Шёл третий год войны. Большими дорогами и просёлками. И через деревню Ярково на высоком берегу речки Холовы. И мимо окошка, у которого стояла девочка-подросток. Шли солдаты. Иногда останавливались, отдыхали. Тогда можно было расслышать их голоса, рассмотреть лица.

Как давно это было. А закроешь глаза, и они опять идут. Слишком памятная это картина для Екатерины СЛОБОДЯН — той самой девочки у окошка из 1944-го. Потому ли, что прошли не все?

Екатерина Александровна историю Яркова не учила. Она её прожила.

Он был болен, этот наш солдат. Его занесли в избу, положили. Подняться он уже не смог. Схоронили близ деревни, на возвышенности, подле которой залегла ложбинка, как морщинка на лице Земли. Поставили колышек с табличкой. Александр Мельников — так звали парня.

— Там и отчество было написано, да забыла я, — вздыхает Екатерина Александровна. — Теперь уж нет в деревне тех, кто мог бы напомнить.

Понятно, что не было бы надобности сетовать на память, будь могилка та цела.

БИТВА ЗА УРОЖАЙ

Что же случилось?

— Мелиорация, вот что, — отвечает старейшая жительница деревни Ярково.

С её слов, колхозное начальство, желая увеличить посевные площади, а под эту задачу попало и придорожное поле с могилой красноармейца, в спешке не позаботилось о перезахоронении. Сравняли, да и всё.

Деревенские возмутились, тогда в другом месте поставили скромный памятник. Судя по надписи, он посвящается не Мельникову, а как бы вообще «павшим». Но в прифронтовом Яркове никто в бою не пал. Жертвы, да, были. Потому что бомбили. А бывало, рядом с деревней или прямо над нею советские летчики дрались с немецкими. Однажды беременную женщину прямо в избе сразила трассирующая пуля. Своих погибших люди оплакали еще до похорон красноармейца. То есть перенесённый памятник должен был быть Мельникову — некому больше. Но перенесли так, что и имя, и тело бойца потеряли, оставив его под «мелиорацией». Можно понять вынужденный цинизм селян, кому надо было хлеб сеять там, где шли тяжелые бои, а здесь-то?..

Нужна правда

До недавнего времени поисковикам в окрестностях Яркова вроде не было работы. Но этой весной ребята из «Долины» проверят сообщение Екатерины Слободян.

Беглая сверка с открытыми архивными данными мало чего дала. Есть сведения о двух Мельниковых, погибших на территории Крестецкого района. Один из них — Александр Сергеевич. Но он — офицер, и скончался в госпитале. Про бойца, умершего и похороненного в Яркове, — ничего. Ни в каких документах он не упоминается.

Однако едва ли в Красной Армии в 1944 году могло быть так плохо с ведением документации, чтобы в части, находящейся на марше (в наступлении) и похоронившей своего военнослужащего, совершенно о нем забыли. Возможно, была допущена ошибка, и по документам он похоронен где-то в другом месте. Как тут не пожалеть о «потерянном» отчестве?

Надо постараться найти потомков солдата, достойно увековечить его память. И это будет ещё одна история о войне.

«Невоевавшей» деревне есть что вспомнить. Здесь в 1941-м поселились 30 ленинградских детей с воспитательницей. После разрыва кольца блокады их отправили домой, но до Ленинграда они не доехали, попав под бомбёжку.

Знать бы, что сталось с тем мальчишкой, сыном полка, который пришел в Ярково с одной из частей и, пока она стояла, играл с деревенскими детьми, позабыв обо всем. Может, он жив, может, тоже вспоминает об этом?

НА КРУГИ СВОЯ

Дома в Яркове выстроились вдоль Холовы как солдаты. Почти все — старые, повидавшие на своем веку. Вам здесь покажут избу, где лежал умирающий солдат. Таких изб много ещё в России.

Притягивает глаз извилистая лента речки. Старые деревья по-над берегом. И молодой лес — где-то там, среди самосевных сосенок лежит Саша Мельников. Вон оно как обернулось — не надо больше мелиорации.

К нашему приезду деревня вторые сутки была без света. Ждали электриков как богов. Кому — сущее наказание, кому — так, мелкая неприятность. Не такое терпели.

В войну колхоз в Яркове работал. А работать-то кому — мужики на фронте. Потому-то Екатерина Александровна с детства научена пахать и сеять. Несмотря на локальный конец света дома у неё нас ждал полон стол пирогов. Благо старшая дочь Татьяна с нею. И младшая, Инна, в гостях. Чаю? Спасибо... Да! Неспешная беседа. Жизнь у бабы Кати долгая.

— Я ведь не жила тут целых сорок лет, — говорит она. — После войны уехала учиться в Ленинград, там и встретила своего будущего мужа. Николай родом с Житомирщины, украинец. Красавец, высокий. В воинской части подшучивали, придумав единицу измерения — «слободян». Помотались по свету, Коля вышел в отставку в звании полковника, но жил потом недолго...

Что было делать вдове? Дети давно выросли. А на родине, в Яркове, — её престарелые родители. Отец, прошедший две войны, получивший увечье на Пулковских высотах, уже совсем был плох...

Так и живет с тех пор Екатерина Александровна: временами — в Подмосковье у детей, но по большей части — в Яркове. Трое детей, чуть не два десятка внуков и правнуков — одиночество на склоне лет ей не грозит.

Поминальный крест

Здесь, в родительском доме, хорошо дышится, хорошо вспоминается. Баба Катя знает, почему деревня у поворота с трассы называется Переезд, что случилось с часовней в Яркове...

Коммунисты закрыли этот «очаг мракобесия», иконы полетели в овраг. Но жители их подобрали, сохранили. Большая икона Владимирской Богоматери стояла в родительском доме Екатерины Александровны. В 1990-е, когда развелось ворья, она отдала икону в церковь в Валдае. Кто-то из земляков свез образа в Крестцы.

О восстановлении часовни нечего и мечтать. Хочется, и в этом Слободян имеет от земляков поддержку, поставить поминальный крест. Свято ж место было.

Ну и, конечно, солдатика того, Мельникова, забытого несправедливо, вернуть на постамент. Чтоб с именем и отчеством, как положено. Чтоб цветы в большие и всякие другие дни.

— Ведь 75 лет уже будет Победе, — говорит Екатерина Александровна. — А он лежит неприкаянный. Искать теперь надо. Нехорошо это. И помолиться надо обязательно. Не отпетый он...