{thumbimage 150px 1}Распространен исторический штамп, что Иван Грозный едва ли не дотла вырубил Новгород в январе-феврале 1570 года. Жертвами его жестокой ярости стали десятки (даже сотни?!) тысяч ни в чем не повинных жителей. И возникает вопрос: как и зачем государь России разорил свой богатейший удел? В конце концов: или должна быть цель, или все это — миф.
Насколько сложно восстановить историю не только виновности новгородцев в заговоре против Ивана Грозного (повторюсь, не сохранилось ни одного подлинного документа, который бы раскрыл характер этой «измены»), настолько непроста задача воссоздания картины разорения Новгорода, имевшего место в начале 1570 года. Хотя о «погроме», кажется, свидетельств предостаточно.
Но это, что называется, мнимое множество. Один автор пересказывает другого, что-то добавляя от себя. Появляются новые и новые «детали», которые конъюнктурно используют историки. Академик Степан Веселовский писал об извращенном понимании событий, происходивших в годы царствования Ивана Грозного: «В послекарамзинской историографии начался разброд, претенциозная погоня за эффектными широкими обобщениями, недооценка или просто неуважение к фактической стороне исторических событий... Эти прихотливые узоры «нетовыми цветами по пустому полю» исторических фантазий дискредитируют историю как науку и низводят ее на степень безответственных беллетристических упражнений. В итоге историкам предстоит, прежде чем идти дальше, употребить много времени и сил только на то, чтобы убрать с поля исследования хлам домыслов и ошибок, и затем уже приняться за постройку нового здания».
По пути из Ревеля
Наглядным примером исторического хлама могут служить «Воспоминания сэра Джерома Горсея, извлеченные из его путешествий». Английский купец и дипломат Джером Горсей провел в России 18 лет (1573–1591), став в 1580 году послом Ивана Грозного в Англии, а в 1586 году — послом королевы Елизаветы в России. Возможно ли такое сейчас? Разумеется, нет! Почему же дипломатия работала по таким странным законам? Вопрос — лишь один из многих. Ответ: иные времена, иные нравы.
Сэр Горсей, конечно, многое видел и слышал из происходившего вокруг. В том числе рассказы о новгородском походе царя. И вот как эти рассказы вероятных очевидцев и свидетелей преломились в его мемуарах, посмертно изданных в 1626 году:
Царь, вернувшись в Великий Новгород, где оставалась его добыча и пленные (после неудачного похода на Ревель/Таллин, который на самом деле состоялся в 1577 году. — Г.Р.), хотел отомстить его жителям за измену и коварство, так как он был особенно разгневан на этот город за его присоединение к недовольной знати. Он ворвался туда с 30 тысячами своих татар и 10 тысячами своей охранной стражи, которые обесчестили всех женщин и девушек, ограбили и захватили все, что находилось в этом городе: казну, сосуды, сокровища, — убили людей, молодых и старых; подожгли их склады, хранилища товаров — воска, льна, сала, кожи, соли, вин, одежды и шелка; растопившиеся сало и воск залили стоки на улицах, смешиваясь с кровью 700 тысяч убитых мужчин, женщин, детей (вот откуда оно, мифическое «доказательство» беспрецедентных зверств царя, которое используют и сегодня в качестве аргумента. — Г.Р.). Мертвые тела людей и животных запрудили реку Волхов, куда они были сброшены.
История не знает столь ужасной резни. Разрушенный город был оставлен безлюдным и пустынным, а царь вернулся с армией и пленными из Ливонии в Москву. По пути он приказал своим военачальникам и другим чиновникам выгнать из городов и деревень в округе 50 миль людей всех сословий: дворян, крестьян, купцов, монахов, старых и молодых, — с их семьями, добром и скотом и отправить их очистить и населить разрушенный Новгород. Это было новой казнью, так как многие из них умерли от чумы, зараженные воздухом города, в который они попали. Такая мера не могла пополнить население, хотя много людей разного возраста были согнаны туда из отдаленных мест.
