{thumbimage 150px 1}31 (18) августа исполнилось 200 лет со дня рождения Петра БУТАКОВА, человека, ни в чём особенном, как казалось, себя не проявившего и малоизвестного даже среди почитателей таланта Сергея Рахманинова.
Речь идёт о его дедушке композитора со стороны матери, Петре Ивановиче Бутакове, который умер в январе 1877 года, когда Серёже не исполнилось и четырёх лет. Естественно, что у мальчика сохранилось смутное представление об этом периоде жизни в Онеге Новгородского уезда. И скорее всего, именно поэтому композитор в своих «Воспоминаниях, записанных Оскаром фон Риземаном», изданных в Лондоне в 1934 году, только лишь упоминает о своём дедушке.
К сожалению, не оставили своих воспоминаний о нём ни дочь Любовь Петровна Рахманинова, ни жена Софья Александровна Бутакова. Да и сами-то они, намного пережившие Петра Ивановича, привлекли внимание музыковедов только тогда, когда стало ясно, что их сын и внук — музыкальный гений. К этому времени Пётр Иванович был уже почти забыт.
В воспоминаниях родственников он либо вообще не фигурирует, либо называется вскользь, но зато с прибавлением, что он-де был директором Новгородского графа Аракчеева кадетского корпуса, который располагался в 28 верстах к востоку от Новгорода, рядом с деревней Новоселицы. Однако в списке директоров корпуса со времени его основания в 1834 году фамилия Бутакова не значится.
Происхождение этого семейного предания связано, скорее всего, с генеральским чином Петра Ивановича. Не вдаваясь в подробности военного чинопроизводства, авторы мемуаров полагали, по-видимому, что уж генерал-то никак не мог быть рядовым преподавателем. Доля истины в этом есть. Однако, во-первых, Пётр Иванович был всего лишь генерал-майором, то есть обладал низшим из генеральских званий. Во-вторых, получил он этот чин как следствие своего рапорта о выходе в отставку в 1866 году. В том году Аракчеевский кадетский корпус переезжал в Нижний Новгород, и Пётр Иванович должен был решить, переезжать на новое место службы или остаться в Новгородской губернии. Он выбрал второе.
Что же мы знаем о Петре Ивановиче? Собрав по крупицам сведения о нём из разных источников, удалось установить, что он учился в Петербурге, в Павловском кадетском корпусе, откуда был выпущен в 1829 году в чине прапорщика. В составе Гренадерского Наследного Принца Прусского полка участвовал в подавлении восстания в Польше в 1830–1831 годах, за что был награждён орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» и медалью за взятие Варшавы. Имеет также Польский знак отличия за военное достоинство 4-й степени. В Новгородский графа Аракчеева кадетский корпус переведён в январе 1837 года. С 1838 года — поручик, с 1841-го — штабс-капитан, с 1845-го — ротный командир, с 1846-го — капитан. В 1849 году женился на Софье Литвиновой. С 1852-го — подполковник и с 1857-го — полковник.
Как человек обыкновенный, Пётр Иванович ничем особенным, кроме генеральского чина, видимо, не выделялся. Был рачительным хозяином. Ему приписывается строительство шестикилометровой дороги от Онега до Петербургского шоссе, которая существенно сократила путь к Новгороду.
Вспомнить обо всём
В отечественной военной истории XIX века известны четыре брата Петрушевские, трое из которых были генерал-лейтенантами. Старший из них, Александр Фомич (1826–1904), в 10-летнем возрасте поступил в Новгородский графа Аракчеева кадетский корпус, где проучился шесть лет. Военную службу сочетал с литературной деятельностью, в которой весьма преуспел.
Начав печататься в «Артиллерийском журнале» в 1857 году, в своих статьях преследовал цель улучшения образования армейских служащих. А в 1869 году Петрушевский издал «Русскую азбуку для солдат» и «Прописи для солдат», вышедшие вскоре вторыми изданиями. Но ещё до этого проявилась его склонность к отечественной истории: в 1866 г.
появились «Рассказы про старое время на Руси, от начала Русской земли до Петра Великого». Книга эта была удостоена первой премии петербургского Комитета грамотности и золотой Киселёвской медали от учёного комитета Министерства государственных имуществ и выдержала множество изданий.
Однако главная заслуга Петрушевского — создание трёхтомной биографии одного из наших великих земляков, Александра Васильевича Суворова, под заглавием «Генералиссимус князь Суворов» (1884). Кроме того, для широкой публики Петрушевским были составлены «Рассказы про Суворова» (1885).
