Великая Отечественная война глазами пятилетнего мальчика
Это не сцена из старого фильма. Это новгородца Юру АГАПОВА освободила из фашистского плена Советская армия.
Новый дом
А наступила война как-то сразу, наскоком. Маленькому Юрику в том страшном июне было всего три года, его брату — 12. Семья Агаповых живет в Шимске, отец работает на железнодорожной станции, только что срублен новый просторный дом, и жизнь идет такая же новая, просторная. И вот война. Сегодня, спустя 70 лет, уже трудно вспомнить, что осталось у Юрочки в памяти о тех первых днях, а что потом было рассказано братом, мамой, отцом. Воспоминания фрагментарны, отрывочны. Вот семья оставляет новый дом раскрытым настежь, выпускает всю живность и уходит пешком по новгородской дороге. Отца уже призвали, мать идет с двумя детьми в надежде пробраться к родственникам в Рогавку.
Вот следующий фрагмент: Новгород бомбят, Юре страшно и постоянно хочется кушать, рядом с Юрой шагает смерть. По дороге к родне они попадают под обстрел, дорогу перекрывают опередившие семью немцы. Затем окружение, Мясной Бор, холод, голод, страх. Окруженные люди вместе с армией питаются мясом лошадей, убитых при бомбежке, солдаты делятся с детьми последними крохами провизии. Выбраться к своим через небольшой, круглосуточно простреливаемый коридор, открытый из окружения, Агаповым не удается.
Следующее Юрино воспоминание уже в Рогавке. Это оккупация.
— Мы пробыли там до зимы, когда всех начали угонять дальше, в Германию, с нами была тетя с дочкой и мой 80-летний дедушка, — Юрий Дмитриевич Агапов вспоминает о тех днях в своем теплом, уютном доме. На кухне суетится жена, на трюмо стоят фотографии сыновей и дочери, но перед мысленным взором оживают страшные картины детства, и глаза седого мужчины блестят. — Однажды нас всех согнали в душ. Он стоял недалеко от того места, где сейчас в Рогавке вокзал. Помню жирного, омерзительного немца, который регулировал нам температуру воды. Он включал то кипяток, то ледяную воду, людям приходилось быстро отскакивать к стенам. А он забавлялся. Затем нас всех погнали в Лугу.
По дороге от гангрены умер дедушка, но незадолго до смерти ему удалось отпросить у немцев тётю и двоюродную сестру Юрика, которые отправились назад, в Рогавку. Семья Агаповых продолжила свой путь втроём. В Луге же был лагерь, страшная эпидемия брюшного и сыпного тифа, штабеля трупов, которые складывали, сжигали и вновь складывали. И смерть подступила к Юре вплотную: он и его мама заболели. Болезненный сумрак и бред отступили только с приходом поздней весны. Всё это время пропитание для больных мамы и Юры добывал старший брат, чудом избежавший болезни.
Такие немцы
Семье Агаповых, как и многим другим советским гражданам, надо было выживать и устраивать свою жизнь рядом с жизнью оккупантов. В 1942 году Юрину маму взял к себе в прислугу немецкий офицер, и дети отправились с ней. Но эта жизнь в услужении оказалась недолгой. Оборвалась она странным эпизодом. Однажды в обед офицер прилег отдохнуть у себя в доме, на дворе стояло лето, и за окном зачирикал воробей. Мать делала что-то по хозяйству, Юра сидел в уголке. Послеобеденную деревенскую тишину рассек выстрел: офицер палил в окно по воробью. Сорвав злость, он лег спать дальше. Но птица оказалась проворнее пули. Спустя несколько минут воробей вернулся и снова начал чирикать. Офицер в бешенстве вскочил и приказал всем покинуть дом, Юра с мамой и братом выбежали. Затем был отдан следующий приказ: дом облить керосином и сжечь. Офицер отправился на постой в другое место. Юра с семьей снова вернулись в барак.
