Не так давно меня попросили назвать имя хотя бы одной жертвы «Колмовской трагедии». Просьба исходила от немецких коллег, с которыми я состою в переписке. И что ответить? Это известный и неоспоримый факт: зимой 1941—1942 годов в пригороде Новгорода гитлеровцы и их пособники зверски умертвили несколько сотен пациентов психиатрической больницы. Но никаких поименных списков у меня не было и нет. Откуда? Ведь тогда в смертные рвы рядом легли не только душевнобольные, но и военнопленные, новгородцы, погибшие от голода и террора оккупантов.

И вот в ноябре этого года ко мне в Великий Новгород приехала учительница из Москвы Мария Александровна Васляева. Её бабушка Анастасия Дмитриевна Мурзаева была пациенткой той самой «1-й Ленинградской областной психиатрической лечебницы», брошенной на произвол судьбы и врага.

История этой семьи шире рубрики «Разные судьбы одной войны». Ведь в XX веке наши соотечественники шли в бой и гибли не только на Великой Отечественной…

Кто-то плачет, я пляшу...

Жила в деревне Лесные Сиялы, что в Мордовии, семья Мурзаевых. Рано осиротел Степан, потеряв отца. Но мать смогла пристроить сына в обучение к портному. Учеба пошла впрок, и когда парень подрос, стал ходить по деревням — обшивать людей. Он мог шить всё: шубы, полушубки, шапки, рубахи.

Степан Мурзаев. 1939 год

Дело молодое: познакомился с девушкой — Анастасией Ермолаевой. Сыграли Степан с Настей свадьбу. В январе 1933 года у них родилась дочь Анна (Анна Степановна — мать Марии Васляевой).

В первые годы коллективизации в деревне жилось очень тяжело. И когда родственник предложил молодой семье перебраться в Ленинградскую область, в Волховстрой, они переехали в город. Степан устроился работать на завод имени Кирова.

Анастасия Мурзаева. 1939 год

Из воспоминаний Анны Степановны: «...А ещё помню, как отец от отчаяния достать себе швейную машинку купил вместо неё балалайку. Бабушка Акулина Степановна плачет, а я пляшу под балалайку и пою мордовские частушки. Потом отец смог приобрести немецкую швейную машинку «Зингер» в Ленинграде и благодаря этому обшивал всех своих родных да еще и работал на заказ». Здесь родилась еще одна дочь — Валентина.

Одно лишь плохо

7 сентября 1939 года Степана призвали на службу в армию. Анастасия была беременна третьим ребёнком. Провожали будущего красноармейца все знакомые и друзья. Посадили на лодку и переправили через Волхов. Готовили его в танкисты в Стрельне. В ноябре началась советско-финская война, и его отправили на фронт. С войны Степан писал оптимистические письма. Трудно сказать, для чего он это делал: для того, чтобы приободрить близких и успокоить их, или искренне верил в победу Красной армии? А впрочем, если бы он сообщил что-то страшное, вряд ли его послание дошло бы до адресата. Ведь военная цензура тогда не дремала. Вот послание от 29 сентября: «Живу хорошо, выдали валенки, ватные штаны, фуфайку, вообще тепло, жить можно. Но если придется ударить по фашистам, тоже мало им не будет».

Следующие письма были уже с фронта: «Я сообщаю о том, что нахожусь уже в Финляндии. Финны бегут без оглядки, дома жгут и сами убегают… На фронте больших перемен нет. Только сегодня в честь праздника (Новый год. — Б. К.) хотели финские бандиты напасть на наши танки, но у них ничего не вышло, быстро оглушили. Только побеспокоили рано, а стрельнуть все равно не пришлось… Перед праздником получили подарки от работниц фабрики «Советский картонажник».

А это из последнего письма: «Вообще, всё хорошо, только одно плохо, что я от вас давно не получал письма, а почему это так получилось, не знаю. Я вам посылал в письме заявление для предъявления в кассу взаимопомощи, не знаю, получили вы или нет, ничего вы про это не писали».

