Великий Волховский мост стал местом массовых казней новгородцев
8 января 1570 года Иван Грозный вступил в Новгород, присутствовал на литургии в Софийском соборе, а потом — на обеде у архиепископа Пимена. Именно там, как указывает Новгородская третья летопись, царь вдруг, без видимых причин «повелел владыку схватить, приставам отдать и крепко стеречь, а давать ему из казны каждый день на кормление две деньги».
Эти самые две деньги (чаще пишут «денги», что ближе к оригинальному названию монеты) не дают покоя некоторым историкам, подчеркивающим, что царь обрек новгородского архиепископа на нищенское существование в тюрьме. Это не совсем так. Если две денги были новгородские, то на них можно было купить пуд (16 кг) ржи.
Новгородки и московки
Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии» (1549) отмечает, что это были серебряные монеты. А вообще, в Московии деньги бывают четырех родов: московские, новгородские, тверские и псковские. Московская монета не круглая, а овального типа, продолговатая, называется она деньгою и имеет различные изображения. У старинных — на одной стороне розы; у позднейших — изображение человека, сидящего на лошади; на другой стороне и те, и другие имеют надпись. Деньга — это их серебряный пфенниг. Сто этих денег составляют один венгерский золотой, алтын — шесть денег, гривна — двадцать, полтина — сто, рубль — двести (а новгородские и рижские рубли содержат больше денег)… Новгородские на одной стороне имеют изображение государя, сидящего на троне, и против него — кланяющегося человека; с другой стороны — надпись. По стоимости они вдвое превосходят московскую деньгу. Новгородская гривна стоит четырнадцать, рубль же — двести двадцать две деньги. Здесь автор противоречит сам себе, говоря, что новгородки (так называли эту «денгу») вдвое дороже московок, но в рубле, по его данным, содержится 200 московок против 222 новгородок. Скорее всего, он что-то напутал или узнал о каком-то частном спекулятивном курсе обмена денег. К тому же Герберштейн был в России последний раз в 1526 году, то есть за девять лет до денежной реформы, проведенной Еленой Глинской, матерью Ивана Грозного.
Суть этой реформы заключалась во введении государственной монополии на чеканку монет. Прежде всего — серебряных, среди которых было особенно много подделок. В феврале 1535 года Глинская от имени малолетнего Ивана Грозного издала указ о замене старых монет на новые, а 20 июня того же года в Новгороде начали чеканить те самые новгородки. Также разрешение на чеканку денег получили Москва и Псков. К 1538 году все старые монеты были изъяты или запрещены к расчетам. В Торговой книге (1570) зафиксировано соотношение русских монет разного достоинства: 1 рубль = 2 полтины = 10 гривен = 100 новгородок = 200 денег (московок) = 400 полушек.
Впрочем, эти уточнения говорят лишь о том, что Пимен в заточении содержался довольно прилично. Хотя для старого человека, да еще привыкшего к роскоши, такие «приличия» были весьма условны.
Шведский стол
Но что же происходило в Новгороде после ареста владыки? Пора вновь обратиться к летописи:
Дворецкому своему Льву Андреевичу Салтыкову, протопопу Евстафию и прочим боярам велел государь идти в церковь Премудрости Божией Софии и взять повелел ризную казну и другие дорогие освященные церковные вещи и святые иконы чудотворные, корсунские, письма греческих живописцев. Прочим же своим приближенным повелел государь по всему Великому Новгороду, во всех святых божьих церквах отнять церковные казны и святые божественные чудотворные иконы, ризы и колокола. И около всего Великого Новгорода, во всех монастырях повелел государь отобрать в церквах такие же церковные казны и иконы дорогие греческие, сиречь корсунские, и ризы дорогие, и другие дорогие церковные вещи и колокола.
