{thumbimage 150px 1}Иван Грозный явился в Новгород 8 января 1570 года, то есть через шесть дней после того, как его изгонный полк начал, выражаясь современным языком, аресты церковнослужителей и состоятельных (именитыми называет их летопись) новгородцев, а также опись и арест имущества — монастырского, частного, городского. Правда, уже 6 января царь прибыл на Рюриково городище.
Новгородская третья летопись рассказывает о приезде Ивана Грозного следующее: Приехал государь в Великий Новгород и встал со всей силой на Торговой стороне, на месте, нарекаемом Городище, в двух верстах от посада Великого Новгорода. Летописец добавляет, что на Рюриковом городище царь расположился вместе с сыном, царевичем Иваном, а с ними — бесчисленное количество полков, князей, бояр, детей боярских и прочих военных людей. Да с ним же, с государем, — полторы тысячи стрельцов. К слову, разобравшись с этим нюансом, разъясним и термин «изгонный полк», что так часто встречается в литературе, но авторы, его использующие, как-то лукаво не уточняют, что значит «изгонный». Дескать, все должно быть и так понятно.
Изгонный полк
В Словаре Брокгауза и Ефрона дается однозначная трактовка этому, на первый взгляд, незамысловатому словосочетанию: «Изгон — древнерусский термин, обозначавший нечаянное нападение; изгонная рать — часть войск для подобного нападения». Все вроде бы ясно. Но вот Владимир Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» расшифровывает слово «изгонный» по-другому: «к изгону относящийся». И в свою очередь сообщает нам, что же такое «изгон». На псковском диалекте — это «выгон, околица, пар», а в старославянском языке, по Далю, действительно — «нападение, набег».
Может быть, мы напрасно столько места уделяем почти очевидному, зато теперь вправе спокойно сказать, что изгонный полк — это передовой отряд, выделенный из основного войска (за «околицу») для выполнения особых операций. Между прочим, название «Новгородские изгонные книги», в которых в конце ХVI века впервые была сделана опись дорог Новгородской земли, следует переводить как «околичные книги», то есть рассказывающие о дорогах, а также селениях, расположенных за чертой Новгорода.
И раз уж зашел такой разговор, стоит разобраться и с таким понятием, как «полк». Ведь в летописи сказано, что царь пришел на Рюриково городище с бесчисленным количеством полков. Однако при этом особо оговаривается, что, кроме «бесчисленных полков», с ним были полторы тысячи стрельцов. Внимательного читателя должно насторожить это неадекватное сопоставление, ведь по традиционным меркам единственный полк должен насчитывать более 1500–2000 бойцов. И зачем тогда говорить о каких-то стрельцах?
А дело в том, что Иван Грозный только приступил к созданию регулярной армии.
1 октября 1550 года он издал указ (приговор, как тогда говорили) «Об испомещении в Московском и окружающих уездах избранной тысячи служилых людей». В соответствии с указом были созданы огнестрельная пехота (стрельцы) и регулярная сторожевая служба. Плюс к этому 20-летний царь утвердил систему комплектования поместного войска, то есть мобилизацию способных вести военные действия граждан, оснащением и экипировкой которых занимались на местах. Было создано централизованное управление армией. Но, по строгому счету, это еще не была армия. Это было «подразделение» служилых людей. Как пишет Василий Ключевский, «тысяче набранных по уездам для столичной службы служилых людей правительство роздало поместья в Московском и ближайших уездах... Размеры поместных участков были неодинаковы и соответствовали чинам помещиков: бояре и окольничие получили по 200 четвертей пашни в поле (300 десятин в трех полях); дворяне и дети боярские городовые, разделенные на несколько статей или разрядов, получили по 200, 150 и по 100 четвертей в каждом поле».