«Фантастика!» — только и остается воскликнуть. Впрочем, и к таким фантазиям относиться следует внимательно. В частности, историки отмечают, что никто, кроме Горсея, не сказал ни слова о мероприятиях царя по заселению Новгорода после погрома. Возможно, данный эпизод является отзвуком какой-то информации, дошедшей до англичанина, о направленных в Новгород служилых людях, дворянах, дьяках на место казненных или заключенных в темницу. А может быть, указывает на действительно принудительное заселение Новгорода. Но не из-за массовых казней, а из-за опустошительной чумы.
Чёрная смерть
О чуме конца 1560-х годов уже не раз говорилось в этих записках. Напомню в нескольких словах, что, по летописным источникам, эпидемия началась в 1566 году в Полоцке, а через год захватила Торопец, Смоленск, Старую Руссу и Новгород. К концу 1568 года, вроде бы, мор прекратился. Однако Новгородская вторая летопись под 1572 годом по неизвестной причине упоминает, что людей, умерших от заразной или повальной болезни около церквей хоронить не велено, а велено хоронить далеко за городом.
Вот и Владимир Варенцов (в соавторстве с Геннадием Коваленко) в «Хронике «бунташного века» (1991) не согласен с тем, что после 1568 года новгородцам чума не угрожала: «Действия опричников (в Новгороде в 1570 году. — Г.Р.) по времени совпали с тяжелейшим экономическим кризисом, пора-зившим новгородскую землю с конца 60-х гг. XVI в. Неурожай 1569 г. породил сильный голод, а летом этого же года эпидемия чумы
(! — Г.Р.) охватила новгородские пятины. Только в одном Новгороде к концу сентября 1569 г. было похоронено в братских могилах около 10 тысяч человек. В дни опричного погрома в городе отмечены случаи людоедства. Убитых людей голодные горожане крали ночью из-под стражи и питались ими. От голода погибло людей больше, чем от казней. По данным писцовых книг 80-х гг. XVI в., новгородский посад начал запустевать еще до похода опричников. В 1567 г. запустел 161 двор, в 1569-м — 66, в 1570-м — 190, в 1571 г. — 240 дворов».
Приведу еще одну ремарку, которая, по моему мнению, свидетельствует, что беды, постигшие Новгород в описываемое время, никак нельзя возлагать только на Ивана Грозного. Ну хотя бы потому, что царь не мог и не хотел, будучи разумным и рациональным политиком, уничтожать город. А если бы все-таки поставил себе это задачей, то непременно ее выполнил бы, ибо новгородцы были не просто не готовы, но даже не были расположены к сопротивлению (об этом — ни факта, ни намека!).
Итак, ремарка, а точнее — свидетельство в пользу глобальности причин бедственного положения, в котором оказался Новгород в 70-е годы, приводится в статье «О культурном слое Новгорода второй половины ХV–ХVI веков», помещенной в сборнике «Новгород и Новгородская земля. История и археология» (№ 14, 2000 г.): «Экономический подъем первой половины XVI в. сменился в 60–70-е годы жесточайшим экономическим кризисом и запустением. Писцовая книга 1582/83 г. рисует картину страшного опустошения города: более 80% описанных в ней дворов значатся запустевшими. При этом следует учитывать, что в результате эпидемий, политических и экономических потрясений 60–70-х гг. XVI в. была нарушена и структура семьи, поэтому населенность живущего двора 1580-х гг. была меньшей, чем в первой половине XVI в.; соответственно численность населения города за этот период сократилась в еще большей степени, чем количество живущих дворов. С полным основанием можно говорить о катастрофическом сокращении населения Новгорода за исторически короткий промежуток времени».
Обратите внимание: 80% дворов значатся в запустении. Можно ли распространить данный показатель на весь Новгород? В принципе это зависит от воли автора. Например, Николай Карамзин легко верит, что «граждан и сельских жителей изгибло тогда не менее шестидесяти тысяч. Кровавый Волхов, запруженный телами и членами истерзанных людей, долго не мог пронести их в Ладожское озеро». Конечно, до статистики Горсея далеко. Но ведь ученые давно рассчитали, что не могли в Новгороде в этот период проживать более 30 000 жителей. А погибло, по Карамзину, вдвое больше?