Можно предположить, что все эти события происходили или, по крайней мере, начались 8 января. Однако уместно сопоставить русский летописный рассказ с мемуарами шведского дипломата Паавали Юстена, который вместе с большой делегацией находился в Новгороде с 17 сентября 1569 года. Самое странное, что в его записках «Посольство в Московию 1569—1572 гг.» о казнях вообще нет ни слова:
Наступило Крещение, и когда мы утром готовились к службе, пришли два посланных из дворца человека и спросили, собираемся ли мы завтра, 7 января, к наместнику, как обещали? Мы сказали, что, если Господь позволит, готовы отправиться куда угодно. На следующий день во время молитвы мы просили Господа, чтобы посещение дворца было для нас удачным, и, не поев, прождали до обеда. Наши коварные враги уверяли, что мы получим там прекрасный обед, так что не нужно подкрепляться. Наконец прибыли посланные к нам воины. Наш провожатый Григорий ехал справа от меня в собственном экипаже, у других послов тоже были провожатые по правую сторону. Пятеро из нас ехали на собственных лошадях.
Около дворца мы спешились и оставшийся путь прошли пешком. По обе стороны от нас стояли люди великого князя, с которых беззастенчиво сняли всю одежду, они были совсем наги. Они находились вокруг, пока мы не
дошли до лестницы. Все-таки это намек на некие неординарные события, происходившие в Новгороде уже 7 января. Непонятно только, почему в дальнейшем Юстен не развивает тему. Неужели он ничего не видел? К тому же, обратите внимание, шведы были приглашены в резиденцию новгородского наместника, а не царя. Следовательно, наместник был вне подозрений у Ивана Грозного. Видимо, речь идет о новом назначенце князе Петре Пронском.
Навстречу нам вышли двое русских, которые со злорадством поздоровались и пошли впереди нас в дом, где собрались наместник и другие русские аристократы. Многие из них были вооружены и снаряжены будто на битву, а не для переговоров с послами. После приветствий Матиас Шуберт начал излагать, что он говорит в соответствии с указаниями короля, которые были нам даны. Но когда присутствующие заметили, что в приветствии не упомянут наместник, они прервали толмача, грязно обругали нас и спросили, признаем ли мы наместника братом нашего короля и равным ему, как это было раньше.
Мы просили, чтобы они разрешили толмачу говорить и не прерывали его, так как из его речи легко узнали бы о нашей цели. Когда Шуберт добавил несколько слов к этому объяснению, толпа загалдела еще больше и потребовала, чтобы нас выбросили вон. Схватив за рукава, русские вывели нас из дома, а чтобы мы шли быстрее, один гигант Полифем встал, взяв в руки меч. После этого позорного изгнания мы пошли к повозкам.
Но едва мы отъехали, как нас настигли и потребовали вернуться. Они стащили нас с повозок и кулаками стали подталкивать вперед, пока мы не дошли до какого-то другого дома. Нас оставили в комнате, а других членов свиты собрали в задней части дома. Русские обыскали каждого отдельно, сорвали и взяли все, что у нас было: кольца, золотые цепочки, деньги и всю праздничную одежду. Потом нас выбросили из дома, у многих связали ремнем руки и отдали во власть русскому всаднику, который, зацепив ремень, приказал бежать за ним, и каждый раз, когда он поворачивал коня, нам приходилось делать такой же поворот. Этот позор пришлось терпеть на глазах у большой собравшейся со всех сторон толпы. Так мы вынуждены были бежать до самого дома, который находился более чем в четверти мили от дворца… Русские забрали наши дорожные сундуки во дворец и держали их там три дня. Когда их вернули, там не оказалось золота, серебра, серебряных кубков, иоахимсталеров и шведских денег...
Спустя три дня, 10 января, к нам пришел новый, седовласый пристав по имени Григорий Григорьевич (Грязной. — Г.Р.). Он огласил великокняжеский указ о том, что все пережитое нами является местью. Посол великого князя Иван Михайлович (Воронцова, который прибыл в Стокгольм еще осенью 1567 года для ратификации договора о дружбе со Швецией, подписанного шведским королем Эриком XIV, но 25 сентября 1568 года тот был свергнут с престола и арестован братом, русское посольство было разгромлено. — Г.Р.), а также его свита были ограблены в Стокгольме сразу, как только король Юхан захватил Стокгольм. Хотя мы не представились наместнику и не рассказали о нашем деле, великий князь все-таки вернул нам и нашей свите одежду, чтобы пристав мог проводить нас в Москву.
