 произведений разных лет, начиная с 1970-х. В таком количестве и сочетании работ художник представлен впервые. Экслибрисы и станковые серии, офорты и пастели. В конце 1980-х Непомнящий обращается к темам Ветхого и Нового заветов. Духовные искания художника отражены и в представленных публике впервые иллюстрациях к деяниям апостолов Петра и Павла. И, конечно же, представлена на выставке книжная графика и циклы двух последних десятилетий по мотивам произведений Фёдора Достоевского («Записки из Мёртвого дома», «Братья Карамазовы», «Село Степанчиково и его обитатели») и Николая Гоголя («Петербургские повести»).
А открытие — это всё-таки праздник. Цветы. И похожие на них слова.
Виктор БОКОВНЯ, профессор Санкт-Петербургского университета технологии и дизайна:
— Мы вместе с Борисом Львовичем поступали в Одесское художественное училище, а потом в Мухинское. Его работы уже тогда отличались, студенты бегали на них смотреть. А сейчас уже можно говорить не о мастере, а о классике. Не случайно он стал иллюстрировать классику, ему близки эта высокая духовность и мятежность персонажей.
Сергей БРЮН, генеральный директор Новгородского музея-заповедника:
— Графика не терпит лжи. Это самое честное искусство, передающее штрих, дыхание, мысль, порыв души. И то, с каким мастерством Борис Львович вводит в этот мир… Эти образы, эти глаза. Уставшие и лукавые, мудрые и смешные. Без Бориса Львовича немыслима история искусства. И новгородцам бесконечно повезло, что он избрал этот город для жизни и творчества.
Выступил, конечно же, и сам виновник торжества. И поблагодарил:
— Спасибо, что пришли!
А пришли многие. Большой зал (плюс маленький, кстати), большая экспозиция, большой интерес.
Приходите ещё. Праздник продолжается.
— Борис Львович, ваши годы — это ведь не только про работы. У вас полно учеников, вы многим давали рекомендации в Союз художников, а кому-то — на должность председателя творческого объединения…
— И на звание заслуженного художника. Юре Ерышеву, Наде Дзюбе. Ребята хорошие. Почему нет?
— Не жалко.
— Было и жалко, один раз. И не потому, что художник плохой. Человек оказался вором. А я его рекомендовал в председатели, в Москве на секретариате защищал.
— Как вы относитесь к похвале?
— Кому? Себе? А никак! Я не читаю, что пишут обо мне. Во-первых, могут ошибаться. Во-вторых, всё это субъективно. Объективно о себе могу судить только я. Мне из десяти моих работ нравятся, может быть, две.
— Вы себя не засуживаете?
— Так я же — по высшему разряду. Вот сейчас мне подарили на юбилей эрмитажные каталоги — XV–XVI веков. Ну гениально же! А французская гравюра XVIII века? Чудеса! Греция, эпоха Возрождения, а потом?
— Что не так?
— Заказчик! Когда-то это были аристократия и Церковь. Люди, выросшие в среде искусства. Никого не хочу обидеть, но наши нынешние топ-менеджеры и главы корпораций с их баснословными заработками сравнения с ними не выдерживают. Государству художники вообще не нужны. С начала 1990-х годов музеи не получили ни копейки на приобретение современного искусства. И проблема не в деньгах, а в приоритетах. Приехал Газманов — ему миллионы за выступление. Газманов. Не Мацуев.
— Я знаю, у вас есть вариант «Как нам обустроить Россию». Вернее, два варианта — реалистический и фантастический. Первый — всё сделают инопланетяне, второй — мы сами.
— Да, при этом я лично — за фантастику.
— Скажите, это ваш собственный анекдот?
— Пять лет жизни в Одессе не прошли бесследно. Анекдоты сочиняет народ. Я, что, не часть этого народа? Вообще, родилось на ходу, у меня «Культура» брала интервью на выставке в Москве, тогда это было к моему 70-летию. Именно это и показали. Я даже позвонил другу, который работал в органах: «Вовик, сколько мне положено?» — «Сейчас? Нисколько!» Если про подлинного автора «обустройства России», то я его читал году в 1978-м. Закрывал всё, даже балкон. И читал «Архипелаг ГУЛАГ». Ночами. А днями — «Братьев Карамазовых». Понял тогда, что Солженицын — отличный беллетрист, а Достоевский — великий писатель.
— В общем, время было жуткое, тоталитарное, но…
— …образование бесплатное советская власть мне дала и аренду мастерской потом оплачивала. Я не жалуюсь. Было одно время, настало другое. И надо его принимать, а что делать? Давно было: зашли ко мне канадцы, потомки российских эмигрантов, оставили визитку. Я её прочёл через несколько лет. Всего четыре строчки: «Боже, дай нам разум и душевный покой принять то, что мы не в состоянии изменить. Мужество изменить то, что можем. И мудрость отличить одно от другого». Я следую этому. Иногда начинаешь пузырить: то не так и это. А потом успокаиваешься, помолясь.
— Между двумя вашими юбилеями и выставками — Украина. Ваша родина, наши трагические события.
— Ту Украину, которая установилась теперь, я знал смолоду. В 1965 году я с другом удирал от бандеровцев. Мы были на практике в Черновицкой области, из райкома попросили помочь колхозу с наглядной агитацией. А в том году амнистия какая-то была. И вот звонит секретарь: «Тикайте, хлопцы, а то поубывают!» Председатель выделил единственную машину — полуторку. На дно постелили солому, и мы, не подымая голов, полетели в райцентр, где нас уже ждали билеты до Одессы. Больно, что той Одессы, которую я знал, больше нет. Она была в людях. А кто они, нынешние, позволившие сжигать заживо своих земляков? Раньше на это не был способен даже последний одесский бандит!
— Свой город вы нашли в Новгороде, но вы его не рисуете.
— Чтобы осознать свою любовь, надо было пожить под ленинградскими дождями, испытать московскую суету. Мне везде было неуютно. Кроме Киева — там были родители, родственники. А потом — только в Новгороде. Я сужу по комфорту во времени и в пространстве. По наличию друзей. Мне здесь хорошо. Памятники новгородские я когда-то рисовал. Но сам город…
— Что вы не любите?
— Ой, много чего, наверное. Бестактность, например. Однажды на выставке я получил упрёк: «Почему вы так не любите женщин?» Какая несправедливость! Я был дважды женат. У меня куча внуков. Что я говорю — внучек! Меня как-то спросили, о чём я жалею. Что столько красивых женщин прошли мимо, пока я сидел в мастерской! Давайте лучше о том, что мне в радость. Хотя бы иногда пойти с друзьями в хорошую кафешку, взять чилийского вина… А главная радость — когда получается. Я про работу. Сейчас у меня маленькая печаль, поскольку закончился некий цикл. Но будет книга! Единственно, о чём прошу Всевышнего, — чтобы были силы и желание работать.
— Слышит?
— Есть хороший анекдот. Мужик жалуется: «Господи, жить стало невозможно. Дети непослушные, с женой тёрки. На работе всё кувырком. Здоровье шалит». Господь говорит: «Я всё понимаю, ты мне скажи, продлевать будем?» Будем продлевать!
