Как-то в начале апреля на полях за городом я услышала близкое-близкое пение тетерева, да такое душевное, что мне захотелось найти исполнителя своими глазами. Я пошла в его направлении, но так ничего и не увидела, и вскоре тетерев замолчал.

Пройдя по лесной просеке, залитой водой, заметила просвет и вскоре оказалась на выжженном поле. То здесь, то там торчали сосёнки с порыжевшими от огня ветками. По стволу ползала пищуха, звенела большая синица. Потом был старый-старый осинник с огромными замшелыми деревьями. «Если бы я была белкой-летягой, я бы здесь обязательно поселилась», — подумала я и стала внимательно смотреть на корни самых толстых деревьев, надеясь найти уборную летяги. Но ничего не обнаружила.

Вдруг передо мной разверзся глубокий «каньон» — где-то внизу, извиваясь множеством излучин, текла река. На том берегу видны поля, перемежающиеся с полосками леса, а с моей стороны — густой ельник. Здесь цветут весенние первоцветы: печёночница, хохлатка, медуница, ветреницы дубравная и лютичная, гусиный лук. В реку по всей длине её русла впадает множество ручьёв. Как и река, они прорезали землю глубокими провалами. Мне то и дело приходилось спускаться вниз, перешагивать ручеёк, бегущий по камням и звенящий последними льдинками, а потом вскарабкиваться наверх. В еловых ветвях, попискивая, сновали корольки. «Жаль только, цветущего волчеягодника я этой весной так и не увидела, — вздохнула я. — Он, наверное, уже отцветает…».

Но когда я спустилась в ложбинку, дух у меня захватило: рядом с бурыми стволами деревьев из голой земли торчала веточка высотой мне по плечо. И вся она была облеплена розовыми цветами — настоящее чудо. Это и был волчеягодник. В это блёклое, почти бесцветное время года он был по-настоящему прекрасен.