Во внушительном списке сочинений Петрушевского нас более всего привлекают его пространные мемуары под заголовком «Из моих воспоминаний: в кадетском корпусе», опубликованные в 129-м
и 130-м томах журнала «Русская старина» в 1907 году. И неспроста! В них Александр Фомич отдал должное своему учителю, герою данной статьи, на всю жизнь привившему юному кадету благородную страсть к истории.
Ружистика и шагистика
Вот что вспоминает Петрушевский (орфография подлинника изменена незначительно):
«Пётр Иванович Бутаков был отличный строевой офицер, что и послужило ему дипломом для поступления в кадетский корпус. Наружность имел он невзрачную, рост небольшой, лицо как бы изрытое оспой, усы, торчащие, как у кота, голову большую, с выпуклыми висками, которые придавали ей не совсем красивую шарообразность».
Согласитесь, что так можно было написать только о человеке, с которым часто общаешься и которому симпатизируешь. Далее автор продолжает:
«Говорил Пётр Иванович не красно, спотыкался чуть не в каждом слове и свою шероховатую речь беспрестанно уснащал вставкою слова «это», произнося его «йэто». Будучи человеком добрым, он однако же был порядочно груб в обращении с кадетами, имел вид суровый, ходил твёрдо, размашистыми большими шагами и раскачивал руками с таким видом, как будто ежеминутно готов был вступить в бой на кулачках. Кадеты всё это подметили, Бутакова передразнивали на разные манеры, особенно копировали, в карикатурном виде, его походку, нахмуренные брови и суровые взгляды, но подметили в нём и другие качества, которые окончательно привлекли к нему наши симпатии.
В курсе кадетского образования едва ли не первое место занимала строевая служба, вернее сказать, фронтовая служба, распадавшаяся на две отрасли, которые получили название «ружистики и шагистики». Но в этой службе Бутаков был истинным профессором, учил фронту уверенно, не только рассказом, но и показом, в строю был зорок, малейшую фальшь замечал, как будто был одарён двойным зрением, обиходным и фронтовым; сам, находясь в ротном или батальонном строю, каждое движение, каждый приём производил безукоризненно, никогда не ошибаясь. По выражению одного из ультрафронтовиков того времени, хорошо обученный строй уподоблялся оркестру, а безукоризненное фронтовое ученье напоминало «музыку, настоящую музыку». Мы, кадеты, в нашем фронтовом экстазе, смотрели на это дело почти так же, и поэтому не мудрено, что Бутаков победил наши сердца, будучи в упомянутом оркестре если не капельмейстером, то по крайней мере первой трубой».
Вскоре после начала службы судьба Бутакова делает крутой поворот. Человек, не имевший гуманитарного образования, становится по приказу начальства преподавателем истории. То ли оно оказалось проницательным, то ли задатки Петра Ивановича были очевидными.
Дальнейшее повествование Петрушевского настолько интересно, полнокровно и органично, что не нуждается в комментариях. Итак:
«Корпусное начальство признало Бутакова способным кроме того и на учительское дело. …Так сделался Бутаков учителем истории, не оставляя строевой службы, через несколько лет перешёл на преподавательское дело исключительно, а впоследствии был возведён в «наставники-наблюдатели».
…У Бутакова хронология… стояла впереди всего, он знал её отлично; лучшие ученики его щеголяли тем же.
…Другое учительское качество Бутакова заключалось в энергии, горячности, с которыми он читал. Будучи человеком не только военным, но и воинственным, он вдохновлялся подвигами былых героев до смешного. Тогда он ходил по классу крупным шагом, размахивал руками, кидал грозные взгляды, и уже тут словцо «йэто» не навёртывалось. Зато выходило другое неудобство: Бутаков не отличался светской ловкостью и, случалось, в азарте зацеплял рукою или ногою стул, стол, классную доску, одно при этом трещало, другое шумно сдвигалось с места. Несколько лет спустя, когда я в Петербурге в Дворянском полку впервые познакомился с «Ревизором» Гоголя, я расхохотался над внешним сходством Бутакова с учителем, ломавшим казённые стулья во славу Александра Македонского.
Однако же Бутаков, как человек честный и добросовестный, не стоял на одном месте в своей учительской деятельности, а постоянно двигался. Он усердно занимался над приобретением недостававших ему познаний, выписывал много книг и с трудом, за большие деньги, достал литографированные записки не помню какого профессора Петербургского университета. Но так как он не знал ни одного языка и не имел сколько-нибудь серьёзной научной подготовки, то всё его учительское совершенствование шло в ширину, а не в глубину, т.е. приобреталось количество сведений, а дух, смысл — оставались прежние.