Кстати, далее Юстен пишет, что по пути в Москву и в Москве его людям давали по три московских деньги на человека, нам, послам, давали каждому по семь. Напомню, что московская «денга» была вдвое дешевле новгородской. Значит, в сравнении с Пименом шведы получали по 1,5 и 3,5 новгородки. Легко понять, какая жалкая жизнь была у нас, — продолжает швед, — потому что из той милостыни, которую в России давали заключенным, нужно было раздобыть и купить необходимую пищу, свечи, дрова и тот отвратительный напиток, который они называют квасом. Это к слову о покупательной способности новгородок…
Что же касается шведского посольства как такового, то оно по приказу Ивана Грозного в сентябре 1570 из Москвы было выслано в Муром. В Новгород скандинавы вернулись только в конце декабря 1571 года, когда русский царь готовил поход на непослушника шведского Ягана-короля за его неисправление. Насколько серьезны были намерения Ивана Грозного начать войну, сказать трудно. Россия была истощена многочисленными военными конфликтами, чумой и голодом. Скорее всего, царь затеял тонкую игру, угрожая Швеции нападением и выжидая ответной реакции. Поэтому когда Юстен с товарищами стали просить, чтобы он гнев свой утолил и рати свои унял и войною на Шведскую землю не ходил, довольно легко согласился на мирные переговоры. Но об этом в свое время…
Волховский мост
Между тем, сообщает новгородский летописец, благоверный государь царь и великий князь Иван Васильевич, всея Руси самодержец, с сыном своим, благоверным царевичем, князем Иваном Ивановичем, сидя на судилище в Городище, велели привести к нему (царю. — Г.Р.) из Великого Новгорода владычных бояр (подчиненных архиепископу. — Г.Р.) и множество других служилых людей, детей боярских, гостей (купцов, торговавших с другими городами. — Г.Р.), всяких городских приказных людей, состоятельных и известных торговых людей (новгородских купцов. — Г.Р.) с женами и детьми. Как видим, Иван Грозный был последователен в своих репрессиях: сперва поставил на правеж священнослужителей низшего и среднего рядов, затем взялся за аристократию и богачей. Ему нужны были деньги, он требовал уплаты налогов и гипотетических недоимок, которые могли, на его взгляд, иметь место быть, поскольку в напряженной, переходящей грань мира, ситуации новгородцы продолжали торговлю и со Швецией, и с Речью Посполитой.
И здесь следует еще раз обратиться к запискам Паавали Юстена, который описывает свое пребывание в Москве в январе-феврале 1570 года: Тогда почти во всей России свирепствовал большой голод, так что многие русские мучились и умирали от голода прямо на улице и на дорогах. Вполне объясним гнев царя на богатых новгородцев, которые жили, судя по всему, не зная особых проблем с пропитанием.
И повелел государь их бесчеловечно перед собою мучить различными муками, а после многих неисповедимых, горьких и различных мук повелел государь их тела огненным составом поджигать. Затем детям боярским велел государь тех измученных и поджаренных людей за руки, за ноги и за головы вязать и привязать их велел по человеку к саням и быстро за санями тащить на великий Волховский мост и бросать с моста их в Волхов. А жен их, мужского и женского пола младенцев, не исключая молоком питающихся, и замученных (видимо, до смерти. — Г.Р.) повелел государь привозить на великий Волховский мост и возводить на высоту, которая устроена на мосту, брать за ноги и за руки и бросать с высоты в воду. А в это время другие государевы люди, дети боярские и воинские люди ездили по Волхову с оружием, с рогатинами, копьями и топорами и обязаны были убивать тех, кто из глубины речной на воду всплывает. Они прихватывали их баграми, а копьями и рогатинами прокалывали, топорами секли и в глубину речную сурово, без милости погружали, предавая лютой смерти.
По подсчетам Руслана Скрынникова, «жертвами судилища стали примерно 211 помещиков и 137 их домочадцев, 45 дьяков и приказных и примерно столько же членов их семей». Должен явиться вопрос: почему новгородцев казнили именно на мосту? Здесь у историков мнения различаются. Одни считают, что Иван Грозный намеренно устроил показательные казни в центре Новгорода, волоча осужденных с Рюрикова городища. Другие полагают, что казни на реке имели символическое значение: в средние века считалось, что ад находится на дне водоема.