Таким образом, стрельцы получили привилегии и «дачи» (подарки, наделы), которыми нужно было как-то распорядиться, чтобы получать доход. Стало быть, стрельцы становились своего рода армейской буржуазией. И большой вопрос, чему они отдавали больше сил — военной службе или бизнесу? Например, в фундаментальном исследовании Александра Свечина «Эволюция военного искусства» (1928) отмечается, что «в Ливонской войне Ивана Грозного нам пришлось иметь дело с польской армией Стефана Батория, включавшей не только феодальные элементы, но и организованные части пехоты и кавалерии. Московские люди оказывались против них совершенно бессильными. Польша и Швеция уже успели подняться на уровень военного искусства ландскнехтов и рейтар, а мы оставались еще в русле средневековых традиций... Русские стрельцы до такой степени были мало способны к сомкнутому удару, что в Смутное время, когда мы нашли себе союзника в лице Делагарди, «стравились со шведами», нас поражало, как шведы «пешие пойдоша наперед, отыкався копиями, а конныя сташа позади них». Проще говоря, в ХVI веке русское стрелецкое войско не знало, что такое сомкнутый строй, шеренга.
Армия, которой не было
Военный историк, генерал-майор Свечин считает, что это происходило из-за самоизоляции России: «общая тенденция политики заключалась еще в том, «чтобы торговые и иные никакие люди в Киеве и иных порубежных городах никаких книг литовския печати не покупали». Здесь с ним можно и нужно спорить: Европа была абсолютно не заинтересована в том, чтобы помогать России в создании боеспособной армии. Существовали серьезные ограничения на продажу нам новых видов оружия, стали, меди и так далее.
Однако в нашем случае речь идет не о том, кто виноват в потерянном для создания в России регулярных вооруженных сил времени, но лишь о том, что бесчисленные полки, пришедшие в Новгород с царем, не были в полном смысле слова армией. Это были вооруженные отряды бояр-феодалов, дворян и дворянских детей, каждый из которых «по распоряжению московского приказа, должен был выезжать на сборный пункт — «люден, конен и оружен» — т.е. верхом с наступательным и предохранительным вооружением, с 2–3 вооруженными слугами и запасом продовольствия на вьюках или телеге» (Свечин), и поступать под командование назначенного царем воеводы. И только те особенные полторы тысячи стрельцов, которых выделяет новгородский летописец, были именно бойцами.
Стало быть, тем, кто верит в миф, будто с Иваном Грозным пришло в Новгород 40-тысячное (или даже 15-тысячное) войско, придется пересмотреть свои взгляды. По достоверным свидетельствам, царь пришел с 1500 стрельцами. Остальную и большую часть экспедиционного корпуса составляли опричники и служилые люди, мобилизуемые на военные действия «по распоряжению московского приказа». Их полки — это вовсе не армейские полки, а отряды, сформированные по территориальному признаку и заметно отличавшиеся один от другого составом и численностью. Могло быть в полку 1000 человек, а могло и 200.
Правда, чтоб не сложилось мнение, что автор хочет всячески принизить доблесть русской армии той эпохи, приведу цитату из «Хроники» Балтазара Руссова о нашей армии: Русские в крепостях являются сильными боевыми людьми. Происходит это от следующих причин. Во-первых, русские — работящий народ. Русский в случае надобности неутомим во всякой опасной и тяжёлой работе, днём и ночью, и молится Богу о том, чтобы праведно умереть за своего Государя. Во-вторых, русский с юности привык поститься и обходиться скудной пищей. Если только у него есть вода, мука, соль и водка, то он долго может прожить ими, а немец не может. В-третьих, если русские добровольно сдадут крепость, как бы ничтожна она ни была, то не смеют показаться в своей земле. В чужих же землях они не могут и не хотят оставаться, поэтому они держатся в крепостях до последнего человека, скорее согласятся погибнуть до единого, чем идти под конвоем в чужую землю… Ивану Грозному достался по наследству этот клад, невидимый по внешности. Его самого судьба наделила исключительными данными выдающегося правителя и воителя.
И все-таки вернемся в Новгород.