Чтобы не повторять много раз совершенные (умышленно или сознательно) ошибки, предлагаю сопоставить вышеупомянутые 80% с фрагментом из статьи «Тяглое население Славковой и Коржевой улиц в 80-х годах ХVI века по данным писцовых и лавочных книг». Она тоже размещена в сборнике «Новгород и Новгородская земля», но в 2001 году (№ 15): «Писцовые и лавочные книги отражают ситуацию, сложившуюся в Новгороде в 80-е гг. XVI в., т.е. после опричного разгрома 1570 г., мора 1571 г.
(чума вернулась! — Г.Р.) и на общем фоне экономического кризиса последней четверти XVI в. Эти неблагоприятные факторы, разумеется, сказались и на том положении, в котором застают Славкову и Коржеву улицы указанные источники. Убыль населения в результате всех вышеперечисленных обстоятельств составила 55,6% на Славковой улице и 48,1% на Коржевой (то есть чуть более 50%, но никак не 80. — Г.Р.). По писцовой книге кн. Федора Мещерского на Славковой улице насчитывалось 123 двора (64 по правой стороне, 54 — по левой и 5 «на улке от Федоровского ручья по левой стороне»). Из этих дворов 54 (или 43,9%) пустовало. На Коржевой улице насчитывалось 88 дворов (38 на правой стороне и в переулке на Славкову и 50 на левой стороне). Из них 16 пустовало (18,2%). Запустели или были переданы в другие руки многие лавки, принадлежавшие ранее местным жителям (33,3% по Славковой улице и 58,6% — по Коржевой).
Однако шел и обратный процесс постепенного пополнения населения улиц за счет переселенцев. Так, на Славкову улицу прибыло 23 человека, а на Коржеву — 56, причем отчасти эти переселения носили организованный характер, примером чему могут служить группы московских приведенцев, составившие, например, на Коржевой улице более половины вновь прибывшего населения».
Предлагаю читателю самостоятельно сделать выводы о корректности любых обобщений, основанных на неполных статистических данных. Мы ведь не рассматриваем никакие причины запустения, кроме чумы и царских казней. А было еще введение опричного правления на Торговой стороне и расчистка там же территории под строительство царской резиденции, что неизбежно вело к расселению горожан и запустению не только Славковой и Коржевой, но и других улиц.
Чтобы двигаться дальше, остается только еще раз повторить тривиальное: очень сложно восстановить историю событий. Даже ближайшего прошлого. И сказать потом: «Так оно и было».
Женитьба архиепископа
Прежде чем перейти к описанию «новгородского погрома» по немногочисленным отечественным источникам, не могу не вспомнить о том, почему Иван Грозный не казнил новгородского владыку, а если верить Шлихтингу, дико его унизил:
Когда тиран Московии вступил в Новгород, епископ этого города пригласил его к обеду, от чего тот отнюдь не отговаривался. На это же пиршество было приглашено также большинство настоятелей из различных монастырей. Когда обед кончился и были уже убраны столы, тиран позвал к себе телохранителей и велел им разграбить и разгромить храм святой Софии, расположенный среди города. Кроме того, желая воздать епископу благодарность за его щедрость, он велел стащить с его головы тиару, которую тот носил, а вместе с тем снял с него все епископское облачение и лишил его также сана, говоря: «Тебе не подобает быть епископом, а скорее скоморохом. Поэтому я хочу дать тебе в супружество жену». …Тиран велел привести кобылу и обратился к епископу: «Получи жену, влезай на нее сейчас, оседлай и отправляйся в Московию. Да запиши свое имя в списке скоморохов». А когда тот взобрался на кобылу, тиран велел привязать ноги сидевшего к спине скотины и, удалив его таким образом, велел отправляться по назначенной дороге. И когда тот уже удалился, он опять велел позвать его к себе и дал ему в руки музыкальный инструмент, мехи и лиру со струнами. «Упражняйся в этом искусстве, — сказал тиран. — Тебе ведь не остается делать ничего другого после того, как ты взял такую жену». И епископ, не умевший до того играть на лире, верхом на кобыле по приказу тирана удалился в Москву, бряцая на лире и надувая мехи.