Эти самые две деньги (чаще пишут «денги», что ближе к оригинальному названию монеты) не дают покоя некоторым историкам, подчеркивающим, что царь обрек новгородского архиепископа на нищенское существование в тюрьме. Это не совсем так. Если две денги были новгородские, то на них можно было купить пуд (16 кг) ржи.
Новгородки и московки
Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии» (1549) отмечает, что это были серебряные монеты. А вообще, в Московии деньги бывают четырех родов: московские, новгородские, тверские и псковские. Московская монета не круглая, а овального типа, продолговатая, называется она деньгою и имеет различные изображения. У старинных — на одной стороне розы; у позднейших — изображение человека, сидящего на лошади; на другой стороне и те, и другие имеют надпись. Деньга — это их серебряный пфенниг. Сто этих денег составляют один венгерский золотой, алтын — шесть денег, гривна — двадцать, полтина — сто, рубль — двести (а новгородские и рижские рубли содержат больше денег)… Новгородские на одной стороне имеют изображение государя, сидящего на троне, и против него — кланяющегося человека; с другой стороны — надпись. По стоимости они вдвое превосходят московскую деньгу. Новгородская гривна стоит четырнадцать, рубль же — двести двадцать две деньги. Здесь автор противоречит сам себе, говоря, что новгородки (так называли эту «денгу») вдвое дороже московок, но в рубле, по его данным, содержится 200 московок против 222 новгородок. Скорее всего, он что-то напутал или узнал о каком-то частном спекулятивном курсе обмена денег. К тому же Герберштейн был в России последний раз в 1526 году, то есть за девять лет до денежной реформы, проведенной Еленой Глинской, матерью Ивана Грозного.
Суть этой реформы заключалась во введении государственной монополии на чеканку монет. Прежде всего — серебряных, среди которых было особенно много подделок. В феврале 1535 года Глинская от имени малолетнего Ивана Грозного издала указ о замене старых монет на новые, а 20 июня того же года в Новгороде начали чеканить те самые новгородки. Также разрешение на чеканку денег получили Москва и Псков. К 1538 году все старые монеты были изъяты или запрещены к расчетам. В Торговой книге (1570) зафиксировано соотношение русских монет разного достоинства: 1 рубль = 2 полтины = 10 гривен = 100 новгородок = 200 денег (московок) = 400 полушек.
Впрочем, эти уточнения говорят лишь о том, что Пимен в заточении содержался довольно прилично. Хотя для старого человека, да еще привыкшего к роскоши, такие «приличия» были весьма условны.
Шведский стол
Но что же происходило в Новгороде после ареста владыки? Пора вновь обратиться к летописи:
Дворецкому своему Льву Андреевичу Салтыкову, протопопу Евстафию и прочим боярам велел государь идти в церковь Премудрости Божией Софии и взять повелел ризную казну и другие дорогие освященные церковные вещи и святые иконы чудотворные, корсунские, письма греческих живописцев. Прочим же своим приближенным повелел государь по всему Великому Новгороду, во всех святых божьих церквах отнять церковные казны и святые божественные чудотворные иконы, ризы и колокола. И около всего Великого Новгорода, во всех монастырях повелел государь отобрать в церквах такие же церковные казны и иконы дорогие греческие, сиречь корсунские, и ризы дорогие, и другие дорогие церковные вещи и колокола.
Можно предположить, что все эти события происходили или, по крайней мере, начались 8 января. Однако уместно сопоставить русский летописный рассказ с мемуарами шведского дипломата Паавали Юстена, который вместе с большой делегацией находился в Новгороде с 17 сентября 1569 года. Самое странное, что в его записках «Посольство в Московию 1569—1572 гг.» о казнях вообще нет ни слова:
Наступило Крещение, и когда мы утром готовились к службе, пришли два посланных из дворца человека и спросили, собираемся ли мы завтра, 7 января, к наместнику, как обещали? Мы сказали, что, если Господь позволит, готовы отправиться куда угодно. На следующий день во время молитвы мы просили Господа, чтобы посещение дворца было для нас удачным, и, не поев, прождали до обеда. Наши коварные враги уверяли, что мы получим там прекрасный обед, так что не нужно подкрепляться. Наконец прибыли посланные к нам воины. Наш провожатый Григорий ехал справа от меня в собственном экипаже, у других послов тоже были провожатые по правую сторону. Пятеро из нас ехали на собственных лошадях.