Жизнь или кошелёк
Новгородская третья летопись сообщает, что 7 января, на другой день после приезда государева, в субботу, благочестивый Государь, царь и великий князь Иван Васильевич, всея России самодержец, повелел игуменов, попов, черных дьяконов и старцев соборных, которые до приезда государева первым полком взяты были из монастырей и поставлены на правежи, бить насмерть и убитых велел их, каждого, отвезти в свой монастырь и похоронить. Летописец не объясняет, почему царь поступил так жестоко. Ведь, опять же согласно летописи, на правеж были поставлены около 500 священнослужителей, и с них велел государь доправить по двадцать рублей с каждого.
Уточним, сославшись на уже известного нам автора Джилса Флэтчера, что за испытание выпало на долю этих людей. Сказать, что из них выбивали долги, не значит полностью отразить степень страдания. Итак, в России Ивана Грозного правежом называется место, находящееся близ суда, где обвиненных по решению и отказывающихся платить присужденный предмет или сумму бьют батогами по икрам. Каждый день от восьми до одиннадцати часов утра их ставят на правеж и бьют до тех пор, пока они не заплатят деньги. Все время после полудня и ночью пристав держит их в кандалах, за исключением тех, которые представят достаточное обеспечение, что будут сами являться на правеж в назначенный час. На правеже человек 40 или 50 ставят в один ряд и каждое утро стегают и бьют по икрам, между тем как они испускают жалобные вопли. После годичного стояния на правеже, если обвиненный не захочет или не в состоянии удовлетворить кредитора, последнему дозволяется законом продать жену его и детей, вовсе или на известное число лет; а если предлагаемая за них сумма недостаточна на полное удовлетворение, то он сам может взять их себе в рабы на несколько лет или навсегда, смотря по количеству долга.
Правда, здесь необходимо оперативно поправить англичанина. Ни о каком «годичном стоянии» на правеже речи быть не могло. На самом деле «сначала пределы правежа не были определены законом, но Иоанн IV в 1555 г. указал стоять на правеже при долге в 100 руб. один месяц, и затем больше или меньше месяца пропорционально долгу», читаем у Брокгауза и Ефрона. Ни в коем случае нельзя считать это произволом Ивана Грозного: захотел — поставил на месяц, не понравилось — на неделю. Норма, введенная царем, была подтверждена Уложением 1649 г. (глава X, статья 261). Кроме того, подчеркивают Брокгауз и Ефрон, «перед правежом составлялась правежная выпись, т.е. приговор суда о взыскании. Сверх того с обвиненного брали поручную запись в том, что «ему ставиться к правежу в первом часу дня ежедневно», т.е. к приходу в приказ начальника, судьи; наконец, само взыскание означалось в судном списке». Иными словами, все делалось по суду.
По истечении срока правежа, «если должник выстаивал свой срок и продолжал отказываться от платежа или если он не находил человека, который выкупал его с платежа (то есть вносил за него долг. — Г.Р.), то его отдавали истцу «головой до искупу», т.е. делали его кабальным холопом истца». Иван Грозный приехал собирать недоимки. Холопы из числа игуменов и соборных старцев ему были не нужны. И, видимо, по этой причине он принял жестокое решение о казни должников. Летописец не указывает, казнены были все 500 несчастных или кто-то из них заплатил эти самые 20 рублей.
Кстати, много или мало это было для времени Ивана Грозного. В книге Александра Векслера и Аллы Мельниковой «Московские клады» (1973) читаем: «Чтобы собрать, например, сумму в 3–5 рублей, крестьянин должен был продать 15–30 четвертей ржи, т.е. 60–120 пудов. Цена четверти ржи в Подмосковье в XVI веке колебалась в среднем в пределах 20–30 копеек. Лошадь или корова стоили в пределах рубля. Топор обходился в 7–10 копеек, тысяча тесовых гвоздей — в 60–80 копеек, иногда в полтора рубля, замок — в 5–10 копеек. Сермягу можно было купить за 20–40 копеек». Вот тут уж действительно — жизнь или кошелек?