Было ли все именно так? Скорее всего, нет. Невозможно преклонных лет владыке доехать верхом до Москвы в холодную зиму. А она была чрезвычайно холодной, потому что если верить Штадену, когда новгородцев выводили для казней на лед Волхова, полыньи, пока шла процедура, замерзали. Но почему в жены — кобылу? Шутка такая, что ли?
По пути из Ревеля
Наглядным примером исторического хлама могут служить «Воспоминания сэра Джерома Горсея, извлеченные из его путешествий». Английский купец и дипломат Джером Горсей провел в России 18 лет (1573–1591), став в 1580 году послом Ивана Грозного в Англии, а в 1586 году — послом королевы Елизаветы в России. Возможно ли такое сейчас? Разумеется, нет! Почему же дипломатия работала по таким странным законам? Вопрос — лишь один из многих. Ответ: иные времена, иные нравы.
Сэр Горсей, конечно, многое видел и слышал из происходившего вокруг. В том числе рассказы о новгородском походе царя. И вот как эти рассказы вероятных очевидцев и свидетелей преломились в его мемуарах, посмертно изданных в 1626 году:
Царь, вернувшись в Великий Новгород, где оставалась его добыча и пленные (после неудачного похода на Ревель/Таллин, который на самом деле состоялся в 1577 году. — Г.Р.), хотел отомстить его жителям за измену и коварство, так как он был особенно разгневан на этот город за его присоединение к недовольной знати. Он ворвался туда с 30 тысячами своих татар и 10 тысячами своей охранной стражи, которые обесчестили всех женщин и девушек, ограбили и захватили все, что находилось в этом городе: казну, сосуды, сокровища, — убили людей, молодых и старых; подожгли их склады, хранилища товаров — воска, льна, сала, кожи, соли, вин, одежды и шелка; растопившиеся сало и воск залили стоки на улицах, смешиваясь с кровью 700 тысяч убитых мужчин, женщин, детей (вот откуда оно, мифическое «доказательство» беспрецедентных зверств царя, которое используют и сегодня в качестве аргумента. — Г.Р.). Мертвые тела людей и животных запрудили реку Волхов, куда они были сброшены.
История не знает столь ужасной резни. Разрушенный город был оставлен безлюдным и пустынным, а царь вернулся с армией и пленными из Ливонии в Москву. По пути он приказал своим военачальникам и другим чиновникам выгнать из городов и деревень в округе 50 миль людей всех сословий: дворян, крестьян, купцов, монахов, старых и молодых, — с их семьями, добром и скотом и отправить их очистить и населить разрушенный Новгород. Это было новой казнью, так как многие из них умерли от чумы, зараженные воздухом города, в который они попали. Такая мера не могла пополнить население, хотя много людей разного возраста были согнаны туда из отдаленных мест.
«Фантастика!» — только и остается воскликнуть. Впрочем, и к таким фантазиям относиться следует внимательно. В частности, историки отмечают, что никто, кроме Горсея, не сказал ни слова о мероприятиях царя по заселению Новгорода после погрома. Возможно, данный эпизод является отзвуком какой-то информации, дошедшей до англичанина, о направленных в Новгород служилых людях, дворянах, дьяках на место казненных или заключенных в темницу. А может быть, указывает на действительно принудительное заселение Новгорода. Но не из-за массовых казней, а из-за опустошительной чумы.