Около дворца мы спешились и оставшийся путь прошли пешком. По обе стороны от нас стояли люди великого князя, с которых беззастенчиво сняли всю одежду, они были совсем наги. Они находились вокруг, пока мы не
дошли до лестницы. Все-таки это намек на некие неординарные события, происходившие в Новгороде уже 7 января. Непонятно только, почему в дальнейшем Юстен не развивает тему. Неужели он ничего не видел? К тому же, обратите внимание, шведы были приглашены в резиденцию новгородского наместника, а не царя. Следовательно, наместник был вне подозрений у Ивана Грозного. Видимо, речь идет о новом назначенце князе Петре Пронском.
Навстречу нам вышли двое русских, которые со злорадством поздоровались и пошли впереди нас в дом, где собрались наместник и другие русские аристократы. Многие из них были вооружены и снаряжены будто на битву, а не для переговоров с послами. После приветствий Матиас Шуберт начал излагать, что он говорит в соответствии с указаниями короля, которые были нам даны. Но когда присутствующие заметили, что в приветствии не упомянут наместник, они прервали толмача, грязно обругали нас и спросили, признаем ли мы наместника братом нашего короля и равным ему, как это было раньше.
Мы просили, чтобы они разрешили толмачу говорить и не прерывали его, так как из его речи легко узнали бы о нашей цели. Когда Шуберт добавил несколько слов к этому объяснению, толпа загалдела еще больше и потребовала, чтобы нас выбросили вон. Схватив за рукава, русские вывели нас из дома, а чтобы мы шли быстрее, один гигант Полифем встал, взяв в руки меч. После этого позорного изгнания мы пошли к повозкам.
Но едва мы отъехали, как нас настигли и потребовали вернуться. Они стащили нас с повозок и кулаками стали подталкивать вперед, пока мы не дошли до какого-то другого дома. Нас оставили в комнате, а других членов свиты собрали в задней части дома. Русские обыскали каждого отдельно, сорвали и взяли все, что у нас было: кольца, золотые цепочки, деньги и всю праздничную одежду. Потом нас выбросили из дома, у многих связали ремнем руки и отдали во власть русскому всаднику, который, зацепив ремень, приказал бежать за ним, и каждый раз, когда он поворачивал коня, нам приходилось делать такой же поворот. Этот позор пришлось терпеть на глазах у большой собравшейся со всех сторон толпы. Так мы вынуждены были бежать до самого дома, который находился более чем в четверти мили от дворца… Русские забрали наши дорожные сундуки во дворец и держали их там три дня. Когда их вернули, там не оказалось золота, серебра, серебряных кубков, иоахимсталеров и шведских денег...
Спустя три дня, 10 января, к нам пришел новый, седовласый пристав по имени Григорий Григорьевич (Грязной. — Г.Р.). Он огласил великокняжеский указ о том, что все пережитое нами является местью. Посол великого князя Иван Михайлович (Воронцова, который прибыл в Стокгольм еще осенью 1567 года для ратификации договора о дружбе со Швецией, подписанного шведским королем Эриком XIV, но 25 сентября 1568 года тот был свергнут с престола и арестован братом, русское посольство было разгромлено. — Г.Р.), а также его свита были ограблены в Стокгольме сразу, как только король Юхан захватил Стокгольм. Хотя мы не представились наместнику и не рассказали о нашем деле, великий князь все-таки вернул нам и нашей свите одежду, чтобы пристав мог проводить нас в Москву.