Вместо эпилога
Если согласиться, что 7 января 1570 года царь казнил 500 человек и велел их похоронить каждого в том монастыре, из которого был доставлен удальцами изгонного полка, то чем занимались его «палачи» еще шесть недель? Авторитетный и не заподозренный в симпатиях к Ивану Грозному историк Руслан Скрынников на основании изученных документов и личных царских записей пришел к выводу, что тот погубил в Новгороде ровно 1505 человек. Значит, треть погибла в первый же день разгрома?
Изгонный полк
В Словаре Брокгауза и Ефрона дается однозначная трактовка этому, на первый взгляд, незамысловатому словосочетанию: «Изгон — древнерусский термин, обозначавший нечаянное нападение; изгонная рать — часть войск для подобного нападения». Все вроде бы ясно. Но вот Владимир Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» расшифровывает слово «изгонный» по-другому: «к изгону относящийся». И в свою очередь сообщает нам, что же такое «изгон». На псковском диалекте — это «выгон, околица, пар», а в старославянском языке, по Далю, действительно — «нападение, набег».
Может быть, мы напрасно столько места уделяем почти очевидному, зато теперь вправе спокойно сказать, что изгонный полк — это передовой отряд, выделенный из основного войска (за «околицу») для выполнения особых операций. Между прочим, название «Новгородские изгонные книги», в которых в конце ХVI века впервые была сделана опись дорог Новгородской земли, следует переводить как «околичные книги», то есть рассказывающие о дорогах, а также селениях, расположенных за чертой Новгорода.
И раз уж зашел такой разговор, стоит разобраться и с таким понятием, как «полк». Ведь в летописи сказано, что царь пришел на Рюриково городище с бесчисленным количеством полков. Однако при этом особо оговаривается, что, кроме «бесчисленных полков», с ним были полторы тысячи стрельцов. Внимательного читателя должно насторожить это неадекватное сопоставление, ведь по традиционным меркам единственный полк должен насчитывать более 1500–2000 бойцов. И зачем тогда говорить о каких-то стрельцах?
А дело в том, что Иван Грозный только приступил к созданию регулярной армии.
1 октября 1550 года он издал указ (приговор, как тогда говорили) «Об испомещении в Московском и окружающих уездах избранной тысячи служилых людей». В соответствии с указом были созданы огнестрельная пехота (стрельцы) и регулярная сторожевая служба. Плюс к этому 20-летний царь утвердил систему комплектования поместного войска, то есть мобилизацию способных вести военные действия граждан, оснащением и экипировкой которых занимались на местах. Было создано централизованное управление армией. Но, по строгому счету, это еще не была армия. Это было «подразделение» служилых людей. Как пишет Василий Ключевский, «тысяче набранных по уездам для столичной службы служилых людей правительство роздало поместья в Московском и ближайших уездах... Размеры поместных участков были неодинаковы и соответствовали чинам помещиков: бояре и окольничие получили по 200 четвертей пашни в поле (300 десятин в трех полях); дворяне и дети боярские городовые, разделенные на несколько статей или разрядов, получили по 200, 150 и по 100 четвертей в каждом поле».
Таким образом, стрельцы получили привилегии и «дачи» (подарки, наделы), которыми нужно было как-то распорядиться, чтобы получать доход. Стало быть, стрельцы становились своего рода армейской буржуазией. И большой вопрос, чему они отдавали больше сил — военной службе или бизнесу? Например, в фундаментальном исследовании Александра Свечина «Эволюция военного искусства» (1928) отмечается, что «в Ливонской войне Ивана Грозного нам пришлось иметь дело с польской армией Стефана Батория, включавшей не только феодальные элементы, но и организованные части пехоты и кавалерии. Московские люди оказывались против них совершенно бессильными. Польша и Швеция уже успели подняться на уровень военного искусства ландскнехтов и рейтар, а мы оставались еще в русле средневековых традиций... Русские стрельцы до такой степени были мало способны к сомкнутому удару, что в Смутное время, когда мы нашли себе союзника в лице Делагарди, «стравились со шведами», нас поражало, как шведы «пешие пойдоша наперед, отыкався копиями, а конныя сташа позади них». Проще говоря, в ХVI веке русское стрелецкое войско не знало, что такое сомкнутый строй, шеренга.