11 февраля 1940 года, увидев раненого бойца, Степан покинул танк, чтобы оказать ему помощь. Как потом рассказали семье товарищи погибшего, на дереве находилась женщина-снайпер. Вражеская пуля попала Степану Михайловичу в голову. Ему было всего 27 лет. Через месяц, 13 марта, советско-финская война закончилась. А еще через три года Александр Твардовский так будет вспоминать её солдат:

Среди большой войны жестокой,
С чего — ума не приложу,
Мне жалко той судьбы далёкой,
Как будто мёртвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примёрзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу…

Красный день

Анастасия Дмитриевна осталась с тремя детьми на руках. Анне всего 7 лет, Вале — 3 года, а Степан — грудной. Детей надо кормить и одевать. И куда же могла устроиться малограмотная деревенская женщина? Куда возьмут. Она пошла на работу в гараж ночным сторожем. Детей оставляла на это время со свекровью.

Её внучке до сих пор непонятно: что это было? Жестокая шутка, откровенная бесхозяйственность или хорошо спланированное преступление? К новенькой сторожихе подошли два водителя, которые попросили у неё разрешения взять на ночь две машины. То ли просто подкалымить, то ли ещё зачем. Было это 7 ноября 1940 года, в главный советский праздник. На следующее утро они сообщили ей, что две легковые автомашины утоплены в болоте. Так что теперь за это расстреляют и их, и Анастасию, так как это произошло в её смену. Несчастная женщина не смогла выдержать такой удар: сознание её помутилось. Так она и оказалась в Колмове, в лечебнице, рассчитанной на 600 коек.

Из воспоминаний Анны Степановны: «Мы ездили навещать маму на пароходе: две бабушки, Василиса и Акулина, и я. Взяли с собой и маленького Степана. Я хорошо помню больницу из серого камня и большие широкие лестницы. Мама узнала нас. Она очень долго нянчила Степана, будто предчувствуя, что уже никогда не сможет прижать его к груди. Врач сказал, что состояние удовлетворительное, что скоро её выпишут. Это было за две недели до начала Великой Отечественной войны. Больше от мамы не было никаких вестей. Так она и пропала».

Неподъёмные люди

Если верить утверждениям врача этой больницы Любимова, то советское медицинское руководство в начале войны вообще не планировало эвакуировать психиатрические больницы. «В июле 1941 г. было получено распоряжение Ленинградского облздравотдела и областного психиатра принять меры к недопущению возбуждения у больных, добиться приобретения соответствующих наркотических средств для успокоения больных, так как об эвакуации больницы вопрос не может быть поднят. Поэтому к моменту занятия Новгорода немцами в августе 1941 г. больница со всеми больными, большей частью персонала: врачами, средним медперсоналом осталась неэвакуированной».

Можно назвать несколько причин отказа от эвакуации. Это нежелание организовать сложную перевозку больных людей, полностью зависящих от медицинского персонала, страх перед опасной дорогой, оправдываемый избитой фразой «дома и стены помогают», отсутствие транспорта.

Последнее следует из справки, предоставленной Исполкомом Новгородского горсовета депутатов трудящихся уже после окончания войны: «Дана в том, что Новгородская психиатрическая больница, расположенная в поселке Колмово, не была эвакуирована в глубь страны по причине отсутствия транспортных средств. Все больные и значительная часть обслуживающего персонала этой больницы были захвачены немецкими оккупантами в августе 1941 года. Председатель Исполкома Новгородского Горсовета депутатов трудящихся М. Юдин. Июль 1946 г.».

Мы не знаем, как закончила свою жизнь Анастасия Мурзаева. Может быть, ей была сделана гитлеровцами смертельная инъекция скополамина. А может, она умерла от голода.

Её судьба — один из миллионов трагических эпизодов той самой Большой войны. Но это судьба Человека. О котором знают и помнят...

Борис КОВАЛЕВ,
доктор исторических наук