Когда несколько лет спустя Бутаков «дослужился» до звания наставника-наблюдателя по предмету истории и потребовали от него по существовавшему правилу что-то вроде диссертации — он не в состоянии был исполнить этого требования собственными силами. Тему ему соорудил один из бывших кадетов корпуса, Макшеев (ученик Бутакова. — В.Д.), и сделал это настолько хорошо, что Бутаков получил искомое звание, при чём было, однако, ему замечено, что взгляды его слишком либеральны. Можно представить себе его изумление, при таковом реприманде (выговоре. — В.Д.) неожиданном!
Воинственность считалась одним из основных качеств Бутакова. Был у него крепостной слуга Никита и пудель Пижон; оба они в юмористических рассказах кадетов фигурировали как непременные сотоварищи Бутакова. Как только пронесётся слух о каких-нибудь замешательствах в Европе, если не в России (иногда совершенно вздорный, почти всегда неверный), начинаются между нами толки и предположения о войне, в которых непременно приплетут Бутакова и некоторых других. Оказывается, что какой-то кадет слышал от дядьки Бондаренки (служитель корпуса. — В.Д.), а тот от дворника, а тот от Никиты, будто Бутаков подал прошение о переводе его в армию. Другой утверждает, будто Бутаков, успев поотстать от строевой службы, практикуется усиленно в маршировке и ружейных приёмах. Третий говорит, что сам видел (или от такого-то слышал), что Пётр Иванович марширует по комнате из угла в угол, сверкая глазами, и поминутно выкрикивает «Никита, точи саблю»; что Никита действительно оттачивает полусаблю барина, как бритву, а Пижон стоит в углу на задних лапах и слегка повиливает хвостом. Военные качества Бутакова усматривались также в разных его привычках и обычаях; утверждалось за несомненное и всем известное, будто он в сотовариществе дьякона Сперанского постоянно открывает и закрывает навигацию по р. Мсте, то есть купается в последний раз, когда идущий по реке осенний лёд готовится стать, и купается в первый раз, когда лёд на реке весной трогается.
…Для довершения характеристики Бутакова я укажу на один случай, который остался в моей памяти навсегда. Когда класс наш кончил корпусный курс и отправился в Петербург, в Дворянский полк, Бутаков находился в числе провожавших. Он незаметно отвёл меня в сторону, благословил широким крестом, обнял, поцеловал, сунул в руку какую-то бумажку, круто повернулся и отошёл, вытирая скатившуюся слезу. Когда мы уселись в повозки и тронулись в путь, я вынул из кулака бумажку и развернул: это была 5-рублёвая ассигнация.… Вот и определяй тут la valeur intrinseque [истинная ценность. — В.Д.] по надписи!».
Браво, Александр Фомич! Благодаря Вам мы сегодня с гордостью читаем: «Моим учителем истории был Бутаков, Пётр Иванович…». И добавляем: «Дедушка великого Рахманинова».
Происхождение этого семейного предания связано, скорее всего, с генеральским чином Петра Ивановича. Не вдаваясь в подробности военного чинопроизводства, авторы мемуаров полагали, по-видимому, что уж генерал-то никак не мог быть рядовым преподавателем. Доля истины в этом есть. Однако, во-первых, Пётр Иванович был всего лишь генерал-майором, то есть обладал низшим из генеральских званий. Во-вторых, получил он этот чин как следствие своего рапорта о выходе в отставку в 1866 году. В том году Аракчеевский кадетский корпус переезжал в Нижний Новгород, и Пётр Иванович должен был решить, переезжать на новое место службы или остаться в Новгородской губернии. Он выбрал второе.
Что же мы знаем о Петре Ивановиче? Собрав по крупицам сведения о нём из разных источников, удалось установить, что он учился в Петербурге, в Павловском кадетском корпусе, откуда был выпущен в 1829 году в чине прапорщика. В составе Гренадерского Наследного Принца Прусского полка участвовал в подавлении восстания в Польше в 1830–1831 годах, за что был награждён орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» и медалью за взятие Варшавы. Имеет также Польский знак отличия за военное достоинство 4-й степени. В Новгородский графа Аракчеева кадетский корпус переведён в январе 1837 года. С 1838 года — поручик, с 1841-го — штабс-капитан, с 1845-го — ротный командир, с 1846-го — капитан. В 1849 году женился на Софье Литвиновой. С 1852-го — подполковник и с 1857-го — полковник.
