Максим ПОНОМАРЁВ, научный сотрудник Валдайского национального парка, несколько лет назад, будучи молодым специалистом по охране окружающей среды (собственно, он и сейчас молодой), приехал в нашу область из Украины. До встречи с ним я об этой биографической подробности не слышал. Спросил по ходу разговора что-то вроде «сами-то откуда будете?» — оказалось, из Харькова. Уехал он ещё до Майдана и по весьма убедительной причине: научный интерес влёк севернее родной лесостепной зоны. Всё-таки у нас тут подзона тайги. Реальный лес, как говорит сам Максим. У него «всё пополам» — он из русско-украинской семьи. Теленовости и всякие разные дебаты на украинскую тему не смотрит: «свихнуться можно от ежедневной порции негатива». И на этом самая популярная на отечественном ТВ тема нами закрыта.

— Максим, почему именно Валдай? В России много леса.

— Не в каждом есть условия для научной работы. Было так: разослал резюме, потом выбирал.

— А всё-таки красиво тут?

— Особенно когда видишь впервые. На контрасте просто великолепно. Главное — работа нравится. Это здорово, когда она совпадает с твоим хобби. Люблю путешествовать, открывать для себя новые места. Пожалуйста — конференции, поездки. Например, недавно был в Астраханской области. Там, конечно, совсем другая среда, чем-то родину напоминает.

— Если не ошибаюсь, вы в национальном парке отвечаете за экологический мониторинг?

— Трудные вопросы задаете.

— Почему?

— Вам о чем-нибудь говорит карта пространственного распределения почв на всей территории парка? Это огромная работа. Но если я стану рассказывать, сколько мы почвенных разрезов выполнили или сколько проб воды отвезли в лабораторию, боюсь, это может показаться скучным. Хотя когда мы копаемся в моренах...

— Классно звучит.

— Это реально так: ты погружаешься в историю планеты. Не людей и стран. Ничего этого ещё нет. Ещё ящеры не завелись. В отложениях девонского, четвертичного периодов ты видишь следы доледниковых ископаемых. На реке Поломети — много окаменелостей. Если большинство наших рек сформированы ледником, то эта с её каньоном, достигающим 25‑метровой высоты, — раньше. На нашей территории отчетливо читаются девон и карбон.

— Для туристов или ягодников-грибников это какой-то иностранный язык.

— Почему? Вы видите привычные папоротник или хвощ — так увеличьте их мысленно до 30–40 метров! Вы в первом древовидном лесу. Сыро, влажно и довольно тепло. Гигантские растения и насекомые...

— Вот-вот. Давайте представим какую-нибудь многоножку, гораздо крупнее нас самих. Не хотелось бы так буквально возвеличивать своё знание.

— Лучше преувеличивать незнание, что ли? Кстати, проблема для национального парка — борьба с мифами и заблуждениями.

— И какими же?

— Скажем, укоренилось представление, будто благодаря ловле рыбы сетями с моторных лодок можно успешно противодействовать зарастанию водоемов. Наши рыбаки всерьез полагают, что если выгребать неводом ряску (водоросли), озеро станет чище. И соответственно просят разрешить ловлю сеткой.

— Если это заблуждение, то довольно хитрое.

— В принципе, да. Человеку свойственно искать какое-то оправдание своим желаниям. На деле получается вот что: органика с дождями обратно стекает в озеро. Пользы — как ситом черпать воду. Или вот нас часто спрашивают: «Почему не очищаете лес от палой древесины?».

— Да, а почему вы этого не делаете?

— Потому что она, перегнивая, становится питательным субстратом для микроорганизмов, поддерживающих стабильность экосистемы.

— Но если совсем не чистить водоемы, то мы их потеряем. Ну, не мы, а наши далекие потомки. Вопрос будет стоять не о том, как рыбу ловить, а какое ведро брать для клюквы.

— Я имею в виду лесные озера. Находясь в оболочке постоянного опада, они неизбежно заболачиваются. Это естественный процесс. Но он не односторонний. В природе заложен механизм компенсации: где-нибудь в другом месте вода со временем образует новое озеро.

Так же обстоит и с регуляцией численности животных. Говорят, мол, человек должен заниматься регулированием. Это просто его святая обязанность. Перестанет этим заниматься — всё тут же и рухнет. Однако экосистемы, видоизменяясь, существуют уже миллионы лет, а человеку как виду — всего лишь 40 тысяч лет. Сколько времени люди занимаются промышленной охотой? Лет 300, ну, может быть, 500. Вопрос, как до того рыси не съели всех зайцев?