— Помню, что потом мать снова заболела, при ней остался брат, а я взял солдатский котелок и побежал на улицу добывать еду, — продолжает вспоминать Юрий Дмитриевич. — Я прибежал к солдатской кухне, и меня заметил немецкий повар. Быть может, у него самого был в Германии маленький сын? Он сказал мне: «Киндер, ком», и я подошел. В мой котелок повар быстро налил густого супа и приказал: «Цюрюк, шнель!». Понял я, что надо уносить ноги, пулей побежал, и вдруг, как сейчас их вижу, передо мной выросли черные блестящие сапоги, ноги в черных брюках. Эсэсовец! Он достал палку из-за голенища и больно ударил меня по рукам, котелок с супом упал. Затем потянулся к кобуре, а я так испугался, что закричал: «Дяденька, дяденька! Не убивайте меня! У меня мама кушать хочет!». Пуля просвистела у меня над головой, как смерть, эсэсовец без слов развернулся и ушел. Когда я понял, что живой, подхватил с земли котелок и побежал. А повар остался лежать. Это в него тот эсэсовец стрелял.
Птичье гнездо
Пережить войну на родной земле Агаповым было не суждено. Осенью 1943 года всех согнали в вагоны и повезли на запад. Агаповых высадили в Латвии, под Елгау, и вся семья попала в концлагерь. Мать и сыновей разделили, бросив в разные бараки. Юре, которому уже исполнилось пять лет, навсегда врезалось в память чувство голода и то, чем кормили: вареной брюквой и горьким хлебом вперемешку с опилками. Сытнее становилось в дни, когда ребенка забирали для сдачи крови. После этой процедуры всегда давали что-то дополнительно перекусить, чтобы восстановить силы. Кто знает, быть может, и сейчас еще живет в Германии человек, которому когда-то перелили кровь пятилетнего Юрочки Агапова.Чем могло кончиться пребывание в лагере смерти, известно, но Агаповым повезло. Спустя несколько месяцев всю семью взял к себе в качестве прислуги офицер-латыш.
— Мать заставили убираться по дому, старшего брата — пасти стадо коров, а мне, самому маленькому, доверили гусей, — вспоминает Юрий Агапов. — Гусей я водил на реку, но периодически они пропадали — на том берегу были партизаны. Ох, и попадало мне за то, что не уберег. Били очень больно, веревкой, прутом, чем подвернется. Однажды мне досталось сильнее, чем обычно, и я затаил злость на хозяина. По малолетству догадался ему так отомстить: выкрутил все гайки из брички, на которой он ездил. Сел офицер в бричку, лошадь стегнул, она рванула, а он и загремел на землю. Конечно, все догадались, что это подстроил я, и били меня после этого еще сильнее. Только по сравнению с концлагерем все равно нельзя сказать, что сильно нас эта семья обижала, кормили нас нормально, и однажды мы даже сфотографировались. Эти снимки у меня до сих пор хранятся.
Последние дни перед освобождением вновь ознаменовались необычным событием. Гуляя как-то за хутором, Юра присел на старое, трухлявое дерево. Оно рассыпалось, и мальчик увидел шесть маленьких зеленых яичек как будто какой-то лесной птицы. О своей находке он поспешил сообщить брату, а тот в свою очередь попросил его никому больше об этом не рассказывать. Значительно позже Юра узнал, что нашел он никакие не яички, а гранаты-лимонки, и брату, которому тогда уже было 14 лет, удалось каким-то образом передать их в концлагерь. Узники сумели воспользоваться Юриной находкой: однажды ночью хутор проснулся от грохота взрывов. Пленники совершили побег, и, возможно, кому-то из них удалось добраться до партизан.
Война тем временем приближалась к границам СССР, приближалась и к своему завершению. Когда советские войска подошли к Елгау, латышская семья, у которой жили Агаповы, собрала вещи и уехала на запад. Юра с матерью и братом остались на хуторе. Переждать там до прихода советских войск им не удалось, семью снова бросили в концлагерь, в последний день вместе с другими узниками загнали в барак, подожгли, но, видимо, остаться в живых Юре и его родным было предрешено свыше. Советская армия подоспела вовремя.
* * *
Смерть обнимала Юру Агапова в этой жизни не раз. Но ни пуля, ни болезнь, ни даже огонь не взяли мальчика. В живых остались и все его самые близкие люди: мать, брат и отец. Просторный и добротный дом в Шимске сгорел, и новая жизнь уже не могла быть подобна довоенной, но в ней Юру Агапова ждало много счастливых моментов, ведь это была жизнь на свободе.
Алина БЕРИАШВИЛИ
Владимир БОГДАНОВ (фото)