Как человек обыкновенный, Пётр Иванович ничем особенным, кроме генеральского чина, видимо, не выделялся. Был рачительным хозяином. Ему приписывается строительство шестикилометровой дороги от Онега до Петербургского шоссе, которая существенно сократила путь к Новгороду.
Вспомнить обо всём
В отечественной военной истории XIX века известны четыре брата Петрушевские, трое из которых были генерал-лейтенантами. Старший из них, Александр Фомич (1826–1904), в 10-летнем возрасте поступил в Новгородский графа Аракчеева кадетский корпус, где проучился шесть лет. Военную службу сочетал с литературной деятельностью, в которой весьма преуспел.
Начав печататься в «Артиллерийском журнале» в 1857 году, в своих статьях преследовал цель улучшения образования армейских служащих. А в 1869 году Петрушевский издал «Русскую азбуку для солдат» и «Прописи для солдат», вышедшие вскоре вторыми изданиями. Но ещё до этого проявилась его склонность к отечественной истории: в 1866 г.
появились «Рассказы про старое время на Руси, от начала Русской земли до Петра Великого». Книга эта была удостоена первой премии петербургского Комитета грамотности и золотой Киселёвской медали от учёного комитета Министерства государственных имуществ и выдержала множество изданий.
Однако главная заслуга Петрушевского — создание трёхтомной биографии одного из наших великих земляков, Александра Васильевича Суворова, под заглавием «Генералиссимус князь Суворов» (1884). Кроме того, для широкой публики Петрушевским были составлены «Рассказы про Суворова» (1885).
Во внушительном списке сочинений Петрушевского нас более всего привлекают его пространные мемуары под заголовком «Из моих воспоминаний: в кадетском корпусе», опубликованные в 129-м
и 130-м томах журнала «Русская старина» в 1907 году. И неспроста! В них Александр Фомич отдал должное своему учителю, герою данной статьи, на всю жизнь привившему юному кадету благородную страсть к истории.
Ружистика и шагистика
Вот что вспоминает Петрушевский (орфография подлинника изменена незначительно):
«Пётр Иванович Бутаков был отличный строевой офицер, что и послужило ему дипломом для поступления в кадетский корпус. Наружность имел он невзрачную, рост небольшой, лицо как бы изрытое оспой, усы, торчащие, как у кота, голову большую, с выпуклыми висками, которые придавали ей не совсем красивую шарообразность».
Согласитесь, что так можно было написать только о человеке, с которым часто общаешься и которому симпатизируешь. Далее автор продолжает:
«Говорил Пётр Иванович не красно, спотыкался чуть не в каждом слове и свою шероховатую речь беспрестанно уснащал вставкою слова «это», произнося его «йэто». Будучи человеком добрым, он однако же был порядочно груб в обращении с кадетами, имел вид суровый, ходил твёрдо, размашистыми большими шагами и раскачивал руками с таким видом, как будто ежеминутно готов был вступить в бой на кулачках. Кадеты всё это подметили, Бутакова передразнивали на разные манеры, особенно копировали, в карикатурном виде, его походку, нахмуренные брови и суровые взгляды, но подметили в нём и другие качества, которые окончательно привлекли к нему наши симпатии.
В курсе кадетского образования едва ли не первое место занимала строевая служба, вернее сказать, фронтовая служба, распадавшаяся на две отрасли, которые получили название «ружистики и шагистики». Но в этой службе Бутаков был истинным профессором, учил фронту уверенно, не только рассказом, но и показом, в строю был зорок, малейшую фальшь замечал, как будто был одарён двойным зрением, обиходным и фронтовым; сам, находясь в ротном или батальонном строю, каждое движение, каждый приём производил безукоризненно, никогда не ошибаясь. По выражению одного из ультрафронтовиков того времени, хорошо обученный строй уподоблялся оркестру, а безукоризненное фронтовое ученье напоминало «музыку, настоящую музыку». Мы, кадеты, в нашем фронтовом экстазе, смотрели на это дело почти так же, и поэтому не мудрено, что Бутаков победил наши сердца, будучи в упомянутом оркестре если не капельмейстером, то по крайней мере первой трубой».
Вскоре после начала службы судьба Бутакова делает крутой поворот. Человек, не имевший гуманитарного образования, становится по приказу начальства преподавателем истории. То ли оно оказалось проницательным, то ли задатки Петра Ивановича были очевидными.
Дальнейшее повествование Петрушевского настолько интересно, полнокровно и органично, что не нуждается в комментариях. Итак:
«Корпусное начальство признало Бутакова способным кроме того и на учительское дело. …Так сделался Бутаков учителем истории, не оставляя строевой службы, через несколько лет перешёл на преподавательское дело исключительно, а впоследствии был возведён в «наставники-наблюдатели».