— А волки вообще всех.

— У них — большие проблемы. Не выдерживают конкуренции со стороны человека с ружьем.

— Вы — противник охоты?

— Я — сторонник того, чтобы, насколько это возможно, оставить природу в покое. Она замечательно регулирует себя сама. Есть коренные народы, которым необходимо охотиться, чтобы выжить. Для остальных это — варварское развлечение, я считаю. Нет физиологической необходимости убить и съесть, чтобы выжить. Тогда зачем это делать? Тем более что животный мир редеет. Каждое убитое животное могло бы принести пользу экосистеме. У нас отстреливают рысей, а в других странах, истребив, стараются развести заново. Может, гуманнее всё-таки поделиться? Убийству ради развлечения оправдания нет. Хотя, бесспорно, у меня найдется масса оппонентов, и кто-то будет даже апеллировать к науке. Пусть проведет фундаментальное исследование и предъявит аргументы. Обсудим. Но это отдельная большая тема...

— Ещё бы, ведь в «варварах» оказываются не только классики русской литературы (они с нас не взыщут), но и многие наши современники, уважаемые люди, понимаешь. Они ведь ходят в лес с ружьем исключительно из любви к природе.

— Не стану спорить. Взрослого человека очень сложно в чем-то переубедить. Да и зачем доводы, которые я мог бы привести, тому, кто просто хочет пойти и застрелить утку. Или какую-нибудь более крупную дичь. Вот такой я классный мужик, альфа-самец, сейчас пойду, кого-нибудь добуду и принесу в пещеру. Утверждаться можно по-разному. Сделай такое, на что среднестатистический человек не способен. Заберись на Эверест, в конце концов.

— Хотел бы вас обнадежить, но у меня такое чувство, что ваша точка зрения в России возобладает не скоро. Если, конечно, она вообще когда-нибудь...

— Вы знаете, а ещё и законы не я пишу. И вряд ли когда-нибудь...

— Максим, но ведь вы, в свою очередь, тоже занимаетесь регуляцией. Намерены исследовать нагрузку на открывшейся Большой Валдайской тропе. И в зависимости от результата корректировать маршрут, число посетителей.

— Национальный парк для того и существует, чтобы иметь возможность исследовать экосистему в её естественных условиях. Не там же этим заниматься, где она зарегулирована человеком. Согласен, иногда это необходимо. Хотя предварительно проблему создает сам человек. Как с завезенными в Австралию кроликами и кошками. Экосистема не справляется, не срабатывает механизм саморегуляции. В результате страдают коренные виды.

— А у нас есть чужаки?

— Енотовидная собака, завезенная с Дальнего Востока. Она имеет повадки, похожие на лисьи. Это единственный представитель семейства псовых, впадающий в зимнюю спячку. Какого-то ощутимого ущерба местной фауне не приносит. Разве что туристам. Зверек вороват, при случае запросто может стащить из палатки что-нибудь съестное.

— Нашим читателям, собирающимся посетить тропу, больше никого не надо опасаться?

— Я регулярно бываю в лесу. Волчьи следы встречаются очень редко, медвежьи — вижу постоянно. Но самого медведя за шесть лет полевых исследований наблюдал лишь дважды. И то с такого расстояния, что никаким эксцессом там и не пахло. Не лезьте в гущу леса, не ищите берлогу и не тащите оттуда мишку за лапу. Если увидите давленку (зверька убитого) — немедленно уходите. Вдруг хозяин добычи неподалеку. Вообще, просто идите по тропе, наслаждайтесь валдайской природой, и всё будет прекрасно. Никому вы там не нужны. Лесные обитатели приучены держаться от нас подальше. Когда мы прокладывали тропу, то видели следы животных, их лежки, норы, гнезда птиц. Уверяю вас, все они давно подыскали себе другое жилье.

— Хорошо там, где нас нет.

— Ну, таких мест, где ещё не ступала нога человека, всё меньше.

— Пусть уж лучше люди организованно ходят через лес по заданному маршруту?

— С нашей точки зрения — да. У нас нет редких и экзотических животных, которых надо защищать специальными мерами. Как, скажем, дальневосточного леопарда. Наша природа — сдержанная и довольно типичная. А вот рекреационная нагрузка на неё — нетипичная. Надо поддерживать баланс, чтобы общение людей с природой было обоюдополезным.

— Я знал одного биолога, который говорил, что разнообразие форм жизни бесконечно интереснее человека как такового. Вам когда не интересно?

— Когда всё предсказуемо и ясно. Как с водопроводным краном: повернешь — вода потечет...