Армия, которой не было
Военный историк, генерал-майор Свечин считает, что это происходило из-за самоизоляции России: «общая тенденция политики заключалась еще в том, «чтобы торговые и иные никакие люди в Киеве и иных порубежных городах никаких книг литовския печати не покупали». Здесь с ним можно и нужно спорить: Европа была абсолютно не заинтересована в том, чтобы помогать России в создании боеспособной армии. Существовали серьезные ограничения на продажу нам новых видов оружия, стали, меди и так далее.
Однако в нашем случае речь идет не о том, кто виноват в потерянном для создания в России регулярных вооруженных сил времени, но лишь о том, что бесчисленные полки, пришедшие в Новгород с царем, не были в полном смысле слова армией. Это были вооруженные отряды бояр-феодалов, дворян и дворянских детей, каждый из которых «по распоряжению московского приказа, должен был выезжать на сборный пункт — «люден, конен и оружен» — т.е. верхом с наступательным и предохранительным вооружением, с 2–3 вооруженными слугами и запасом продовольствия на вьюках или телеге» (Свечин), и поступать под командование назначенного царем воеводы. И только те особенные полторы тысячи стрельцов, которых выделяет новгородский летописец, были именно бойцами.
Стало быть, тем, кто верит в миф, будто с Иваном Грозным пришло в Новгород 40-тысячное (или даже 15-тысячное) войско, придется пересмотреть свои взгляды. По достоверным свидетельствам, царь пришел с 1500 стрельцами. Остальную и большую часть экспедиционного корпуса составляли опричники и служилые люди, мобилизуемые на военные действия «по распоряжению московского приказа». Их полки — это вовсе не армейские полки, а отряды, сформированные по территориальному признаку и заметно отличавшиеся один от другого составом и численностью. Могло быть в полку 1000 человек, а могло и 200.
Правда, чтоб не сложилось мнение, что автор хочет всячески принизить доблесть русской армии той эпохи, приведу цитату из «Хроники» Балтазара Руссова о нашей армии: Русские в крепостях являются сильными боевыми людьми. Происходит это от следующих причин. Во-первых, русские — работящий народ. Русский в случае надобности неутомим во всякой опасной и тяжёлой работе, днём и ночью, и молится Богу о том, чтобы праведно умереть за своего Государя. Во-вторых, русский с юности привык поститься и обходиться скудной пищей. Если только у него есть вода, мука, соль и водка, то он долго может прожить ими, а немец не может. В-третьих, если русские добровольно сдадут крепость, как бы ничтожна она ни была, то не смеют показаться в своей земле. В чужих же землях они не могут и не хотят оставаться, поэтому они держатся в крепостях до последнего человека, скорее согласятся погибнуть до единого, чем идти под конвоем в чужую землю… Ивану Грозному достался по наследству этот клад, невидимый по внешности. Его самого судьба наделила исключительными данными выдающегося правителя и воителя.
И все-таки вернемся в Новгород.
Жизнь или кошелёк
Новгородская третья летопись сообщает, что 7 января, на другой день после приезда государева, в субботу, благочестивый Государь, царь и великий князь Иван Васильевич, всея России самодержец, повелел игуменов, попов, черных дьяконов и старцев соборных, которые до приезда государева первым полком взяты были из монастырей и поставлены на правежи, бить насмерть и убитых велел их, каждого, отвезти в свой монастырь и похоронить. Летописец не объясняет, почему царь поступил так жестоко. Ведь, опять же согласно летописи, на правеж были поставлены около 500 священнослужителей, и с них велел государь доправить по двадцать рублей с каждого.