…У Бутакова хронология… стояла впереди всего, он знал её отлично; лучшие ученики его щеголяли тем же.
…Другое учительское качество Бутакова заключалось в энергии, горячности, с которыми он читал. Будучи человеком не только военным, но и воинственным, он вдохновлялся подвигами былых героев до смешного. Тогда он ходил по классу крупным шагом, размахивал руками, кидал грозные взгляды, и уже тут словцо «йэто» не навёртывалось. Зато выходило другое неудобство: Бутаков не отличался светской ловкостью и, случалось, в азарте зацеплял рукою или ногою стул, стол, классную доску, одно при этом трещало, другое шумно сдвигалось с места. Несколько лет спустя, когда я в Петербурге в Дворянском полку впервые познакомился с «Ревизором» Гоголя, я расхохотался над внешним сходством Бутакова с учителем, ломавшим казённые стулья во славу Александра Македонского.
Однако же Бутаков, как человек честный и добросовестный, не стоял на одном месте в своей учительской деятельности, а постоянно двигался. Он усердно занимался над приобретением недостававших ему познаний, выписывал много книг и с трудом, за большие деньги, достал литографированные записки не помню какого профессора Петербургского университета. Но так как он не знал ни одного языка и не имел сколько-нибудь серьёзной научной подготовки, то всё его учительское совершенствование шло в ширину, а не в глубину, т.е. приобреталось количество сведений, а дух, смысл — оставались прежние.
Когда несколько лет спустя Бутаков «дослужился» до звания наставника-наблюдателя по предмету истории и потребовали от него по существовавшему правилу что-то вроде диссертации — он не в состоянии был исполнить этого требования собственными силами. Тему ему соорудил один из бывших кадетов корпуса, Макшеев (ученик Бутакова. — В.Д.), и сделал это настолько хорошо, что Бутаков получил искомое звание, при чём было, однако, ему замечено, что взгляды его слишком либеральны. Можно представить себе его изумление, при таковом реприманде (выговоре. — В.Д.) неожиданном!
Воинственность считалась одним из основных качеств Бутакова. Был у него крепостной слуга Никита и пудель Пижон; оба они в юмористических рассказах кадетов фигурировали как непременные сотоварищи Бутакова. Как только пронесётся слух о каких-нибудь замешательствах в Европе, если не в России (иногда совершенно вздорный, почти всегда неверный), начинаются между нами толки и предположения о войне, в которых непременно приплетут Бутакова и некоторых других. Оказывается, что какой-то кадет слышал от дядьки Бондаренки (служитель корпуса. — В.Д.), а тот от дворника, а тот от Никиты, будто Бутаков подал прошение о переводе его в армию. Другой утверждает, будто Бутаков, успев поотстать от строевой службы, практикуется усиленно в маршировке и ружейных приёмах. Третий говорит, что сам видел (или от такого-то слышал), что Пётр Иванович марширует по комнате из угла в угол, сверкая глазами, и поминутно выкрикивает «Никита, точи саблю»; что Никита действительно оттачивает полусаблю барина, как бритву, а Пижон стоит в углу на задних лапах и слегка повиливает хвостом. Военные качества Бутакова усматривались также в разных его привычках и обычаях; утверждалось за несомненное и всем известное, будто он в сотовариществе дьякона Сперанского постоянно открывает и закрывает навигацию по р. Мсте, то есть купается в последний раз, когда идущий по реке осенний лёд готовится стать, и купается в первый раз, когда лёд на реке весной трогается.
…Для довершения характеристики Бутакова я укажу на один случай, который остался в моей памяти навсегда. Когда класс наш кончил корпусный курс и отправился в Петербург, в Дворянский полк, Бутаков находился в числе провожавших. Он незаметно отвёл меня в сторону, благословил широким крестом, обнял, поцеловал, сунул в руку какую-то бумажку, круто повернулся и отошёл, вытирая скатившуюся слезу. Когда мы уселись в повозки и тронулись в путь, я вынул из кулака бумажку и развернул: это была 5-рублёвая ассигнация.… Вот и определяй тут la valeur intrinseque [истинная ценность. — В.Д.] по надписи!».
Браво, Александр Фомич! Благодаря Вам мы сегодня с гордостью читаем: «Моим учителем истории был Бутаков, Пётр Иванович…». И добавляем: «Дедушка великого Рахманинова».
Валерий ДЕМИДОВ