Кстати, далее Юстен пишет, что по пути в Москву и в Москве его людям давали по три московских деньги на человека, нам, послам, давали каждому по семь. Напомню, что московская «денга» была вдвое дешевле новгородской. Значит, в сравнении с Пименом шведы получали по 1,5 и 3,5 новгородки. Легко понять, какая жалкая жизнь была у нас, — продолжает швед, — потому что из той милостыни, которую в России давали заключенным, нужно было раздобыть и купить необходимую пищу, свечи, дрова и тот отвратительный напиток, который они называют квасом. Это к слову о покупательной способности новгородок…
Что же касается шведского посольства как такового, то оно по приказу Ивана Грозного в сентябре 1570 из Москвы было выслано в Муром. В Новгород скандинавы вернулись только в конце декабря 1571 года, когда русский царь готовил поход на непослушника шведского Ягана-короля за его неисправление. Насколько серьезны были намерения Ивана Грозного начать войну, сказать трудно. Россия была истощена многочисленными военными конфликтами, чумой и голодом. Скорее всего, царь затеял тонкую игру, угрожая Швеции нападением и выжидая ответной реакции. Поэтому когда Юстен с товарищами стали просить, чтобы он гнев свой утолил и рати свои унял и войною на Шведскую землю не ходил, довольно легко согласился на мирные переговоры. Но об этом в свое время…
Волховский мост
Между тем, сообщает новгородский летописец, благоверный государь царь и великий князь Иван Васильевич, всея Руси самодержец, с сыном своим, благоверным царевичем, князем Иваном Ивановичем, сидя на судилище в Городище, велели привести к нему (царю. — Г.Р.) из Великого Новгорода владычных бояр (подчиненных архиепископу. — Г.Р.) и множество других служилых людей, детей боярских, гостей (купцов, торговавших с другими городами. — Г.Р.), всяких городских приказных людей, состоятельных и известных торговых людей (новгородских купцов. — Г.Р.) с женами и детьми. Как видим, Иван Грозный был последователен в своих репрессиях: сперва поставил на правеж священнослужителей низшего и среднего рядов, затем взялся за аристократию и богачей. Ему нужны были деньги, он требовал уплаты налогов и гипотетических недоимок, которые могли, на его взгляд, иметь место быть, поскольку в напряженной, переходящей грань мира, ситуации новгородцы продолжали торговлю и со Швецией, и с Речью Посполитой.
И здесь следует еще раз обратиться к запискам Паавали Юстена, который описывает свое пребывание в Москве в январе-феврале 1570 года: Тогда почти во всей России свирепствовал большой голод, так что многие русские мучились и умирали от голода прямо на улице и на дорогах. Вполне объясним гнев царя на богатых новгородцев, которые жили, судя по всему, не зная особых проблем с пропитанием.
И повелел государь их бесчеловечно перед собою мучить различными муками, а после многих неисповедимых, горьких и различных мук повелел государь их тела огненным составом поджигать. Затем детям боярским велел государь тех измученных и поджаренных людей за руки, за ноги и за головы вязать и привязать их велел по человеку к саням и быстро за санями тащить на великий Волховский мост и бросать с моста их в Волхов. А жен их, мужского и женского пола младенцев, не исключая молоком питающихся, и замученных (видимо, до смерти. — Г.Р.) повелел государь привозить на великий Волховский мост и возводить на высоту, которая устроена на мосту, брать за ноги и за руки и бросать с высоты в воду. А в это время другие государевы люди, дети боярские и воинские люди ездили по Волхову с оружием, с рогатинами, копьями и топорами и обязаны были убивать тех, кто из глубины речной на воду всплывает. Они прихватывали их баграми, а копьями и рогатинами прокалывали, топорами секли и в глубину речную сурово, без милости погружали, предавая лютой смерти.
По подсчетам Руслана Скрынникова, «жертвами судилища стали примерно 211 помещиков и 137 их домочадцев, 45 дьяков и приказных и примерно столько же членов их семей». Должен явиться вопрос: почему новгородцев казнили именно на мосту? Здесь у историков мнения различаются. Одни считают, что Иван Грозный намеренно устроил показательные казни в центре Новгорода, волоча осужденных с Рюрикова городища. Другие полагают, что казни на реке имели символическое значение: в средние века считалось, что ад находится на дне водоема.
Геннадий РЯВКИН