Уточним, сославшись на уже известного нам автора Джилса Флэтчера, что за испытание выпало на долю этих людей. Сказать, что из них выбивали долги, не значит полностью отразить степень страдания. Итак, в России Ивана Грозного правежом называется место, находящееся близ суда, где обвиненных по решению и отказывающихся платить присужденный предмет или сумму бьют батогами по икрам. Каждый день от восьми до одиннадцати часов утра их ставят на правеж и бьют до тех пор, пока они не заплатят деньги. Все время после полудня и ночью пристав держит их в кандалах, за исключением тех, которые представят достаточное обеспечение, что будут сами являться на правеж в назначенный час. На правеже человек 40 или 50 ставят в один ряд и каждое утро стегают и бьют по икрам, между тем как они испускают жалобные вопли. После годичного стояния на правеже, если обвиненный не захочет или не в состоянии удовлетворить кредитора, последнему дозволяется законом продать жену его и детей, вовсе или на известное число лет; а если предлагаемая за них сумма недостаточна на полное удовлетворение, то он сам может взять их себе в рабы на несколько лет или навсегда, смотря по количеству долга.
Правда, здесь необходимо оперативно поправить англичанина. Ни о каком «годичном стоянии» на правеже речи быть не могло. На самом деле «сначала пределы правежа не были определены законом, но Иоанн IV в 1555 г. указал стоять на правеже при долге в 100 руб. один месяц, и затем больше или меньше месяца пропорционально долгу», читаем у Брокгауза и Ефрона. Ни в коем случае нельзя считать это произволом Ивана Грозного: захотел — поставил на месяц, не понравилось — на неделю. Норма, введенная царем, была подтверждена Уложением 1649 г. (глава X, статья 261). Кроме того, подчеркивают Брокгауз и Ефрон, «перед правежом составлялась правежная выпись, т.е. приговор суда о взыскании. Сверх того с обвиненного брали поручную запись в том, что «ему ставиться к правежу в первом часу дня ежедневно», т.е. к приходу в приказ начальника, судьи; наконец, само взыскание означалось в судном списке». Иными словами, все делалось по суду.
По истечении срока правежа, «если должник выстаивал свой срок и продолжал отказываться от платежа или если он не находил человека, который выкупал его с платежа (то есть вносил за него долг. — Г.Р.), то его отдавали истцу «головой до искупу», т.е. делали его кабальным холопом истца». Иван Грозный приехал собирать недоимки. Холопы из числа игуменов и соборных старцев ему были не нужны. И, видимо, по этой причине он принял жестокое решение о казни должников. Летописец не указывает, казнены были все 500 несчастных или кто-то из них заплатил эти самые 20 рублей.
Кстати, много или мало это было для времени Ивана Грозного. В книге Александра Векслера и Аллы Мельниковой «Московские клады» (1973) читаем: «Чтобы собрать, например, сумму в 3–5 рублей, крестьянин должен был продать 15–30 четвертей ржи, т.е. 60–120 пудов. Цена четверти ржи в Подмосковье в XVI веке колебалась в среднем в пределах 20–30 копеек. Лошадь или корова стоили в пределах рубля. Топор обходился в 7–10 копеек, тысяча тесовых гвоздей — в 60–80 копеек, иногда в полтора рубля, замок — в 5–10 копеек. Сермягу можно было купить за 20–40 копеек». Вот тут уж действительно — жизнь или кошелек?
Вместо эпилога
Если согласиться, что 7 января 1570 года царь казнил 500 человек и велел их похоронить каждого в том монастыре, из которого был доставлен удальцами изгонного полка, то чем занимались его «палачи» еще шесть недель? Авторитетный и не заподозренный в симпатиях к Ивану Грозному историк Руслан Скрынников на основании изученных документов и личных царских записей пришел к выводу, что тот погубил в Новгороде ровно 1505 человек. Значит, треть погибла в первый же день разгрома?
Геннадий РЯВКИН