Чёрная смерть
О чуме конца 1560-х годов уже не раз говорилось в этих записках. Напомню в нескольких словах, что, по летописным источникам, эпидемия началась в 1566 году в Полоцке, а через год захватила Торопец, Смоленск, Старую Руссу и Новгород. К концу 1568 года, вроде бы, мор прекратился. Однако Новгородская вторая летопись под 1572 годом по неизвестной причине упоминает, что людей, умерших от заразной или повальной болезни около церквей хоронить не велено, а велено хоронить далеко за городом.
Вот и Владимир Варенцов (в соавторстве с Геннадием Коваленко) в «Хронике «бунташного века» (1991) не согласен с тем, что после 1568 года новгородцам чума не угрожала: «Действия опричников (в Новгороде в 1570 году. — Г.Р.) по времени совпали с тяжелейшим экономическим кризисом, пора-зившим новгородскую землю с конца 60-х гг. XVI в. Неурожай 1569 г. породил сильный голод, а летом этого же года эпидемия чумы
(! — Г.Р.) охватила новгородские пятины. Только в одном Новгороде к концу сентября 1569 г. было похоронено в братских могилах около 10 тысяч человек. В дни опричного погрома в городе отмечены случаи людоедства. Убитых людей голодные горожане крали ночью из-под стражи и питались ими. От голода погибло людей больше, чем от казней. По данным писцовых книг 80-х гг. XVI в., новгородский посад начал запустевать еще до похода опричников. В 1567 г. запустел 161 двор, в 1569-м — 66, в 1570-м — 190, в 1571 г. — 240 дворов».
Приведу еще одну ремарку, которая, по моему мнению, свидетельствует, что беды, постигшие Новгород в описываемое время, никак нельзя возлагать только на Ивана Грозного. Ну хотя бы потому, что царь не мог и не хотел, будучи разумным и рациональным политиком, уничтожать город. А если бы все-таки поставил себе это задачей, то непременно ее выполнил бы, ибо новгородцы были не просто не готовы, но даже не были расположены к сопротивлению (об этом — ни факта, ни намека!).
Итак, ремарка, а точнее — свидетельство в пользу глобальности причин бедственного положения, в котором оказался Новгород в 70-е годы, приводится в статье «О культурном слое Новгорода второй половины ХV–ХVI веков», помещенной в сборнике «Новгород и Новгородская земля. История и археология» (№ 14, 2000 г.): «Экономический подъем первой половины XVI в. сменился в 60–70-е годы жесточайшим экономическим кризисом и запустением. Писцовая книга 1582/83 г. рисует картину страшного опустошения города: более 80% описанных в ней дворов значатся запустевшими. При этом следует учитывать, что в результате эпидемий, политических и экономических потрясений 60–70-х гг. XVI в. была нарушена и структура семьи, поэтому населенность живущего двора 1580-х гг. была меньшей, чем в первой половине XVI в.; соответственно численность населения города за этот период сократилась в еще большей степени, чем количество живущих дворов. С полным основанием можно говорить о катастрофическом сокращении населения Новгорода за исторически короткий промежуток времени».
Обратите внимание: 80% дворов значатся в запустении. Можно ли распространить данный показатель на весь Новгород? В принципе это зависит от воли автора. Например, Николай Карамзин легко верит, что «граждан и сельских жителей изгибло тогда не менее шестидесяти тысяч. Кровавый Волхов, запруженный телами и членами истерзанных людей, долго не мог пронести их в Ладожское озеро». Конечно, до статистики Горсея далеко. Но ведь ученые давно рассчитали, что не могли в Новгороде в этот период проживать более 30 000 жителей. А погибло, по Карамзину, вдвое больше?
Чтобы не повторять много раз совершенные (умышленно или сознательно) ошибки, предлагаю сопоставить вышеупомянутые 80% с фрагментом из статьи «Тяглое население Славковой и Коржевой улиц в 80-х годах ХVI века по данным писцовых и лавочных книг». Она тоже размещена в сборнике «Новгород и Новгородская земля», но в 2001 году (№ 15): «Писцовые и лавочные книги отражают ситуацию, сложившуюся в Новгороде в 80-е гг. XVI в., т.е. после опричного разгрома 1570 г., мора 1571 г.
(чума вернулась! — Г.Р.) и на общем фоне экономического кризиса последней четверти XVI в. Эти неблагоприятные факторы, разумеется, сказались и на том положении, в котором застают Славкову и Коржеву улицы указанные источники. Убыль населения в результате всех вышеперечисленных обстоятельств составила 55,6% на Славковой улице и 48,1% на Коржевой (то есть чуть более 50%, но никак не 80. — Г.Р.). По писцовой книге кн. Федора Мещерского на Славковой улице насчитывалось 123 двора (64 по правой стороне, 54 — по левой и 5 «на улке от Федоровского ручья по левой стороне»). Из этих дворов 54 (или 43,9%) пустовало. На Коржевой улице насчитывалось 88 дворов (38 на правой стороне и в переулке на Славкову и 50 на левой стороне). Из них 16 пустовало (18,2%). Запустели или были переданы в другие руки многие лавки, принадлежавшие ранее местным жителям (33,3% по Славковой улице и 58,6% — по Коржевой).
Однако шел и обратный процесс постепенного пополнения населения улиц за счет переселенцев. Так, на Славкову улицу прибыло 23 человека, а на Коржеву — 56, причем отчасти эти переселения носили организованный характер, примером чему могут служить группы московских приведенцев, составившие, например, на Коржевой улице более половины вновь прибывшего населения».
Предлагаю читателю самостоятельно сделать выводы о корректности любых обобщений, основанных на неполных статистических данных. Мы ведь не рассматриваем никакие причины запустения, кроме чумы и царских казней. А было еще введение опричного правления на Торговой стороне и расчистка там же территории под строительство царской резиденции, что неизбежно вело к расселению горожан и запустению не только Славковой и Коржевой, но и других улиц.
Чтобы двигаться дальше, остается только еще раз повторить тривиальное: очень сложно восстановить историю событий. Даже ближайшего прошлого. И сказать потом: «Так оно и было».
Женитьба архиепископа
Прежде чем перейти к описанию «новгородского погрома» по немногочисленным отечественным источникам, не могу не вспомнить о том, почему Иван Грозный не казнил новгородского владыку, а если верить Шлихтингу, дико его унизил:
Когда тиран Московии вступил в Новгород, епископ этого города пригласил его к обеду, от чего тот отнюдь не отговаривался. На это же пиршество было приглашено также большинство настоятелей из различных монастырей. Когда обед кончился и были уже убраны столы, тиран позвал к себе телохранителей и велел им разграбить и разгромить храм святой Софии, расположенный среди города. Кроме того, желая воздать епископу благодарность за его щедрость, он велел стащить с его головы тиару, которую тот носил, а вместе с тем снял с него все епископское облачение и лишил его также сана, говоря: «Тебе не подобает быть епископом, а скорее скоморохом. Поэтому я хочу дать тебе в супружество жену». …Тиран велел привести кобылу и обратился к епископу: «Получи жену, влезай на нее сейчас, оседлай и отправляйся в Московию. Да запиши свое имя в списке скоморохов». А когда тот взобрался на кобылу, тиран велел привязать ноги сидевшего к спине скотины и, удалив его таким образом, велел отправляться по назначенной дороге. И когда тот уже удалился, он опять велел позвать его к себе и дал ему в руки музыкальный инструмент, мехи и лиру со струнами. «Упражняйся в этом искусстве, — сказал тиран. — Тебе ведь не остается делать ничего другого после того, как ты взял такую жену». И епископ, не умевший до того играть на лире, верхом на кобыле по приказу тирана удалился в Москву, бряцая на лире и надувая мехи.
Было ли все именно так? Скорее всего, нет. Невозможно преклонных лет владыке доехать верхом до Москвы в холодную зиму. А она была чрезвычайно холодной, потому что если верить Штадену, когда новгородцев выводили для казней на лед Волхова, полыньи, пока шла процедура, замерзали. Но почему в жены — кобылу? Шутка такая, что ли?
Геннадий РЯВКИН
